— Черт! — пискнул Лео.

Он протянул к ней одну руку, протянул другую к двери, желая удержать ее, чтобы она ничего себе не повредила, желая помочь и не зная как. Первым, о чем он подумал, к собственной немалой досаде, было бежать к матери. Вторым побуждением было делать, как ему было сказано, и бежать за Изерн-и-Фейл.

Распахнув дверь настежь, он метнулся через двор, распугивая кур, между шатрами, мимо людей, ковыряющихся в своих мисках, острящих свое оружие, жалующихся на сырость, на пищу и вообще на положение вещей, провожающих его озадаченными взглядами, когда он, полуголый, пробегал мимо. Он увидел Гловарда: тот сидел возле костра, ухмыляясь, рядом с Юрандом, который что-то шептал ему на ухо. Оба развернулись, широко раскрыв глаза, глядя на подбегающего Лео, потом отшатнулись в разные стороны, когда он прыгнул между ними через костер, перевернув котелок с водой, с грохотом полетевший в сторону.

— Простите!

Он едва не упал, поскользнувшись босой ногой на саже с другой стороны костра, пропрыгал несколько шагов на одной ноге, потом ринулся дальше через лагерь северян: дымящие очаги, запах готовки, кто-то поет в кустах гулким басом, сопровождая пение журчанием мочи.

— Изерн-и-Фейл! — заверещал он. — Где Изерн-и-Фейл?

Чья-то рука указала в сторону одного из шатров — он даже не уследил, чья, — и Лео ринулся туда, с размаху отбросил полог и ввалился внутрь.

Он наполовину ожидал увидеть ее сгорбившейся над котлом с каким-нибудь зельем, но горянка просто сидела посреди шатра в рваном гуркском халате, положив забинтованную ногу на пустой ящик. В одной ее руке дымилась трубка с чаггой, в другой был кувшин с остатками вчерашнего эля. Она взглянула на него, пока он пытался совладать с дыханием.

— Я редко выгоняю по утрам полуодетых мужчин, но все же…

— У нее припадок! — выдохнул Лео.

Изерн выронила зашипевшую трубку в кувшин, стащила с ящика поврежденную ногу и неловко встала.

— Веди.

Она уже не билась, как прежде, но все еще лежала, извиваясь и издавая тот же сиплый стон; слюна вокруг штифта сбилась в пену, брызги которой усеивали ее искаженное лицо. В волосах была кровь: должно быть, она ударилась головой о стену.

— Во имя мертвых! — Изерн опустилась рядом с ней на колени и положила ладонь ей на плечо. — Давай-ка, придержи ее!

И Лео тоже опустился на колени, прижав одной ладонью ее руку, а другой — колено, в то время как Изерн принялась раздвигать ей волосы, чтобы поглядеть на рану. Только сейчас он осознал, что Рикке лежит совершенно голая, да и сам он примерно в таком же виде.

— Мы тут просто… — Может быть, Антауп смог бы придумать какое-нибудь невинное объяснение, он немало практиковался. Но Лео никогда не умел убедительно врать, а здесь требовался настоящий мастер. — Мы просто…

— Мальчик, у меня богатый жизненный опыт, — буркнула Изерн, даже не удостоив его взглядом. — Я могу примерно представить, чем вы тут занимались.

Она склонилась над Рикке, вытирая пальцами пену, убирая ей волосы с лица.

— Ш-ш-ш, — выдохнула она, почти пропела. — Ш-ш-ш…

Мягко-мягко она обняла ее. Мягко-мягко заговорила. Такой мягкости, такой нежности Лео никак не ожидал обнаружить в этой суровой горянке с каменным лицом.

— Возвращайся, Рикке… Возвращайся к нам.

Рикке издала слабый звук, по ее ногам пробежала последняя серия подергиваний, поднялась до плеч. Застонав, она с трудом вытолкнула языком обслюнявленный штифт.

— Проклятье, — прохрипела Рикке.

— Во-от так, девочка! — подбодрила Изерн, в голос которой уже вернулась былая жесткость.

Издав облегченный вздох, Лео прикрыл глаза. С Рикке все в порядке. И тут он понял, что до сих пор крепко сжимает ее, хотя она уже перестала дергаться. Он быстро убрал руку и увидел на ее предплечье красные отметины от своих пальцев.

