— Она нужна вам живая или мертвая?

— Как ни грустно, но я бы предпочел мертвую.

— Я тоже. Меньше всего мне хотелось бы потом сведения счетов с этой бешеной сукой. Она ничего не забывает.

Верный кивнул.

— Похоже на то. Думаю, мы с тобой сойдемся. Сволле!

— Да, генерал? — вперед выступил какой-то бородач.

— Поднимай три двадцатки конников, быстро, тех, у кого лошади порезвее…

— Людей бы лучше поменьше, — сказал Трясучка.

— Вот как? И насколько меньше?

— Она вроде как думает, что у нее еще остались тут друзья. — Трясучка обвел одиноким глазом лица собравшихся в палатке. — Говорит, полно таких в лагере, кто не отказался бы снова видеть ее командиром. Мол, это с ней они одерживали победы, которыми гордиться можно, а с вами до настоящего дела не доходит, и трофеи все достаются людям Орсо. — Глаза Верного стрельнули на миг в сторону, и Трясучка понял, что задел его за живое. Ни один командир на свете не уверен в себе настолько, чтобы никогда не сомневаться в верности подчиненных. Особенно таких, как эти. — Лучше взять поменьше, но чтобы вы были в них уверены. От Меркатто я готов ждать ножа в спину, с нее станется. Но чтоб меня проткнул кто из ваших — это другое дело.

— Всего пятеро, говоришь, и четверо из них — женщины? — Сволле усмехнулся. — Хватит дюжины.

Верный, не сводя глаз с Трясучки, сказал:

— И все-таки. Поднимай три двадцатки, как было велено, на случай, если их там окажется больше. Будет очень неприятно, если нам вдруг не хватит рук.

— Есть! — Сволле выбрался из палатки.

Трясучка пожал плечами:

— Что ж, будь по-вашему.

— И будет. Не сомневайся. — Карпи повернулся к своим угрюмым капитанам: — Все старые псы готовы выйти на охоту?

Сезария покачал головой.

— Ты намусорил, Верный. Ты и метлой маши.

— Я лично для одной ночи награбил достаточно. — Эндиш откинул полог.

К выходу за ним потянулись и другие — кто с настороженным видом, кто с беспечным. Третьи казались попросту пьяными.

— Я тоже вынужден с вами распрощаться.

Сказавший это выделялся среди прочих побитых жизнью, покрытых шрамами, грубых вояк тем уже, что ничем на самом деле не выделялся. У него были кудрявые волосы. Оружия, насколько мог видеть Трясучка, не имелось. Как и шрамов и глумливой усмешки. И духом опасности от него не веяло, как от всякого военного человека. Но Карпи Верный разулыбался ему так, словно он заслуживал особого уважения.

— Мастер Сульфур! — Взял его руку в свои лапищи, пожал. — Благодарю за то, что заглянули. Вы здесь всегда желанный гость.

— О, меня привечают всюду, куда бы ни пришел. Легко дружить с человеком, который приносит деньги.

— Передайте герцогу Орсо и вашим людям в банке, пусть не беспокоятся. Все будет сделано, как договорились. Сразу же, как только я разберусь с этой маленькой проблемой.

— Жизнь любит подбрасывать проблемы, не так ли? — Сульфур скупо улыбнулся Трясучке. У него оказались разные глаза — один голубой, другой зеленый. — Что ж, удачной вам охоты. — И легким шагом вышел из палатки в рассвет.

Верный тут же развернулся к Трясучке.

— Час езды, ты сказал?

— Если возраст позволяет вам ехать быстро.

— Ха. Уверен, что она тебя еще не хватилась?

— Спит она. От хаски. Курит это дерьмо все больше с каждым днем. То от него пускает слюни, то без него. Так что скоро не проснется.

— Лучше все же времени не терять. Эта женщина способна на неприятные сюрпризы.

— Это верно. К тому же она ждет помощи. Сорок человек от Рогонта должны приехать завтра днем. Они собираются следить за вами и устроить засаду, когда вы повернете на юг.

— Нет ничего приятней, чем опередить с сюрпризом, — ухмыльнулся Верный. — Поедешь впереди.

— За десятую часть награды поеду хоть задом наперед.

— Не стоит. Просто впереди, рядом со мной. Поведешь нас к ее норе. Нам, честным людям, надобно держаться друг дружки.

