— Останься, — сказала она, устремляя на него взгляд.

— Остаться?

— Да.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга.

— У тебя нет права просить меня об этом.

— И все же прошу. Помоги мне.

— Помочь тебе? Дожили… Я стал чьей-то последней надеждой. А как же добрый народ Талина, твои верные подданные? От них ты не ждешь помощи?

— Драки они жаждут куда меньше, чем зрелищ. И пальцем не шевельнут, если Орсо вдруг вернется и начнет вешать всех подряд.

— Шаткость власти, да? Ты не успела набрать войско, завладев троном? На тебя не похоже.

— Набрала, сколько получилось, но не могу доверять здешним солдатам. Против Орсо-то… кто знает, не переметнутся ли?

— А, разделение верности. Знаю, имел с этим дело. Развитие событий непредсказуемо. — Коска поковырял пальцем в другом ухе с прежним эффектом. — А ты не думала… ну, скажем, бросить все это?

Она посмотрела на него так, словно он заговорил на иностранном языке.

— Что?

— Лично я бросил, не закончив, не начав и провалив уйму дел по всему Земному кругу. И сейчас они волнуют меня куда меньше, чем мои удачи.

— Я — не ты.

— Конечно, что весьма прискорбно для нас обоих. И тем не менее. Ты могла бы забыть о мести. Пойти на компромисс. Проявить… милосердие.

— Милосердие и трусость — одно и то же, — прорычала она, вперившись прищуренными глазами в черные ворота в дальнем конце разоренных садов.

Коска печально улыбнулся.

— Правда?

— Совесть — лишь предлог не делать то, что должно быть сделано.

— Понятно.

— И нет толку об этом горевать. Так устроен мир.

— Эх.

— Хорошие люди наград не получают. Умирая, становятся дерьмом, как все остальные. Нужно смотреть вперед, и только вперед, и сражаться в одной битве зараз. Никаких колебаний, и неважна цена, и неважно…

— Знаешь, почему я всегда любил тебя, Монца?

— Что? — Она взглянула на него с удивлением.

— Даже после того, как ты меня предала? И даже больше — после того, как предала?.. — Коска медленно подался к ней. — Потому что я знаю, что на самом деле ты не веришь ни единому слову из всего этого вздора. Это ложь, которую ты повторяешь, чтобы иметь возможность жить с тем, что сделала. Что должна была сделать.

Последовала долгая пауза. Потом она поморщилась, словно ее затошнило.

— Ты же всегда говорил, что во мне черт сидит.

— Да? Ну, он во всех нас сидит. — Коска махнул рукой. — Ты не святая, конечно же. Дитя проклятого времени. Но совсем не такая гадина, какой прикидываешься.

— Разве?

— Я притворяюсь, будто забочусь о солдатах, но, по правде говоря, мне плевать, будут они жить или погибнут. Ты же всегда о них заботилась, но притворялась, будто тебе плевать. Я ни разу не видел, чтобы ты пожертвовала понапрасну хоть одним человеком. И, тем не менее, меня они любят больше. Такова справедливость. По мне, ты всегда поступала правильно, Монца. Даже когда предала меня… я на самом деле заслуживал худшего. И я никогда не мог забыть тот случай в Мурисе, после осады, когда ты не отдала детей работорговцам. Все хотели денег. И я. И Верный. И Бенна. Бенна — в особенности. Только не ты.

— А рожу тебе расцарапала, — буркнула она.

— Не скромничай, ты меня тогда чуть не убила. Мы живем в жестокие времена, Монца, а в жестокие времена милосердие и трусость — полные противоположности. Да, все мы становимся дерьмом после смерти. Но не все мы дерьмо, покуда живы. Большинство — дерьмо, согласен. — Он закатил глаза к небесам. — Бог знает, что я уж точно. Но ты никогда им не была.

Она похлопала ресницами.

— Так ты поможешь мне?

Коска снова поднес флягу ко рту, сообразил, что она пуста, и закрутил крышку. Замучился уже ее, проклятую, наполнять…

— Конечно, помогу. С самого начала собирался. И уже запланировал штурм на самом деле.