Изерн уже натягивала штаны на безвольные ноги Рикке, пытаясь напялить их на бедра.

— Помоги мне ее одеть!

— Я не уверен, что знаю…

— Ну, ты же ее раздевал, верно? Тут то же самое, только в обратном порядке.

Длинно простонав, Рикке с трудом села, сжимая окровавленную голову.

— Что ты видела? — спросила Изерн, закутывая плечи Рикке в ее рубашку и присаживаясь рядом с ней на корточки.

— Я видела лысого ткача с кошельком, который никогда не пустеет.

Голос Рикке звучал странно. Грубо и глухо. Совсем не похоже на ее голос. Услышав его, Лео почему-то почувствовал небольшой страх. И небольшое возбуждение.

— Что еще? — спросила Изерн.

— Я видела старую женщину, чья голова была скреплена золотой проволокой.

— Ха! Что еще?

— Я видела льва… и волка… они сражались в кровавом круге. Они дрались так, что шерсть летела, и волк был сильнее… — Она воззрилась на Лео. — Волк был сильнее… но лев победил.

Она схватила его за руку и с поразительной силой подтащила к себе, глядя ему прямо в лицо:

— Лев победил!

Вплоть до этого момента Лео был уверен, что все это просто болтовня — этот ее Долгий Взгляд. Легенды и суеверия. Чем еще это могло быть? Однако сейчас, глядя в дикие, мокро блестящие глаза Рикке с такими широкими зрачками, что радужек не осталось вовсе, а только черные бездонные колодцы, он почувствовал, как волоски на его загривке встают дыбом, а кожа на хребте покрывается мурашками. Внезапно он усомнился.

Или, может быть, наоборот — начал верить.

— Лев — это я? — прошептал он.

Однако Рикке уже закрыла глаза и вновь распласталась на соломе. Ее обмякшая рука выскользнула из его пальцев.

— Все, мальчик, теперь беги, — приказала Изерн, сунув ему в руки его сапоги и рубашку.

— Лев — это я? — снова спросил он. По какой-то причине ему отчаянно было нужно это знать.

— Лев? — Изерн расхохоталась, выталкивая его наружу, во двор. — Осел, более вероятно!

И она пинком захлопнула за ним дверь.

— Мой отец очень высокого мнения о вас.

Взгляд постоянно прищуренных глаз инквизитора Тойфель обратился к Савин, оторвавшись от мелькающего за окошком солнечного пейзажа, однако она ничего не ответила. Назвать ее внешность суровой значило ничего не сказать. Она казалась высеченной из кремня. Ее подбородок и скулы выпирали, нос был плоским и слегка кривым, с двумя отчетливыми морщинами поперек переносицы из-за не сходящей с лица хмурой гримасы. Ее темные волосы были присыпаны сединой и стянуты сзади в узел, тугой, как удавка убийцы.

Савин блеснула своей искусно сконструированной бесхитростной улыбкой, той самой, на которую ее собеседники обычно не могли не ответить:

— А он не из тех людей, кто привык сыпать похвалами.

Тойфель сопроводила это признание едва заметным кивком, но продолжала хранить молчание. Комплиментами из некоторых людей можно выудить больше, чем пытками, и как обнаружила Савин, комплименты, отнесенные к какой-либо уважаемой третьей стороне, бывают наиболее эффективны. Но замки Тойфель не поддавались таким простым отмычкам. Она спокойно покачивалась в такт толчкам кареты, с лицом неприступным, как банковское хранилище.

Савин невольно заерзала, ощутив внезапный приступ боли. Ее месячные, безупречно выбрав момент, наступили раньше обычного: знакомая тупая боль внизу живота и с задней стороны ляжек, время от времени перемежающаяся острой болью в заднице в качестве недолгого облегчения. Она привычно напрягла все мускулы, чтобы выглядеть абсолютно расслабленной, и вынудила свою улыбку стать еще более яркой.

— Он говорил, что вы выросли в Инглии, — продолжала она, решив сменить направление.

Тойфель наконец заговорила, но ограничилась самым минимумом.

— Это так, миледи.

Она напоминала Савин одну из машин Карнсбика: раздетая до несущих конструкций, состоящая из углов, не допускающая сожалений. Никакой ненужной плоти, никаких ненужных украшений, и уж будьте уверены, никаких ненужных сантиментов.

— И работали в угольной шахте?

— Работала.