Его преосвященство заставил Лео оскорбительно долго ждать. Наконец он поднял голову. Поморщился, наклоняясь, чтобы опустить перо в чернильницу, и улыбнулся ему. На этом худом, восковом, изможденном лице с глубоко въевшимися морщинами от болезненных гримас, с зияющей дырой на месте четырех передних зубов, улыбка казалась настолько же тревожаще неуместной, как нога, вывернутая в колене в противоположную сторону. Если внутренняя порочность выражалась во внешнем безобразии — а Лео никогда не сомневался, что так оно и есть, — то архилектор был еще более мерзким существом, чем о нем говорили. При том, что мерзостей о нем говорили немало.

— Ваша светлость! Простите, но мне трудно подниматься, — проговорил он, протягивая руку.

— Разумеется, — Лео прохромал вперед, тяжело опираясь на трость. — Я и сам в настоящее время не особенно резво двигаюсь.

— Ну, вы-то, будем надеяться, вполне излечитесь. — Отвратительная улыбка Глокты расплылась шире. — Для меня же, боюсь, этот корабль давно уплыл.

Он выглядел так, словно сильный ветер мог разметать его в клочья, однако костлявая рука, обтянутая почти прозрачной кожей в старческих пятнах, сжала руку Лео гораздо крепче, чем огромная лапища Бремера дан Горста. «Можно многое сказать о человеке по его рукопожатию», — всегда говорил его отец. Рукопожатие этого старого калеки напоминало кузнечные клещи.

— Я должен поздравить вас с вашей победой, — продолжал Глокта после того, как некоторое время молча разглядывал Лео. — Вы сослужили короне великую службу.

— Благодарю, ваше преосвященство. — Хотя кто мог бы это отрицать? — Однако я сделал это не один. Погибло много хороших людей. Много добрых друзей… погибли. И казна Инглии понесла огромные убытки.

Лео вытащил тяжелый свиток, который дала ему мать:

— Правление провинции попросило меня ознакомить советников его величества с финансовым отчетом по кампании. Учитывая отсутствие какой-либо поддержки со стороны короны во время войны, они ожидают — а вернее, требуют — материальной помощи, чтобы справиться с ее последствиями.

Лео репетировал эту речь во время поездки и был вполне доволен тем, как она прозвучала. Все же он мог управляться с этими бюрократическими штучками не хуже любого другого! Однако Глокта взглянул на свиток с таким видом, словно ему под нос подсунули собачью какашку. Он поднял взгляд и посмотрел Лео в глаза.

— Торжество в вашу честь состоится через три дня. В параде примут участие около четырех тысяч солдат, также будут присутствовать иностранные высокопоставленные лица и члены Закрытого и Открытого советов. Шествие начнется возле дворца, пройдет намеченным маршрутом через город, обойдет стену Арнольта и вернется к площади Маршалов. Там его величество обратится с речью к первым гражданам Союза и вручит вам памятный меч.

— Все это звучит… просто чудесно!

Лео не мог сдержать улыбки. Вот об этом он мечтал в детстве, собственно говоря.

— Вы будете ехать бок о бок с кронпринцем Орсо, — прибавил Глокта.

— Прошу прощения? — переспросил Лео. Его улыбка мгновенно померкла.

Веко архилектора затрепетало, и на его щеку скатилась слеза. Он аккуратно смахнул ее кончиком мизинца.

— Его высочество недавно тоже одержал славную победу: усмирил восстание в Вальбеке…

— Он повесил несколько крестьян! — Весь день Лео был настолько доволен собой, что это внезапное потрясение оказалось вдвойне неприятным. — Едва ли это можно поставить ря-дом…

— Вот именно, — отозвался Глокта. — В конце концов, он наследник престола, а вы внук изменника. С его стороны это великая милость — согласиться разделить с вами славу.

Лицо Лео горело, словно ему дали пощечину. Черт побери, это и действительно было пощечиной, причем пощечиной его гордости, которая была гораздо более чувствительной, чем лицо!

— Я победил Стура Сумрака в поединке! И пощадил его жизнь!

— В обмен на что?

— На то, что его отец и дядя уйдут с нашей земли, оставив Ищейке его Протекторат, который будет и дальше существовать и защищать Инглию!

— И никаких дальнейших уступок? — спросил Глокта, поблескивая глазами в глубоких, обведенных темным глазницах. — Никаких гарантий, что это будет исполнено?

