Правда, иногда она вспоминала горы и плакала. А Лэмб продолжал носить меч. Тот, который он забрал у ее отца.

Темпл снял комнату через дорогу и прибил над дверью вывеску: «Темпл и Кадия. Договора, соглашения и плотницкие работы».

— Этот Кадия нечасто здесь бывает, да? — усмехнулась Ро.

— И не будет, — ответил законник. — Но иногда нужен кто-то, на кого можно свалить вину.

Он начал оказывать услуги, используя опыт и знания законника, которые для большинства людей не отличались от волшебства, но тем не менее пользовались спросом. Иногда ночью, заглянув в его окно, дети видели, как он водит пером по бумаге при свечах. Случалось, что Ро заходила к нему в гости и слушала рассказы о звездах, о Боге, о древесине, о законах, о разных дальних краях, куда его заносила судьба, о наречиях, которые девочка никогда прежде не слышала.

— Кому нужен учитель? — удивлялась Шай. — Меня учили ремнем.

— Потому так и выучили, — возразила Ро. — А он много знает.

— Для мудреца он чертовски глуп, — фыркнула Шай.

Но однажды ночью Ро проснулась и, выглянув во двор, увидела их целующимися. При этом Шай обнимала Темпла, что заставляло усомниться в ее рассуждениях о его непроходимой глупости.

Иногда они ездили по округе — каждую неделю появлялись новые фермы, новые дома — и торговали. Пит и Ро тряслись в фургоне рядом с Шай, а Лэмб ехал рядом верхом, придерживая меч и хмуро глядя по сторонам.

— Нет поводов для беспокойства, — сказала однажды Шай.

— Вот это меня и беспокоит, — ответил он.

Однажды они вернулись ближе к вечеру. Солнце клонилось к закату, по небу бежали длинные розоватые облака. То и дело налетал ветерок, вздымая пыль на дороге и заставляя скрипеть ржавый флюгер. Никаких новых Братств, въезжающих в город. Тишина и спокойствие. Где-то смеялись дети. Старушка поскрипывала креслом-качалкой на крыльце. А у коновязи стояла лошадь, незнакомая Ро.

— Некоторые дни особо удаются, — сказала Шай, оглядываясь на пустой фургон.

— А некоторые — нет, — закончила Ро за нее.

В лавке царила безмятежность. Вист негромко храпел на стуле, закинув сапоги на прилавок. Шай сбросила его ноги и тем самым разбудила.

— Все в порядке? — спросила она.

— Какой неспешный день, — проворчал старик, протирая глаза.

— У тебя все дни неспешные, — ответил Лэмб.

— Можно подумать, твои стремительные до чертиков. Тебя ждут. Он сказал, что у него к тебе дело.

— Меня ждут? — спросила Шай, а Ро услыхала шаги на заднем дворе.

— Нет, Лэмба. Как там тебя зовут?

Отодвинув свисающий моток веревки, на свет вышел человек. Плечистый и рослый, голова едва не касалась невысоких перил. На поясе меч с крестовиной из матового серого металла, очень похожий на оружие Лэмба. Или на оружие отца Ро. Лицо незнакомца обезображивал длинный шрам, а пламя свечи отражалось в глазе. В серебряном глазе, блестящем, как зеркало.

— Кол Трясучка меня зовут, — проговорил он негромко, с хрипотцой, от которой волосы на голове Ро зашевелились.

— Что у тебя за дело? — пробормотала Шай.

Трясучка смотрел на руку Лэмба, на культю недостающего пальца.

— Ты же догадался, что у меня за дело, правда?

Мрачный и спокойный Лэмб кивнул.

— Если ты приперся сюда за неприятностями, ты огребешь их по полной! — хрипло прокаркала Шай. — Слышишь меня, ублюдок? После всего, что мы вынесли…

Лэмб легонько похлопал ее по предплечью. Тому самому, где змеился шрам.

— Все хорошо.

— Хорошо будет, когда мой нож…

— Не ввязывайся, Шай. Это — старинный долг, который надо отдавать. Их всегда надо отдавать. — Он заговорил с Трясучкой на северном наречии. — Что бы ни было между нами, их это не касается.

Кол посмотрел на Шай, на Ро… Казалось, в его живом глазу плескалось чувств не больше, чем в металлическом.

— Это их не касается. Выйдем?

Он спустились с крыльца перед лавкой. Не быстро и не медленно, соблюдая дистанцию и не сводя друг с дружки взглядов. Ро, Шай, Вист и Пит вышли за ними и замерли кучкой безмолвных наблюдателей.

