— Никто не скажет слова? — надломившимся голосом повторил Ищейка.

— Тогда, мать вашу, скажу я. — Вперед выступил Черный Доу. Он не спеша оглядел собравшихся, и его взгляд задержался на Логене. Так тому показалось. Да, скорее всего показалось…

— Тул Дуру Грозовая Туча, — начал Доу, — вернулся в грязь. Видят мертвые, мы с ним всегда спорили. По поводу и без, но это все моя вина. Я, козел этакий, любил спорить, даже в лучшие дни. Сожалею, хоть и поздно.

Черный Доу судорожно вздохнул.

— Тул Дуру. На Севере всякий знал это имя и произносил его с уважением, даже его враги. Он умел… вселить надежду. Надежду! Хочешь быть сильным, да? Храбрым? Хочешь, чтобы все было сделано правильно, как в старые дни… — Он кивнул на свежий холмик. — Ты возвращаешься туда, Тул Дуру Грозовая Туча. Ты не увидишь гребаного будущего. Без Тула я обеднел, да и вы все тоже.

Понурив голову, Черный Доу побрел прочь, в сторону заката.

— Мы все обеднели, — негромко повторил Ищейка, сквозь редкие слезы глядя на могилу. — Хорошие слова.

Все они чувствовали себя разбитыми, все, кто стоял над могилой. Вест и его человек Пайк, Трясучка и даже Молчун. Все горевали.

Логен хотел чувствовать то же. Хотел плакать — по смерти хорошего человека. Потому, что он, наверное, ей причина. Но слезы не шли. В догорающем свете солнца, пока крепость в Высокогорье погружалась во тьму, Логен смотрел на могилу и не чувствовал ничего.

Хочешь стать кем-то иным — отправляйся в иное место, займись иным делом с иными людьми. Если возвращаешься на старое место, то и стать тебе снова тем же. Надо смотреть правде в глаза. Пытаясь измениться, Логен лишь обманывал себя. Тяжелее всего не быть собой. Он навсегда останется Девятью Смертями. Как бы ни изворачивался, как ни хитрил, от себя он убежать не мог. Логен хоть что-то чувствовал.

Девять Смертей не чувствует ничего.

Просыпаясь, Джезаль улыбнулся. Сумасбродная кампания завершилась, он возвращается в Адую. В объятия Арди, теплые и надежные. Он свернулся калачиком и томно поерзал под одеялом… и тут же нахмурился, услышав постукивание. Чуточку приоткрыл глаза. Кто-то шипел.

Из-за полога королевского ложа на него сердито взирало бледное в темноте лицо Терезы. В памяти тут же всплыли события последних недель. Королева со дня свадьбы ничуть не изменилась, однако сейчас ее идеальное личико страшно перекосило от ненависти.

Королевская спальня превратилась в арену сражений. Граница, непрестанно охраняемая, пролегла между дверью и камином, и Джезаль пересекал эту невидимую линию на свой страх и риск. Дальняя половина комнаты отошла Стирии, и ложе стало самой надежной и неприступной цитаделью Терезы. На вторую ночь Джезаль — надеясь, что в первую, возможно, имело место недоразумение, — попытался атаковать твердыню вполсилы и вынужден был отступить с разбитым носом. Он взял супругу в долгую и безнадежную осаду.

Тереза проявила себя настоящей королевой притворства. Джезаль спал на полу, на какой-нибудь лежанке или на чем угодно, но только не с женой. Однако утром, за завтраком она как ни в чем не бывало улыбалась, разговаривала с ним о разных пустяках и даже — если их видели — нежно брала его за руку. Ей удавалось убедить даже его самого, что все наладилось, однако стоило им остаться наедине, как она поворачивалась к нему спиной, оглушая молчанием и раня такими презрительными взглядами, что ему становилось тошно.

Слыша перешептывания фрейлин, Джезаль понимал, что и те питают к нему отвращения не меньше. Особенно графиня Шалере, подруга детства Терезы, которая всегда смотрела на Джезаля глазами, полными убийственной ненависти. Как-то раз он по ошибке вошел в гостиную, где вся дюжина фрейлин сидела вокруг королевы и щебетала на стирийском. Он почувствовал себя крестьянским мальчишкой, по неосторожности проникшим на шабаш невероятно роскошно выглядящих ведьм, грязнейшим и самым отвратительным животным. Он, король, у себя во дворце.

