Солнце, обнаружив просвет в облаках, бросило лучи вниз, заставив сверкать с болезненной яркостью каждый клинок, каждый наконечник. Темпл отчаянно трусил. Задавался вопросом, не обмочится ли от страха на следующем шаге. Этот путь не был легким. Можно сказать, был нелегким. Но он правильный. Если Бог существует, то он, как беспристрастный судья, должен проследить, чтобы каждый человек получил, то, что заслуживает. Потому Темпл опустился на колени в жидкую грязь и навоз перед Коской. Глядя в налитые кровью глаза Старика, подумал — сколько же людей тот убил за время долгой карьеры наемника?

— Что ты хочешь? — спросил Темпл.

— Мое золото, само собой, — нахмурился бывший главнокомандующий.

— Мне очень жаль, — сказал Темпл, не кривя душой. — Но его нет. Оно у Контуса.

— Контус погиб.

— Нет. Вы схватили не того. Контус забрал золото и уже не отдаст.

Темпл не пытался изображать искренность. Он просто смотрел в старческое лицо Коски и говорил правду. Несмотря на страх и неизбежность смерти, на ледяную воду, которая просачивалась через штанины, он чувствовал облегчение.

Повисла тишина, грозившая разродиться смертью. Коска смотрел на Темпла, Шай на Коску, Хеджес на Шай, Свит на Хеджеса, Балагур на Свита, Лэмб на Балагура, а Суорбрек на всех сразу. Все напряжены, все наготове, все затаили дыхание.

— Ты предал меня, — сказал Коска.

— Да.

— После всего, что я для тебя сделал.

— Да.

Трясущиеся пальцы Старика поползли к рукояти меча.

— Я должен тебя убить.

— Наверное, — вынужденно признал Темпл.

— Мне нужно мое золото, — сказал Коска, но с легчайшим оттенком неуверенности в голосе.

— Это не ваши деньги. И никогда вашими не были. Почему вы хотите ими завладеть?

— Ну, так… — Коска моргнул, неопределенно взмахнул рукой. — Мне они пригодились бы, чтобы вернуть мое герцогство…

— Когда оно у вас было, вы его не берегли.

— Но… деньги…

— Вы же не любите деньги. Как только они появляются, вы ими сорите.

Коска открыл было рот, чтобы опровергнуть это утверждение, но вынужденно признал его правоту. Так он и стоял, сутулый, дрожащий, покрытый коростой, казавшийся старше даже своих немалых лет, и смотрел на Темпла, как будто видел его впервые.

— Иногда… — пробормотал он. — Мне кажется, что ты совсем на меня не похож.

— Стараюсь. Так чего вы хотите?

— Я хочу… — Старик покосился на детей и Балагура, который стоял с тесаком в одной руке, а ладонь другой опустил на плечо старшего. Потом на Лэмба с обнаженным мечом, мрачного, как могильщик. Потом на Шай и стрелу, нацеленную ему в грудь. Потом на Хеджеса, направившего арбалет на нее. Костлявые плечи Коски опустились. — Я хочу еще одну попытку. Хочу начать с начала… Правильно начать. — Слезы выступили на его глазах. — Почему все так неправильно, Темпл? У меня была множество возможностей. Я их растратил впустую. Упустил, как песок сквозь пальцы. Так много потерь…

— В большинстве из них вы сами виноваты.

— Конечно, — Коска прерывисто вздохнул. — И это обиднее всего. — Он потянулся за мечом… и не обнаружил его на месте. Озадаченно спросил: — А где мой… о-о-о…

Клинок появился из его груди. В равной мере удивленные, Темпл и Коска смотрели на меч. Солнце сверкало на лезвии, кровь стремительно напитывала рубашку. Суорбрек, отпустив рукоятку, пятился с открытым ртом.

— О… — сказал Коска, падая на колени. — Вот как…

Темпл услыхал, как позади щелкнула тетива. И тут же вторая. Он неуклюже обернулся, упав на один локоть в навоз.

Хеджес стонал. Арбалет выпал из его руки. Болт торчал из ладони другой. Свит опустил свой арбалет, сперва потрясенный, а потом весьма довольный собой.

— Я убил его… — промямлил Суорбрек.

— В меня попали? — спросила Шай.

— Жить будешь, — сказал Лэмб, указывая на болт Хеджеса, застрявший в луке седла.

— Мои последние слова… — Со слабым стоном Коска упал в грязь рядом с Темплом. — У меня были приготовлены замечательные слова… И где же они теперь? — Он ослепительно улыбнулся, как мог лишь он один, озаряя благодушием морщинистое лицо. — Ах, да! Вспомнил…

И умер.

