Вик перевела взгляд с ее элитных сладостей на ее элитную улыбку. В лагерях все имело свою цену и, как правило, с мучительными процентами. Глядя в глаза Савин дан Глокты, твердые и блестящие, как глаза дорогой куклы, Вик поняла, что, даже если обшарит всю Инглию, едва ли найдет более безжалостного кредитора. Задолжать ей хотя бы на волос — значило задолжать слишком много.

— Нет, это не для меня.

— Полностью вас понимаю! Я их тоже не могу есть. — Савин со вздохом потянулась, прогнув спину и уперев одну руку в свою невероятно тонкую талию. — Я и так уже словно сосиска, втиснутая в чересчур тесную шкурку.

Она не то чтобы насмехалась. Просто они обе знали, что в одном волоске на лобке Савин больше манер, денег и красоты, чем Вик могла бы собрать со всех своих знакомых. Она сидела на невидимой подушке из власти и привилегий, зная, что может купить или продать Вик по малейшей прихоти.

Савин предложила свою коробочку мальчику:

— А как насчет вас, молодой человек?

Щеки Огарка покрылись красными пятнами. Можно подумать, что богиня спустилась к нему с небес, чтобы предложить вечную жизнь.

— Я… — он бросил взгляд на Вик. — Можно, я возьму одну?

— Если леди Савин говорит, что можешь, значит, можешь.

Савин улыбнулась еще шире, чем прежде:

— Конечно, можешь!

Он протянул дрожащую руку, вытащил одну конфету из затейливой бумажки и уселся, воззрившись на нее.

— Она стоит, наверное, дороже, чем твои башмаки, — заметила Вик.

Огарок поднял с пола одну ногу, показывая грязный башмак с потрескавшимся языком, вывалившимся наружу, словно у собаки на жаре.

— Они достались мне бесплатно. Снял с мертвеца.

И он засунул конфету себе в рот.

— О-о…

Его глаза расширились.

— О-о!

Он закрыл глаза и принялся жевать, буквально растекшись по своему сиденью.

— Вкусно? — спросила Лизбит.

— Как… солнце, — промычал мальчик.

— Вообще-то тебе бы стоило сказать «спасибо».

— Не беспокойся. — Савин умело это скрыла, но Вик заметила, как досадливо дернулось ее лицо.

Савин снова протянула ей коробку:

— Вы уверены?

— Нет, это не для меня, — повторила Вик. — Но вы очень добры.

— Сомневаюсь, что с этим многие бы согласились.

— Если бы все соглашались, у меня бы не было работы.

Вынуждая себя не морщиться, Вик подтащила к себе вытянутую ногу и до конца опустила окно.

— Тормози! — крикнула она кучеру. — Отсюда мы пойдем пешком.

— И правда, необходимо с осторожностью относиться к тому, с кем тебя видят. — Савин широко распахнула глаза. — Моя мать любит говорить, что репутация дамы — это все, что у нее есть. Ирония в том, что сама она имеет просто ужасную репутацию.

Карета с грохотом остановилась.

— Порой начинаешь ценить вещь только тогда, когда выбросишь ее прочь, — пробормотала Вик.

Вальбек был скрыт за холмами к северу от них, но Вик, спрыгнув в глинистую колею, сразу же увидела дым тысяч городских труб, размазанный ветром в большое грязное пятно поперек неба. И, кажется, запах тоже уже ощущался — пока что всего лишь едкое пощипывание в глубине горла.

— Это весь ваш багаж? — спросила Савин, когда Огарок стащил вниз их заляпанные сумки, притороченные на крыше поверх груды чемоданов.

— Мы путешествуем налегке, — отозвалась Вик.

Она натянула свою потрепанную куртку, заставившую ее тут же сгорбиться, словно старый работяга.

— Завидую вам! Мне порой кажется, что я не могу выйти из дома без дюжины сундуков и вешалки для шляп в придачу.

— Богатство иногда бывает таким бременем, да?

— Вы даже не представляете, — ответила Савин.

Лизбит захлопнула дверцу экипажа.

— Спасибо вам за конфету, миледи! — охрипшим голосом позвал Огарок.

— О, такие замечательные манеры заслуживают награды!

И Савин бросила ему через окно всю коробку. Ойкнув, Огарок поймал ее, едва не выронил, умудрился снова подхватить и наконец крепко прижал к груди.

