Неподалеку офицер Союза стоял на коленях в грязи, обнимая павшего товарища. Весту сделалось дурно, едва он узнал этих двоих. Тот, что стоял на коленях, — его старый друг лейтенант Бринт; тот, что лежал неподвижно, — его старый друг лейтенант Каспа. Хотелось притвориться, будто не видишь их, и пройти мимо, но Вест переборол себя, сглатывая обильную горячую слюну.

Бринт, бледный, поднял на него заплаканные глаза.

— Стрела, — прошептал он. — Шальная стрела. Он даже меч выхватить не успел.

— Не повезло, — буркнул Пайк. — Не повезло.

Вест опустил взгляд. И правда, не повезло. Из-под челюсти Каспы, едва видимое в бороде, торчало сломанное древко. Странно, крови было совсем мало. Каспа даже не запачкал формы — так, налипло немного грязи на рукав. Глядя в его остекленевшие глаза, Вест не мог отделаться от чувства, что старый друг смотрит на него. Покойный будто капризно кривил губы и укоризненно хмурился. Вест чуть было не спросил, мол, что не так, но вовремя опомнился: Каспа погиб.

— Надо написать, — пробормотал Вест, заламывая пальцы, — его семье.

Бринт жалостливо всхлипнул, отчего Вест вдруг разозлился на него.

— Да, надо написать.

— Да. Сержант Пайк, за мной.

Вест не мог оставаться подле них ни мгновением дольше. Он отправился дальше, покидая друзей — живого и мертвого, — и стараясь не думать, что не отправь он кавалерию в атаку, то один из приятнейших и самых безобидных его знакомых сейчас был бы жив. Нельзя стать вождем, не проявляя жестокости, однако жестокость — тяжелое бремя.

Вместе с Пайком он миновал растоптанный вал и ров. Долина постепенно сужалась, горы будто давили с обеих сторон. Трупов стало больше. Северяне, дикари, как те, что были в Дунбреке, и шанка беспорядочно лежали на взрытой каменистой земле. Вест заметил впереди стену крепости — обыкновенный замшелый холмик, у подножия которого валялось еще больше тел.

— Это там они держались семь дней? — недоверчиво пробормотал Пайк.

— Похоже на то.

Входом в крепость служила неровная арка в середине стены. Сорванные ворота лежали, разломанные в щепу. Приметив над входом три силуэта, Вест подошел ближе и с отвращением понял, что это три висельника. Болтаясь на переброшенных через парапет веревках, трупы словно вяло покачивали ногами. Толпа северян с мрачным удовлетворением смотрела на повешенных.

Один из них вдруг обернулся и одарил Веста злобной улыбкой.

— Так, так, так! Неужто старый друг Свирепый? — произнес Черный Доу. — Опоздал к раздаче? Ты, сынок, всегда медлишь.

— Возникли некоторые сложности. Умер маршал Берр.

— Вернулся в грязь, значит? Что ж, теперь он в хорошей компании. За последние дни в грязь вернулись много добрых людей. Кто теперь твой вождь?

Вест тяжело вздохнул.

— Я.

Доу расхохотался, и Веста от его хохота слегка замутило.

— Большой вождь Свирепый, кто бы мог подумать! — Он выпрямился и спародировал салют военных Союза на фоне трех висельников. — Познакомься с моими друзьями, они тоже большие люди. Это вот Крэндел Пронзатель, чуть не с самого начала сражавшийся за Бетода.

Доу качнул первый труп.

— Это вот Белобокий. Мастер вы́резать деревню и прибрать к рукам землю.

Доу раскрутил второй труп, и тот завертелся сначала в одну сторону, затем в другую.

— И наконец Щуплый. Таких крепких подлюг я еще не вешал.

Третьего висельника изрубили чуть ли не в мясо: броня с золотой чеканкой была помята и выщерблена, на груди зияла большая рана, а седые волосы слиплись от крови. Под культей на месте отхваченной пониже колена ноги натекла багровая лужа.

— Что вы с ним делали? — спросил Вест.

— Со Щуплым-то? — Из толпы вышел здоровенный горец, Круммох-и-Фейл. — Порубили его в бою, вот что, сражался он до последнего.

— Точно, — подтвердил Доу и, глядя на Веста, осклабился еще шире. — Но это не помешало нам его вздернуть.

Круммох засмеялся.

— Никак не помешало! — Он глянул на три висящих трупа. — Чудесная картина, а? Говорят, в том, как болтается в петле висельник, открывается красота мира.