— Лэмб, да? — сказал Трясучка.

— Имя как имя, не хуже других.

— О нет, не скажи. Тридуба, Бетод и Виррун из Блая позабыты. Но люди все еще слагают песни о тебе. Как ты думаешь, почему?

— Потому, что люди глупы.

Ветер громко хлопнул незапертой ставней. Два северянина стояли лицом к лицу. Рука Лэмба свисала свободно, обрубок недостающего пальца касался меча. Трясучка отбросил полу плаща, освобождая свое оружие.

— Это у тебя мой старый меч, что ли? — спросил Лэмб.

— Забрал у Черного Доу, — пожал плечами Кол. — Ты не думаешь, что все в жизни повторяется?

— Все и всегда. — Лэмб наклонил голову к правому плечу, потом к левому. — Все повторяется.

Время тянулось бесконечно долго. Где-то по-прежнему смеялись дети, донесся голос их матери, зовущей в дом. Кресло-качалка под старухой продолжало скрипеть. Все так же визжал на ветру флюгер. Порывистый ветер поднимал пыль с дороги и трепал плащи двух бойцов, застывших на расстоянии четырех или пяти шагов друг от друга.

— Что случилось? — спросил Пит, но никто ему не ответил.

Трясучка оскалился, Лэмб прищурился. Рука Шай до боли сжала плечо Ро. Кровь пульсировала в висках. Скрипело кресло, стучал ставень, где-то лаяла собака.

— Ну? — рыкнул Лэмб.

Трясучка слегка повернул голову, его здоровый глаз покосился на Ро. Задержался на долю мгновения. Она сжала кулаки и стиснула зубы. Как же ей хотелось, чтобы он убил Лэмба! Он молила об этом всей душой! Налетевший ветер взъерошил волосы, остудил щеки.

Скрип. Стук. Скрежет.

— Ладно, пожалуй, мне пора, — сказал Трясучка.

— Что?

— До дому долгий путь. Но следует вернуться и рассказать, что девятипалый ублюдок вернулся в землю. Разве вам так не кажется, мастер Лэмб?

Тот сжал левую кисть в кулак таким образом, что отсутствие пальца не бросалось в глаза. Кивнул.

— Верно. Он умер давным-давно.

— К общей радости, я думаю. Кто бы захотел повстречаться с ним еще раз? — Трясучка подошел к коню, запрыгнул в седло. — Я мог бы сказать — до свидания… Но, думаю, лучше нам больше не встречаться.

— Лучше. — Лэмб оставался на месте, глядя на него.

— Некоторым людям не написано на роду делать что-то хорошее. — Трясучка вздохнул и усмехнулся. Улыбка казалась чужой на его изуродованном лице. — Но даже так неплохо. Нужно когда-то завязывать.

Он пришпорил коня и направился на восток, прочь из города.

Какое-то время все соблюдали молчание. Дул ветер. Скрипело кресло. Солнце садилось. Потом Вист шумно выдохнул:

— Черт бы меня побрал, я чуть не обделался!

Его слова как будто прорвали плотину. Шай и Пит обнялись, но Ро не улыбалась. Она следила за Лэмбом. Он тоже оставался серьезным. Хмурился, глядя на клубы пыли, отмечавшие след Трясучки. А потом молча ушел в лавку. Шай кинулась за ним. Лэмб собирался, в спешке роняя вещи с полок. Сушеное мясо, мука, вода, скатанное одеяло. Все то, что могло пригодиться в путешествии.

— Что ты задумал? — спросила Шай.

Он застыл на миг, но опять вернулся к сборам.

— Я старался для вас, как мог. Я поклялся твоей матери. Лучшее, что я могу сделать для вас сейчас, это уйти.

— Куда уйти?

— Не знаю. — Он глянул на обрубок среднего пальца. — Кто-то явится, Шай. Рано или поздно. Нужно трезво смотреть на жизнь. Нельзя жить так, как я жил, и улыбаться. За мной всегда будут следовать неприятности. Все, что я могу сделать, это увести их за собой.

— Не притворяйся, что ты делаешь это ради нас.

Лэмб вздрогнул.

— Человек должен быть тем, кто он есть. Должен быть. Попрощайся за меня с Темплом. Думаю, у вас с ним все будет хорошо.

Он сгреб вещи в охапку, вышел с ними на улицу. Затолкал в седельные сумки. Вот и все сборы.

— Ничего не понимаю, — со слезами на глазах сказал Пит.

— Я знаю. — Лэмб опустился перед ним на колени. Казалось, в его глазах тоже поблескивает влага. — Мне жаль. Прости меня за все.