— Тогда какого черта…

— Просто хотел услышать, как ты просишь. Хотя этим ты меня удивила, должен признаться. Чтобы Тысяча Мечей, проделав столь тяжкую работу по осаде одного из богатейших дворцов Стирии, развернулась и ушла без добычи? Ты спятила? Этих жадных ублюдков мне не сковырнуть отсюда и лопатой. Мы атакуем завтра на рассвете, с тобой или без тебя, и выметем дворец дочиста. К обеду мои парни наверняка обдерут даже свинец с крыш. Правило четвертей, и все такое…

— А Орсо?

— Орсо — вчерашний день. — Коска уселся поудобней и любовно похлопал козу по боку. — Делай с ним, что хочешь.

На костях выпали двойка и единица.

Нынче стукнуло три года с тех пор, как Саджам выкупил Балагура из Схрона. Три года, как тот сделался бездомным. Он прошел всю Стирию туда и обратно, следуя за тремя людьми — двумя мужчинами и одной женщиной. И из того, что успел повидать к сегодняшнему дню, меньше всего отвращения вызывала у него Тысяча Мечей. Не только потому, что в названии имелось число, хотя это, конечно, согревало душу.

Здесь был еще порядок, какой-никакой. Солдаты должны были заниматься определенными делами в определенное время и знали свои места в большом механизме. В бригаде велся аккуратный счет в трех гроссбухах. Там учитывалось все — число рядовых под командованием каждого капитана, длительность их службы, размер жалованья, выданная экипировка, время смены караулов. И правила тут имелись, какие-никакие, гласные и негласные. Правила насчет выпивки, азартных игр и сражений. Насчет пользования шлюхами. Насчет того, кто где обязан находиться. Куда имеет право идти и когда. И самым важным было правило четвертей, касавшееся обязательного предъявления и распределения добычи, подкрепленное бдительным надзором.

За нарушения правил полагались определенные и всем понятные наказания. Обычно какое-то число ударов плетью. Вчера только Балагур видел, как отхлестали солдата, который помочился не там, где надо. Особым преступлением это не казалось, но Виктус объяснил, что сначала ты писаешь, где захочешь, потом начинаешь какать, где захочешь, а потом все помирают от чумы. Поэтому получай три плети. Две и одну.

А больше всего Балагуру нравилось время трапез. Строго заведенный порядок которых самым приятным образом напоминал о Схроне. Угрюмые повара в грязных передниках. Пар над огромными котлами. Бряцанье ножей и ложек. Чавканье и причмокивание. Очередь жаждущих добавки и никогда ее не получающих.

Солдаты, которым этим утром предстояло идти на штурм, получили по две лишних фрикадельки и одной добавочной ложке супа. Две и одна. Коска сказал, что свалиться с лестницы от удара копьем — это одно дело, а от голода — совсем другое, и этого он допустить не может.

— Атакуем через час, — добавил он.

Балагур кивнул.

Коска глубоко вдохнул, выдохнул через нос, хмуро огляделся по сторонам.

— С помощью лестниц, в основном.

За тем, как их сколачивали, Балагур наблюдал последние несколько дней. Всего вышла двадцать одна лестница. Два и один. В каждой по тридцать одной перекладине, и лишь в одной тридцать две. Один, два, три.

— Монца тоже идет. Хочет добраться до Орсо первой. Полна решимости отомстить.

Балагур пожал плечами. Всегда была полна.

— Честно говоря, я за нее беспокоюсь.

Балагур пожал плечами. Сам он — нисколько.

— Сражение — опасное место.

Балагур пожал плечами. Ясное дело.

— Друг мой, я хочу, чтобы вы были с ней рядом. Прикрыли, если что.

— А вы как же?

— Я? — Коска хлопнул его по плечу. — Мой лучший щит — глубокое уважение, которое все ко мне питают.

— Вы уверены?

— Нет, но я-то буду там, где всегда. Вдали от сражения, в обществе своей фляги. И мне кажется почему-то, что ей вы нужны больше. Врагов, знаете ли, хватает… И еще, Балагур…

— Да?

— Будьте очень внимательны и осторожны. Лиса всего опасней, когда ее загоняют в угол… И то, что Орсо приберег напоследок парочку убийственных фокусов… ну… — он надул щеки, — …это неизбежно. Высматривайте, в частности… Морвира.