— Кто это так говорит? — спросил Вест.

Круммох пожал широченными плечами.

— Они.

— Они? — Вест подавил приступ тошноты и прошел в крепость. — Кровожадный сброд.

Ищейка снова потянулся за фляжкой. Пьянея, он чувствовал себя лучше.

— Давай уже, делай свое дело.

Молчун вогнал ему под кожу иголку, и он скривился. Ощерил стиснутые зубы и зашипел. Мало было тупой боли, так теперь и новые прелести добавились: острая боль от иглы и жжение, когда сквозь плоть проходила нитка. Рука горела все сильнее. Покачиваясь взад-вперед, Ищейка снова отпил из фляги. Не помогло.

— Дерьмо, — шипел он. — Дерьмо, дерьмо!

Молчун поднял на него взгляд.

— Лучше не смотри.

Ищейка отвернулся и сразу же заметил офицера Союза — в красном мундире, на фоне бурой грязи.

— Свирепый! — вскричал Ищейка, невольно улыбаясь. — Рад, что у тебя получилось! Очень рад!

— Лучше поздно, чем никогда.

— Не стану спорить. Ты совершенно прав.

Вест хмуро посмотрел, как Молчун штопает руку Ищейке.

— Как у вас?

— Как тебе сказать… Тул мертв.

— Мертв? — пораженно переспросил Вест. — Как?

— Погиб в бою, как же еще! Разве не в том смысл войны — понаделать кучу трупов? — Он обвел крепость рукой с зажатой в ней флягой. — Я тут сидел, думал… может, не стоило пускать его вниз? или надо было отправиться с ним? или обрушить небо на землю? Глупости, без пользы как живым, так и мертвым. И все равно я думаю, думаю…

Вест хмуро оглядел взрытую ногами землю.

— Победителей могло вообще не быть.

— Твою мать! — ругнулся Ищейка, когда игла в очередной раз вошла ему в руку, и отбросил пустую флягу. — В таком поганом деле победителей никогда не бывает! В жопу все!

Молчун обрезал нить ножом.

— Пошевели пальцами.

Руку жгло, но все же Ищейка, рыча от боли, стиснул кулак.

— Вроде неплохо, — сказал Молчун. — Ты везучий.

Ищейка горьким взглядом окинул поле битвы.

— Это, по-твоему, везение? То-то я своей удачи заждался.

Пожав плечами, Молчун порвал кусок ткани на полосы, для перевязки.

— Бетод у тебя?

Ищейка, раскрыв рот, посмотрел на Веста.

— А не у вас?

— Пленников много, но Бетода среди них нет.

Ищейка отвернулся и презрительно сплюнул.

— Ни его, ни этой ведьмы, ни Ужасающего, ни жирных сынков Бетода…

— Скорее всего они уже мчатся в Карлеон.

— Наверняка.

— Он запрется у себя в твердыне, соберет новые силы, союзников и приготовится к осаде.

— Не удивлюсь.

— Вот разберемся с пленниками и сразу отправимся за Бетодом в погоню.

Ищейка внезапно ощутил такую беспомощность, что чуть не упал.

— Клянусь мертвыми. Бетод улизнул. — Он рассмеялся, и в ту же секунду у него на глазах выступили слезы. — Будет ли этому конец?

Молчун тем временем забинтовал ему руку.

— Все.

Ищейка взглянул на него и произнес:

— Все? Нет, еще далеко не все. — Он вытянул руку. — Помоги встать, Свирепый. Надо друга похоронить.

Солнце опустилось низко, когда похоронили Тула. Оно едва выглядывало из-за горных вершин, золотя низ облаков. Хорошая погода для погребения хорошего человека. Люди тесным кольцом обступили свежую могилу. Хоронили в тот вечер многих, по ним тоже произнесли прощальные речи, однако Тула любили больше всех, и потому на его похороны пришла целая толпа. И даже там вокруг Логена народ не теснился. Он и пустота вокруг. Как в прежние времена, когда никто не смел занять место рядом с ним. Логен никого не винил — если бы он мог, то сам от себя давно бы бежал.

— Кто скажет слово? — спросил Ищейка, глядя на каждого по очереди.

Логен смотрел себе под ноги, не смея поднять глаз, не говоря уж о том, чтобы произнести речь. Битву он помнил урывками и мог лишь догадываться о случившемся. Он огляделся, облизывая разбитые губы, и никто не посмел ничего ему сказать. Даже если и знал правду.