— Да уж, — сказал Трясучка. — Конечно.

— Отлично. — Верный хлопнул в ладоши, затем потер руки. — Сейчас… только облегчусь и надену латы.

— Хозяин… — послышался тоненький голосок Дэй. — Вы проснулись?

Морвир испустил страдальческий вздох.

— Милосердный сон и впрямь выпустил меня из ласковых недр своих… обратно в равнодушные объятия мира.

— Что?

Он горестно махнул рукой.

— Неважно. Слова мои падают, как семена… на каменистую почву.

— Вы велели разбудить вас на рассвете.

— Уже рассвет? О, жестокий повелитель!

Морвир откинул тонкое одеяло, выбрался кое-как из колючей соломы — воистину скромного пристанища для человека его непревзойденных талантов — распрямил ноющую спину и на негнущихся ногах спустился по лесенке, вынужденно признавая про себя, что, пожалуй, староват он годами, не говоря уж о том, что слишком утончен во вкусах для ночевок на сеновале.

За ночь Дэй собрала аппарат и к тому времени, как в узеньком оконце забрезжили первые бледные проблески рассвета, успела разжечь горелки. Весело кипели на медленном огне реактивы, беззаботно конденсировался пар, оживленно капали в накопительные колбы дистилляты. Морвир обошел вокруг импровизированного стола, постукивая по нему на ходу костяшками пальцев, на что стеклянные части аппарата откликались легким дребезжанием и позвякиванием. Все как будто было в полном порядке. Впрочем, Дэй училась своему ремеслу у мастера, величайшего, быть может, отравителя Земного круга… кто бы с этим спорил? Но даже созерцание исправно спорящейся работы не смогло вывести Морвира из подавленного состояния духа.

Он утомленно вздохнул.

— Меня никто не понимает. Я обречен на недопонимание.

— Вы — сложный человек, — сказала Дэй.

— Вот именно! Именно! Ты одна понимаешь!

Возможно, только она и была способна оценить скрытые за его внешней строгостью и властностью чувства — глубокие, как горные озера.

— Я сделала вам чай. — Дэй протянула ему обшарпанную железную кружку, над которой вился парок.

В желудке у Морвира неблагозвучно заурчало.

— Не надо. Я благодарен тебе, конечно, за доброту и внимание, но… не надо. У меня нынче расстройство пищеварения, ужасное.

— Понервничали из-за нашей гуркской гостьи?

— Категорически нет, нисколько, — солгал он, подавляя дрожь при одном только воспоминании об этих полуночных глазах. — Моя диспепсия — результат постоянного расхождения во мнениях с нашим нанимателем, печально знаменитым Палачом Каприле, упрямицей Меркатто! Я, видимо, просто не могу найти к этой женщине правильный подход! Сколь ни сердечно мое к ней отношение, сколь ни чисты мои намерения, она все воспринимает враждебно!

— Да, она немножко колючая.

— По моему мнению, она превышает пределы колючести и попросту… режет, — закончил он с запинкой.

— Ну, все-таки ее предали, сбросили с горы, убили брата и…

— Это объяснение, но не оправдание! Все мы претерпели горькие превратности судьбы! Нет… я почти уже испытываю искушение оставить ее дожидаться неизбежной погибели и найти другого нанимателя. — Внезапная мысль заставила его фыркнуть. — Герцога Орсо, возможно.

Дэй резко вскинула на него взгляд.

— Вы шутите.

Разумеется, это было не более чем шуткой, ибо Кастор Морвир не относился к числу людей, бросающих нанимателя, с которым заключен договор. Определенные принципы до́лжно соблюдать, в его ремесле — особенно. Но ему показалось забавным развить мысль, и Морвир начал загибать пальцы.

— Это человек, который, несомненно, в состоянии оплатить мои услуги. Человек, которому, несомненно, требуются мои услуги. Человек, который явно не обременен нравственными сомнениями и не страдает приступами малодушия.

— Человек, который сбрасывает работающих на него с горы.

Морвир пожал плечами:

— Никогда не следует позволять себе глупость доверять людям, которые нанимают отравителей. Так-то он наниматель не хуже всякого другого. Эх, и почему эта замечательная мысль не пришла мне в голову раньше?..