Джезаль жил в страхе, что кто-нибудь обязательно узнает правду, однако если слуги что-то и знали, то они молчали. Он задумывался, не стоит ли рассказать все кому-нибудь? Но кому? И что именно? Лорд-камергер, доброго дня. Моя супруга не хочет со мной трахаться. Ваше преосвященство, какая встреча! Знаете, моя жена на меня даже не смотрит. Верховный судья, как поживаете? К слову, королева меня презирает. Но больше всего Джезаль опасался разговора с Байязом. Он недвусмысленно дал понять магу, чтобы тот не лез в его личные дела. Не ползти же к нему на брюхе за советом!

Так он, несчастный и потерянный, поддерживал обман и с каждым днем видел все меньше шансов найти выход. Перед ним, как наяву, открылась картина будущего: жизнь без любви и ночи на полу.

— Ну? — прошипела Тереза.

— Что — ну? — огрызнулся Джезаль.

— Дверь!

Словно в подтверждение ее слов, в дверь забарабанили, грозя сорвать ее с петель.

— От Талинов добра не жди, — чуть слышно прошептал Джезаль, отбрасывая одеяло. Он поднялся с ковра и, сердито протопав к двери, повернул ключ в скважине.

В коридоре стоял Горст: закованный в броню, в одной руке рыцарь держал фонарь, в другой — обнаженный меч. В неверном свете Джезаль видел лишь одну половину его встревоженного лица. Где-то дальше по коридору раздались торопливые шаги, непонятные крики; замелькали огни. Джезаль проснулся окончательно и нахмурился, предчувствуя неладное.

— Ваше величество, — обратился к нему Горст.

— Какого черта происходит?

— Гурки вторглись в Срединные земли.

Ферро резко распахнула глаза и вскочила с лавки. Сжимая в руке отломанную ножку стола, она широко расставила ноги в боевой позиции. Выругалась вполголоса. Она заснула, а каждый раз, когда она так делала, ничем хорошим это не заканчивалось. Но комната была пуста.

Темно и тихо.

Ни калеки и его слуг в масках, ни латных стражников, что пристально следили за ней, стоило ей показаться в коридорах этого проклятого места. Только горела узкая полоска света под обшитой панелями дверью в комнату Байяза. Оттуда доносились приглушенные голоса, и Ферро осторожно приникла ухом к замочной скважине.

— Где они высадились? — голос Байяза.

— Первые корабли достигла наших берегов в утренних сумерках. Подошли на кораблях к пустынной области на юго-восточной оконечности Срединных земель, недалеко от Колона. — Юлвей. Ферро задрожала от возбуждения и часто задышала, втягивая ноздрями холодный воздух. — Ты готов?

Байяз фыркнул.

— Едва ли. Я не ожидал, что Кхалюль нападет так скоро, так неожиданно. Значит, высадились ночью, без объявления войны… Лорд Брок их проморгал?

— Думаю, он их и пропустил. Гурки обещали ему трон Союза после того, как повесят твоего бастарда над воротами Агрионта. Брок станет королем. Но, конечно, под властью Уфмана-уль-Дошта.

— Измена.

— Самая настоящая. Нам ли удивляться, брат? После всего, что мы видели и совершили сами.

— Порой иначе никак.

Юлвей вздохнул.

— Я и не отрицаю.

— Сколько гурков?

— Ну, поодиночке они не приходят. Около пяти легионов, но это только авангард. За ними — еще больше. Тысячи. Весь Юг отправился на войну.

— Кхалюль с ними?

— С какой стати? Он сидит себе в Сарканте, нежится на солнышке на горных террасах и ждет вестей о нашем разгроме. Войско ведет Мамун. Дитя пустыни, трижды благословленное и трижды…

— Я знаю, как величает себя этот чванливый слизень!

— Как бы он себя ни звал, его сила возросла и с ним вдобавок Сотня Слов. Они пришли по твою душу, брат. Они идут. На твоем месте я бы бежал, бежал на холодный Север, пока есть время.

— И что дальше? Они отправятся за мной, и куда мне бежать? На край мира? Я был там недавно и возвращаться не тороплюсь. У меня есть еще пара козырей.

Долгая пауза.

— Ты нашел Семя?

— Нет.

Еще одна пауза.

— Что ж, ничуть и не жаль. Играть с такими силами… обходя первый закон, если не нарушать его напрямую… Последний раз, когда его использовали, Аулкус превратился в руины, и то же самое чуть не случилось с остальным миром. Пусть лучше Семя останется потерянным.