— Это неправильная земля, — сказал Пит.

— Земля как земля, — ответила Ро, но она видела страх не только в глазах детей, но и у головорезов Кантлисса. Мертвая земля.

— Шай все еще идет за нами?

— Конечно! — Но Ро сомневалась, что сестра по-прежнему ищет их.

Иногда ей казалось, что они попали в иной мир. Девочка едва-едва могла вспомнить лицо Шай, или Лэмба, или как выглядела их ферма. Она начинала думать, что прошлое — сон, невнятный шепот, а настоящее — то, что вокруг.

Тропа стала слишком крутой для лошадей, потом и для мулов. Поэтому одного человека оставили охранять животных.

Они вошли в глубокое голое ущелье, стены которого были испещрены отверстиями слишком правильной формы, чтобы казаться делом рук природы. На дороге попадались груды дробленой породы, напомнившие Ро шахтные отвалы. Но какие рудокопы рылись здесь в древности, что могли искать, она не догадывалась.

Вдыхая целый день едкие испарения, ощущая нестерпимое жжение в носу и горле, они добрались до остроконечного утеса на краю горной гряды, без следов каких бы то ни было растений, даже мхов и лишайников, зато изъязвленная непогодой и временем. Когда они подошли поближе, Ро увидела — скала испещрена письменами, и, хотя не могла прочитать их, почему-то решила, что это предостережение. В каменных стенах — столь высоких, что небо едва-едва виднелось — тоже было множество отверстий, а кроме того — старые скрипучие леса с площадками, канатами, ведрами, что лишний раз доказывало рукотворность дыр.

Кантлисс поднял руку.

— Оставайтесь здесь!

— И что дальше? — спросил Рябой, поглаживая рукоятку меча.

— Дальше нужно ждать.

— Сколько времени?

— Недолго, брат… — произнес человек, непринужденно прислонившийся к скале.

Как только Ро не заметила его сразу? Ведь малышом его не назовешь… Очень высокий, смуглокожий, на выбритой голове легкая серебристая щетина, одет в простой балахон из некрашеной ткани. На сгибе мускулистой руки лежал посох длиной в человеческий рост, а в другой руке незнакомец держал маленькое сморщенное яблоко.

— Здравствуйте, — сказал он, откусив кусочек.

Пережевывая, улыбнулся Кантлиссу, Рябому и остальным разбойникам. По лицу его змеились дружелюбные морщинки, которые выглядели совсем неуместными в этой мрачной обстановке. Потом он улыбнулся детям, и Ро показалось, что непосредственно ей.

— Здравствуйте, ребята.

— Я получу мои деньги? — спросил Кантлисс.

— Конечно, — улыбка не покидала лицо старика. — Поскольку в тебе есть дыра и ты полагаешь, будто золото ее заполнит.

— Поскольку я полагаю, что если не заплачу человеку, которому задолжал, я — покойник.

— Мы все будем покойниками, брат, рано или поздно. Важно, каким путем мы к этому придем. Но ты получишь справедливую плату. — Его взгляд скользнул по детям. — Я рассчитывал на двадцать человек.

— Дальняя дорога, — сказал Рябой, кладя ладонь на эфес. — Обязательно бывают потери.

— Ничего не бывает обязательно. Все дело в выборе, который мы делаем.

— Я детей не покупаю.

— А я покупаю. Но не убиваю. А в самом ли деле издевательство над слабыми заполняет дыру в твоей душе?

— У меня нет никакой дыры! — заявил Рябой.

Старик доел последний кусок яблока.

— Да? — Он кинул огрызок Рябому. Тот помимо воли поймал его и вдруг захрипел. Старик покрыл расстояние между ними двумя молниеносными шагами и ударил северянина в грудь концом посоха.

Рябой пошатнулся, выронил огрызок и потянулся за мечом, но казалось, обессилел. Ро увидела, что это никакой не посох, а копье с длинным лезвием, окровавленный конец которого торчал из спины разбойника. Старик осторожно уложил его наземь, нежно провел ладонью по лицу, закрывая глаза.

— Жестокие слова, но, я чувствую, мир без него стал лучше.

Глядя на труп северянина с потемневшей от крови одеждой, Ро поняла, что рада, но не знала, почему.

— Дьявольщина, — прошептал один из людей Кантлисса.

