— Как я могу потерпеть, чтобы жена была выше меня ростом?

— Эта еще худшая пьяница, чем я сам!

— По крайней мере можно не сомневаться в ее плодовитости: мне известно по меньшей мере о двух ублюдках, которых она выносила.

— Что это у нее на лице — нос или член?

Он почти жалел, что не остался на повешении. Там он хотя бы теоретически мог положить конец происходящему, против матери же он был совершенно беспомощен. Его единственным шансом было переждать, пока она угомонится. В конце концов, число женщин в Земном Круге должно быть конечно.

Наконец последний портрет вытащили прочь из комнаты. Лорд-камергер остался перед ними, ломая руки:

— Ваше величество! Ваше высочество! Я с прискорбием…

— У вас все? — спросил Орсо. — Уверены, что портрет Савин дан Глокты не притаился нигде в коридоре?

Даже на расстоянии он ощутил холод неудовольствия королевы:

— Я тебя умоляю! Ее мать — невежа-простолюдинка, да еще и пьяница в придачу!

— Зато от нее много радости на вечеринках. К тому же, что ни говорите о леди Арди, но архилектор Глокта пользуется у людей уважением. Точнее, они испытывают перед ним крайний ужас.

— Этот ничтожный червяк! — скривилась королева. — Калека и палач.

— Палач — но наш палач, верно, мама? Наш. К тому же, насколько я понимаю, его дочь сумела сколотить себе баснословное состояние.

— А где источник этих денег? Торговля! Сделки! Инвестиции!

Королева произнесла это с таким презрением, словно речь шла о преступной деятельности. Впрочем, как знать, может быть, предприятия Савин и в самом деле были противозаконными. Орсо вовсе не исключал такой возможности.

— Ох, бросьте, мама! Деньги, постыдно добытые торговлей, так же способны залатать дыры в казне, что и доблестно выжатые из нищих крестьян.

— Она слишком стара! И ты-то уже не молод, а она еще старше тебя!

— Зато у нее безупречные манеры, а ее красота до сих пор считается образцовой. — Он расслабленно махнул рукой в направлении двери. — С нее бы получился портрет получше, чем с любой из этих драных кошек, и живописцу даже не пришлось бы ничего приукрашивать. К тому же «королева Савин» очень даже неплохо звучит!

Он беззаботно рассмеялся.

— Ты это специально делаешь, только чтобы меня позлить? — В голосе его матери звучала ледяная ярость.

— Что вы! Совсем не только для этого!

— Обещай мне, что не будешь иметь никаких дел с этой амбициозной мерзавкой!

Орсо откинулся на спинку кресла, озадаченно подняв брови:

— С Савин дан Глокта? Ее мать простолюдинка, отец палач, сама она заработала свои деньги предпринимательством… — Он вытряс из графина в свой бокал последние капли. — …Не говоря уже о том, что она, черт побери, в самом деле практически старуха!

— О-о! — захлебывался он. — Ох, черт!

Выгнув спину, он отчаянно вцепился в край стола, свалил на пол стакан с перьями и ударился головой о стену так, что штукатурка дождем посыпалась ему на плечи. Он мучительно пытался вывернуться, но она держала его за яйца. В буквальном смысле.

Он запрокинул лицо, едва не проглотив язык, закашлялся и снова прошипел сквозь зубы отчаянное: «Черт!» Наконец он всхлипнул и обмяк, задергался и обмяк снова, слегка подрагивая ногами в последних болезненных спазмах.

— Ч-черт… — выдохнул он.

Савин с поджатыми губами осмотрелась по сторонам, потом взяла бокал Орсо, до половины налитый вином, и сплюнула в него. Он заметил, что даже в этих обстоятельствах она держала бокал за ножку самым элегантнейшим образом. Проведя языком по передним зубам, она снова сплюнула и поставила бокал обратно на стол рядом со своим.

Орсо посмотрел на свое семя, плавающее в вине.

— Это… это даже в чем-то отвратительно.

— Я тебя умоляю! — Савин прополоснула рот вином из собственного бокала. — Тебе-то приходится только смотреть на него.

— Что за высокомерное презрение! Придет день, мадам, когда я стану вашим королем!