— Я не знаю, что сказать… — еле слышно произнес он.

Савин улыбнулась — открытой, беззаботной улыбкой, полной тщательно отполированных жемчужных зубов.

— В таком случае, пожалуй, лучше всего будет промолчать.

По мнению Вик, это было лучше всего почти в любом случае. Савин дотронулась веером до края своей великолепной шляпки:

— Счастливой охоты!

Веер щелкнул, кнут хлопнул, и карета, дернувшись, покатила дальше к Вальбеку. Огарок в грустном молчании провожал ее взглядом, заслонив глаза ладонью от полуденного солнца. Вик распустила волосы, сунула руку в придорожную канаву и тщательно расчесалась пятерней, следя, чтобы грязь покрыла волосы до самых кончиков.

— Это обязательно делать? — спросил Огарок.

— Мы идем к отчаянным людям, малыш, — сказала она с хрипотцой в голосе, как говорят рабочие. — Так что и выглядеть должны соответственно.

Она протянула руку и размазала грязь по его щеке. Экипаж Савин окончательно скрылся за деревьями. Мальчик вздохнул, по-прежнему крепко сжимая полированную коробочку.

— Никогда не встречал такой, как она, — шепотом проговорил он.

— Это точно. — Вик похлопала по затекшей ноге, пробуждая ее к жизни, шмыгнула носом, отхаркнулась и сплюнула на дорогу. Потом протянула к мальчику руку, щелкнув пальцами: — Ну, дай, что ли, одну попробовать.

Резиденция полковника Валлимира, расположенная высоко на холме, рядом с домами большинства зажиточных вальбекских горожан, могла послужить примером того, насколько опасно сочетание избытка богатства с недостатком вкуса. Все здесь — мебель, столовая утварь, и прежде всего гости — было слишком массивным, слишком затейливо украшенным, слишком блестящим. Платье госпожи Валлимир было вульгарно-пурпурного оттенка, занавеси — кричаще-бирюзовыми, суп — тошнотворно-желтым. Цвета мочи, и почти такого же вкуса.

— Я еще не припомню такой ужасной жары! — кудахтала хозяйка дома, энергично обмахиваясь веером.

— Гнетущая, — согласился наставник Ризинау, глава вальбекской инквизиции, промокая на жирных щеках бисеринки пота, моментально выступившие вновь. — Даже для этого времени года.

Не особенно помогало и то, что на Савин вдруг нахлынули месячные, со всей присущей первому дню полнотой и жестокостью. Трусы будто поле боя, как любила с удовольствием повторять ее мать. Даже несмотря на проложенные в три слоя салфетки, вполне могло статься, что, поднявшись с места, она обнаружит на безвкусной валлимировской обивке большое кровавое пятно. Ее вклад в то, чтобы сделать событие запоминающимся… Подавив гримасу после особенно острого приступа боли, Савин положила на стол ложку с витиеватым узором и отодвинула от себя тарелку.

— Вы не голодны, леди Савин? — спросил полковник Валлимир, взирая на нее со своей позиции во главе стола.

— Все здесь просто восхитительно, но увы, чем старше я становлюсь, тем строже должна следить за фигурой.

— Ну, меня такие соображения не останавливают! — хохотнул Ризинау, булькая супом.

Залепив гримасу отвращения вежливой улыбкой, Савин посмотрела, как он хлебает из своей тарелки, словно боров из корыта.

— Вам очень повезло.

И очень не повезло всем, кто оказался поблизости.

Мэр города лорд Пармгальт, кажется, был готов вот-вот задремать. Госпожа Валлимир усиленно не замечала, как он сползает в ее сторону с неминуемой опасностью закончить движение на ее коленях. Поток воздуха от ее веера отклеил несколько седых прядей от его лысой макушки, и теперь они парили в воздухе над его головой, поднявшись на удивительную высоту. В десятый раз за вечер Савин пожалела, что не осталась в Адуе. Лежала бы сейчас где-нибудь у себя дома, свернувшись в полный боли клубок, задернув шторы и изрыгая поток непристойных ругательств. Но нет, она не будет рабой у своей тиранической матки! Бизнес прежде всего. Бизнес всегда прежде всего.

— И, кстати, как там наш бизнес? — спросила она.

— Положительно процветает! — сказал Валлимир. — Третий корпус уже достроен и запущен в работу, так что фабрика работает в полную силу. Цены падают, а прибыли растут!