Задрав голову, Ро увидела, что из отверстий в скале появились множество людей и, стоя на лесах, смотрели вниз. Мужчины и женщины, все одетые в одинаковые одежды из некрашеной ткани и с обритыми налысо головами.

— Это наши друзья, — сказал старик, выпрямляясь.

— Мы старались изо всех сил… — Голос Кантлисса стал заискивающим и тонким.

— Я сожалею, что не все получилось.

— Я всего-то хочу оплату за труд.

— Я сожалею, что деньги могут быть всем, что хочет человек.

— У нас был договор.

— Об этом я тоже жалею, но вынужден признать — был. Твои деньги — там, — старик указал на деревянный сундучок, стоявший на камне у обочины тропы. — Надеюсь, они доставят тебе радость.

Кантлисс схватил сундучок, и Ро увидела блеск золота внутри. Он улыбнулся, его лицо озарилось отражением сверкающих монет.

— Уходим!

Он со своими людьми начал медленно отступать по тропе.

Кто-то из малышей расплакался — дети привыкают ко всему, даже к тому, что ненавидят. Ро взяла его за плечо и прошептала: «Ш-ш-ш-ш-ш…» Она старалась держаться храброй, когда старик приблизился и встал рядом, возвышаясь над ней.

Пит сжал кулаки и произнес с угрозой:

— Только тронь мою сестру!

Лысый внезапно опустился на колени так, что его лицо оказалось на одном уровне с Ро. Вблизи он выглядел огромным. Он положил одну широкую ласковую ладонь на плечо Пита, а вторую — Ро.

— Дети, меня зовут Ваердинур, тридцать девятая Десница Создателя. Я никогда не причиню вреда никому из вас, и не позволю никому. Я поклялся в этом. Я поклялся защищать эту священную землю и ее обитателей до последней капли крови и последнего вздоха. Только смерть может меня остановить.

Он вытащил красивую цепочку и повесил на шею Ро. На ее груди оказалась пластинка серого матового металла, похожая на слезинку.

— Что это? — спросила она.

— Чешуйка дракона.

— Настоящая?

— Да, настоящая. Они есть у всех нас. — Он сунул пальцы за ворот и вытащил, чтобы показать собственную цепочку.

— А зачем ты дал ее мне?

Ваердинур улыбнулся, хотя в глазах блестели слезы.

— Потому, что ты теперь — моя дочь.

Он обнял ее, очень крепко обнял.

Что такое ночной Криз?

Представьте себе дешевый ад. Добавьте побольше шлюх.

Самое большое поселение пограничья, рай первопроходцев, долгожданная цель Братства, расположилось в изогнутой долине, крутые склоны которой усеивали пеньки от срубленных сосен. Оно было местом дикой разнузданности, дикой надежды и дикого отчаяния. Никакой умеренности — одни лишь крайности. Мечты втаптывались в навоз, и тут же из бутылок высасывались новые, которые взлетят и рухнут под ноги, когда придет их пора. Здесь странности становились привычными, а удивительное давно приелось — если завтра можно с легкостью угодить в объятия смерти, сегодня нужно получить удовольствие по-полному.

В отвратительных своих границах город, главным образом, состоял из жалких палаток, чье внутреннее убранство, заметное через прорехи между тряпками, которые шатались туда-сюда на ветру, оскорблял человеческий взор. Дома были построены из сосновых бревен и великих надежд, шатались, словно пьяные, а женщины, наклонявшиеся с высоких балконов, здорово рисковали здоровьем ради заработка.

— А он стал больше, — сказала Корлин.

— Гораздо больше, — кивнул Савиан.

— Но я поостереглась бы утверждать, что лучше.

Шай попыталась представить место, которое могло быть хуже. Вакханалия умалишенных металась вокруг них в грязи и мусоре. Лица как нельзя лучше подходили для театральной постановки ожившего кошмара. Безумный карнавал захватил город. Пьяную ночь пронзали неестественный хохот, стоны удовольствия и крики ужаса, призывы ростовщиков и рев скота, скрип кроватей, грозящих вот-вот развалиться, и визг скрипичных струн. Все это складывалось в поразительную какофонию, где не нашлось бы двух похожих тактов, рвущихся сквозь распахнутые окна и двери, раскаты веселого смеха после удачного поворота колеса рулетки едва отличались от гневных выкриков и ругательств при неудачном раскладе карт.