— Он мертв, — сказал Темпл охрипшим голосом. — Больше разочарований не будет.

— Ты был последним, — сказал Балагур. — Говорил же я ему — в тюрьме будет лучше. — Он бросил тесак на землю и похлопал по плечу сына Бакхорма. — Вы четверо, можете бежать к матери.

— Вы попали в меня! — орал Хеджес, сжимая скрюченную руку.

Суорбрек поправил поломанные очки, словно с трудом владел собой.

— Какое мастерство!

— Я целился в грудь, — прошептал разведчик.

Писатель осторожно обошел тело Коски.

— Даб Свит, могу ли я переговорить с вами о книге, которую я задумал?

— Прямо сейчас? Не вижу смысла…

— Щедрая доля с прибыли могла бы помочь.

— …отказывать вам.

Холодная вода напитывала ткань, из которой были пошиты штаны Темпла, сжимая его задницу в ледяном объятии, но он понял вдруг, что не может пошевелиться. Так бывает, когда только что находился на волосок от смерти. Особенно если перед этим вы потратили большую часть жизни, чтобы бегать от любой опасности.

Балагур подошел к нему и, глядя на тело Коски, спросил:

— Что мне теперь делать?

— Я намерен создать широчайшее полотно освоения и покорения Дальней Страны, — болтал Суорбрек. — Роман века! И ваша судьба пройдет там красной линией.

— Это хорошо, что я буду красной линией, — согласился Свит. — А что такое красная линия?

— Моя рука!.. — орал Хеджес.

— Тебе еще повезло, что не в голову, — ответил ему Лэмб.

Откуда-то из глубины дома доносился радостный плач детей Бакхорма, наконец-то воссоединившихся с матерью.

«Хорошие новости, — подумал он. — Достойный итог».

— Мои читатели будут восхищены вашими героическими подвигами!

— Я уже восхищена, — фыркнула Шай. — Никто на востоке не сравнится с тобой по героическому количеству газов в кишечнике.

Темпл наблюдал за бегущими облаками. Существует Бог или нет, мир не изменится.

— Я настаиваю на исключительной точности. Никаких преувеличений! Правда, дорогой мой Даб Свит, лежит в основе величайших произведений искусства.

— В мыслях не имел сомневаться. А слыхали вы, как я убил большого бурого медведя при помощи двух вот этих самых рук?

Ничего здесь не оставалось таким, как Шай помнила. Все измельчало. Все поблекло. Все изменилось. Какие-то новые люди построили дом там, где стояла их ферма. И новый хлев тоже. Распахали несколько участков, и посев дал недурные всходы. Вокруг дерева, на котором повесили Галли и у корней которого была могила матери Шай, росли цветы.

Они долго сидели верхом, хмуро глядя в долину. Наконец Шай сказала:

— Странно, что я верила, будто все так и останется, как мы бросили.

— Времена меняются, — отозвался Лэмб.

— Хорошая ферма, — сказал Темпл.

— Нет, не хорошая, — возразила Шай.

— Спустимся?

— Зачем? — Шай развернула коня.

Волосы Ро отросли и напоминали копну. Однажды утром она схватила бритву Лэмба, намереваясь побрить череп, но вместо этого долго сидела у воды, сжимая в пальцах чешуйку дракона и вспоминая Ваердинура. Она не могла представить его лицо. Его голос. Учение Создателя, которое он так старательно ей втолковывал. Как она могла забыть все так быстро? В конце концов Ро отложила бритву и позволила волосам расти.

Времена меняются, не так ли?

Они менялись и в Сквордиле. Много земли теперь было раскорчевано, вспахано и засеяно. Везде новые дома и новые лица. Люди проезжали мимо или останавливались, занимаясь самыми различными ремеслами.

Не всем везло. Клэй куда-то подевался, и его лавкой теперь заправлял вечно пьяный полудурок. Товары закончились, крыша прохудилась. Шай при помощи золотой имперской монеты и дюжины бутылок дешевого пойла убедила его уступить ей заведение, как приносящее прибыль дело. Почти приносящее. Со следующего утра они впряглись в работу, словно наступил последний день творения. Шай торговалась беспощадно, как палач. Пит и Ро хохотали, посыпая друг друга пылью. Лэмб и Темпл стучали молотками, плотничая. Прошло совсем немного времени, и дом стал похож на прежний и привычный. Даже больше, чем Ро думала.