— И твоя королева, надо думать, будет сплевывать твою сперму в золотую коробочку, чтобы потом раздавать ее по праздникам ради всеобщей пользы. Мои поздравления вам обоим, ваше высочество!

У Орсо вырвался дурацкий смешок.

— Не могу понять, почему такое совершенное существо, как ты, тратит свои силы на такого олуха, как я?

Она задумчиво выпятила губы, словно пытаясь разгадать загадку, и в один странный, глупый момент он едва не спросил ее. Слова вертелись на кончике его языка. Никто не подходил ему лучше, чем она. Она обладала всеми качествами, о которых он мечтал для себя. Такая проницательная, такая дисциплинированная, такая решительная. Кроме того, было бы неплохо сделать это только ради того, чтобы увидеть выражение лица матери.

Он едва не спросил ее. Но обстоятельства, словно сговорившись, вечно удерживали его от правильных поступков.

— Мне приходит на ум только одна причина, — ответила она, задирая юбки и всползая на стол рядом с ним.

Проелозив потным задом по кожаной обивке, он соскользнул на пол. Ноги все еще плохо держали, штаны мотались вокруг лодыжек. Он откинул крышку коробочки, высыпал горстку жемчужной пыли на тыльную сторону ладони, вынюхал половину и предложил ей остальное.

— Пусть никто не говорит, что я думаю только о себе, — заметил он.

Зажав одну ноздрю, Савин втянула в себя порошок. Мгновение она моргала, глядя в потолок, ее ресницы трепетали, словно она готовилась чихнуть. Потом она снова откинулась назад, опершись на локти, и придвинула к нему свои бедра.

— Давай, приступай к делу.

— Похоже, ты сегодня совсем не романтически настроена?

Она запустила пальцы ему в волосы и довольно болезненно пригнула ему голову, направив себе между ног:

— Не знаю как у кого, а у меня мало времени.

— Вопиющая наглость! — вздохнул Орсо. Она взгромоздила ногу ему на плечо. Он провел ладонью по ее обнаженной коже, слыша ее вздох, чувствуя ее содрогание. Мягко поцеловал голень, потом колено, потом бедро. — Будет ли конец требованиям моих подданных?

— Что это вообще за имя такое — Вик?

— Уменьшительное от «Виктарина».

— О-очень изящно! — насмешливо фыркнула Гриз. Они были знакомы не так давно, но Вик уже начинала от нее уставать. — Готова поручиться, у тебя еще и ублюдочное «дан» перед фамилией! Ну как, ваша милость, я угадала?

Она шутила — но для того, чтобы развеселить Вик, требовалось что-нибудь значительно более смешное. Она взглянула Гриз прямо в глаза.

— У меня действительно когда-то стояло «дан» перед фамилией. Мой отец был мастером-распорядителем королевского монетного двора. У него были огромные апартаменты в Агрионте. — Вик кивнула в том направлении, где, по ее представлениям, располагалась крепость, хотя определить стороны света в этом затхлом погребе было непросто. — Прямо рядом с дворцом. Такие большие, что у нас в холле стояла статуя Гарода Великого — в натуральную, мать ее, величину!

Стоило видеть озадаченное выражение на круглом лице Гриз, освещенном мелькающим светом из крошечного оконца под самым потолком, за которым топали сапоги, стучали копыта и грохотали тележные колеса.

— Что? Ты выросла в Агрионте?

— Ты плохо слушаешь. В Агрионте располагались апартаменты моего отца. Но когда мне было восемь лет, он наступил кому-то на любимую мозоль, и его забрала инквизиция. Как я слышала, вопросы ему задавал сам Костлявый.

Это сообщение окончательно изменило атмосферу. Гриз несколько съежилась, а Огарок, моргая, принялся вглядываться в тени по углам, словно за пыльными стеллажами мог прятаться сам архилектор с дюжиной практиков.

— Мой отец был невиновен, во всяком случае в том, в чем его обвиняли. Но после того, как за него взялся Костлявый… — Вик припечатала стол ладонью, и Огарок подпрыгнул так, что едва не ударился головой о потолок. — Признания посыпались из него как из дырявого мешка. Ему пришили государственную измену и отправили в Инглию, в северные лагеря.