Лео захлопал глазами, сбитый с мысли:

— Ну как же… у северян существует кодекс чести…

— Даже если допустить, что это так — вы не северянин.

— Это кодекс воинов! Где бы они ни были рождены! А я был воспитан среди северян! — Лео скривил губы, оглядел калеку с головы до ног. — Впрочем, вам этого не понять.

— Вот как? А каким образом, вы думаете, я стал калекой? «Кодексы чести», боюсь, не стоят даже бумаги, на которой они никогда не были написаны. Вы могли взять Стура в заложники. Могли привезти его к королю, чтобы обеспечить в дальнейшем хорошее поведение Скейла Железнорукого. Вместо этого вы не взяли с него ничего, кроме слова.

Лео не знал, что приводит его в большую ярость: то, что Глокта был очевидно не прав, или то, что в его словах, возможно, все же что-то было. Может быть, бюрократические штучки все же были несколько сложнее, чем он думал.

— Но я победил! — В его голосе уже слышалась та же упрашивающая нотка, что и в его пререканиях с матерью. — Я побил весь Север, черт подери! Причем без единого солдата из Адуи. Я рисковал жизнью…

— Вы рисковали не только своей жизнью, которая принадлежит вам и которую имеете полное право потерять, но также и интересами Союза, к которым это ни в коей мере не относится. И хотя лично я склонен смотреть на ваш поступок снисходительно, есть люди, которые назовут его безрассудным.

Лео едва мог поверить своим ушам.

— Я… Я подружился с будущим королем Севера! Я солдат, а не чертов дипломат!

— А должны быть и тем, и другим. — Глокта был неумолим. — Вы теперь лорд-губернатор. Один из самых влиятельных людей в Союзе. Один из наиболее значимых слуг его августейшего величества. Вам попросту нельзя и дальше продолжать думать своим мечом. Вы меня понимаете, ваша светлость?

Лео мог только сидеть и смотреть, ошеломленный этим неуважением, этой несправедливостью, этой вопиющей неблагодарностью. Он не испытывал особенной любви к Закрытому совету, еще когда прибыл в Адую. Один разговор с этим отвратительным кабинетным червем — и он понял, что его попросту тошнит от всей этой конторы.

— Клянусь гребаными мертвыми, — прошептал он на северном наречии.

Архилектор то ли принял это за согласие, то ли попросту сделал вид, что принял.

— Если не ошибаюсь, после меня с вами хотел перемолвиться словом лорд-камергер. Что-то по поводу налоговых сборов с Инглии за последнее время. Не стоит заставлять его дожидаться. — Он кивнул в сторону свитка, который, как Лео только в этот момент осознал, все еще находился в его стиснутом кулаке. — Возможно, вам стоит предъявить ваши военные дол-ги ему.

Глокта снова взял перо и придвинул к себе следующий документ из груды.

— По всей видимости, лорд-губернатор должен быть не только воином и дипломатом, но еще и бухгалтером.

Броуд повернул ручку, распахнул дверцу экипажа и почтительно отступил в сторону. Савин взглянула на него, подняв бровь:

— И?

— Ой! — Он предложил ей руку. — Э-э… миледи.

Он помог ей спуститься со ступеньки. Рабик с ухмылкой наблюдал за сценой с кучерского сиденья, от души забавляясь тем, что Броуд так плохо справляется с делом.

Итак, похоже, он теперь кучер. Во всяком случае, ему выдали ливрею. Ярко-зеленая куртка с медными пуговицами, лучше, чем то, что в Стирии носило большинство офицеров. Еще и блестящие новые сапоги — хотя они немного жали. Он бы чувствовал себя полным дураком во всем этом убранстве, если бы не было абсолютно ясно, что любой в пределах сотни шагов будет пялиться исключительно на Савин. Включая и его самого.

Он до сих пор не мог поверить, что эта восхитительная, властная женщина — та самая оборванная беспомощная девчонка, что пряталась в комнате его дочери. Теперь она казалась принадлежащей к какому-то другому виду, нежели остальная убогая часть человечества. Ее одежда была шедевром не только швейного, но и модельного искусства, придавая ей такую форму, какой не было ни у кого другого. Она двигалась изящно, как канатоходец, и неостановимо, как носовая фигура боевого корабля. Люди останавливались, чтобы поглазеть на нее, словно одна из Судеб спустилась с небес и решила пройтись по их строительной площадке.