Санджид взял его за плечо и сказал:

— Я не боюсь за себя. Я свое пожил. Я боюсь за вас, за молодых, за тех кто идет нам на смену, вам предстоит увидеть конец мира.

Локвей тоже боялся. Иногда ему казалось, что вся жизнь его пропитана страхом. Разве это достойно воина?

Он привязал коня и прошел через стоянку. Две сильные дочери вынесли Санджида из его палатки. Душа его уходила вздох за вздохом. С каждым утром могучий вождь, перед которым дрожал весь мир, усыхал все больше и больше.

— Что сказал Свит? — прошелестел он.

— Проедет Братство. Они готовы заплатить. Я ему не доверяю.

— Он всегда был другом Народа. — Одна из дочерей вытерла слюну с уголка его безвольного рта. — Мы встретим его… — Санджид засыпал на ходу.

— Мы встретим его, — кивнул Локвей, но он боялся будущего.

Боялся за своего маленького сына, который три дня назад впервые рассмеялся, а значит, стал одним из Народа. Казалось бы, надо радоваться, но Локвей не ощущал ничего, кроме страха. Разве это мир для новой жизни? В дни его юности Народ был многочисленным, его стада — неисчислимыми. Теперь их украли чужаки, пастбища уничтожены ползущими Братствами, исчезли звери, на которых охотились воины, а Народ разобщен и рассеян, пробавляясь презренным трудом. Раньше будущее всегда было похоже на прошлое. Сейчас же прошлое вспоминалось с радостью, а мысли о будущем наполняли ужасом и ожиданием смерти.

Но Народ без борьбы не сдастся. Вот Локвей и сидел рядом с женой и сыном под сияющими звездами и мечтал о лучшем будущем, которое никогда не наступит.

— Не нравится мне эта туча! — крикнул Лиф, откидывая волосы с лица, но ветер немедленно вернул их обратно.

— Если в Аду могут быть облака, — пробормотал Темпл, — то они именно так и выглядят.

Туча на горизонте нарастала, как грязно-серая гора, как темная клокочущая башня, подпирающая небеса, которая превратила солнце в неясное пятно и окрашивала всю округу в мрачные и угрожающие цвета. И всякий раз, когда Темпл оглядывался, она приближалась. Вся бескрайняя и открытая, как на ладони, Дальняя Страна погружалась в тень, и похоже, ураган пройдет как раз над их головами. Может быть, Темпл притягивает к себе опасности?

— Давай зажжем костры и бегом к фургонам! — воскликнул он, как будто доски и парусина смогли бы защитить от ярости небес.

Ветер не помогал решению поставленной задачи. И морось, начавшаяся мгновением позже, не способствовала. Да и обрушившийся ливень, налетевший сразу со всех сторон, промочивший поношенную куртку Темпла, как будто одежды и не было вовсе. Ругаясь, он сгорбился над грудой коровьих лепешек, которые расползались в мокрых руках, принимая изначальное, весьма пахучее состояние, пока Темпл тыкал в них тлеющими остатками факела.

— Прекрасное развлечение — поджигать размокшее дерьмо, правда? — кричал Лиф.

— Была у меня работенка и получше! — ответил Темпл, который раньше полагал, что прежние занятия весьма отвратные, но сейчас начал сомневаться.

Застучали копыта, и Шай спрыгнула с седла, прижимая шляпу к голове. Она приблизилась, перекрикивая ветер, но Темпл на миг отвлекся на ее рубашку, влажную и плотно облепившую тело, с расстегнутой верхней пуговицей. Ворот открывал загорелый треугольник у горла и дальше кожу светлее, острые очертания ключиц, а еще ниже…

— Я спросила — где стадо? — проревела она прямо ему в лицо.

— Э-э… — Темпл ткнул большим пальцем через плечо. — Где-то в миле позади!

— Гроза их пугает! — Лиф щурился от ветра, а может, злился на Темпла, трудно сказать наверняка.

— Бакхорм боится, что они разбегутся. Он отправил нас, чтобы зажечь огни вокруг лагеря, — Темпл указал на дугу из девяти или десяти костров, которые им удалось зажечь до ливня. — Он думает, это отпугнет стадо, если они запаникуют! — Хотя в настоящее время плоды их усилий, казалось, не в силах отпугнуть и кучку ягнят. Ветер дул что есть силы, неся клубы дыма по равнине, заставляя длинную траву метаться, рисуя пляшущими колосками волны и спирали. — А где Свит?

— Ни слуху ни духу! Мы еще поговорим с ним начистоту. — Шай схватила Темпла за мокрую куртку. — Все равно вы больше ничего не зажжете! Возвращаемся к фургонам!

Втроем они пробивались через пелену дождя, хлещущего струями наотмашь, жалящего, сбивающего с ног. Шай тащила за уздечку упирающуюся лошадь. Кромешный мрак окутал равнины, не позволяя им разглядеть повозки до тех пор, пока не уперлись в них носом. Люди отчаянно понукали волов, пытались спутать обезумевших от ужаса коней, привязывали мелкую скотину или боролись с собственными плащами или накидками, которые под порывами ветра превратились в серьезных противников.

Посреди сумятицы, выпучив глаза от усердия, застыл Ашджид, воздев жилистые руки к проливающимся небесам. Дурачок из Братства стоял перед ним на коленях. Вместе они напоминали изваяние из жития какого-нибудь Пророка.

— Вам не защититься от гнева небес! — кричал Ашджид, указывая вверх пальцем. — От Бога не скроешься никуда! Бог все видит!

Темплу всегда казалось, что самый опасный священник тот, кто искренне верит.

— Ты обращал внимание, — спросил он, — что Бог усердно наблюдает за нами, но когда дело доходит до помощи, проявляет ужасную нерасторопность?

— У нас есть заботы поважнее, чем этот болван со своим придурком, — дернула его Шай. — Надо сдвинуть фургоны — если стадо пробежит здесь, страшно представить, что будет!

Теперь дождь лил сплошной стеной, Темпл промок так, будто его окунули с головой в воду. Если подумать, то в первый раз за несколько недель. На глаза попалась Корлин — сцепившая зубы, с волосами, прилизанными вокруг черепа, она сражалась с веревками, пытаясь закрепить хлопающую парусину. Рядом с ней Лэмб с натугой уперся плечом в борт фургона, как будто мог сдвинуть его в одиночку. А может, и мог… Когда парочка взъерошенных сулджиков присоединились к северянину, повозка покатилась. Лулайн Бакхорм подсаживала детей в фургон, и Темпл поспешил ей на помощь, сбрасывая с глаз липнущие волосы.

— Покайтесь! — ревел Ашджид. — Это не гроза! Это — гнев Божий!

Савиан дернул его за драную мантию.

— Это — гроза. Будешь болтать, я покажу тебе, что такое гнев Божий!

И толчком повалил старика.

— Нам надо… — рот Шай продолжал шевелиться, но ветер унес слова. Она поволокла Темпла, и он, шатаясь, сделал несколько шагов, которые показались ему милями. День стал черным, словно ночь, струйки сбегали по щекам. Он дрожал от холода и страха. Руки безвольно болтались. Он развернулся и внезапно потерял направление, ощущая нарастающую панику.

Куда делись фургоны? Где Шай?

Поблизости догорал один из костров, ветер уносил в темноту красные искры, Темпл побрел к нему. Ветер дунул так, будто за спиной захлопнулась дверь, толкнул и вцепился в него, как пьянчуга в собутыльника, а потом, словно ловкий борец, повалил Темпла, дунув с другой стороны. Он беспомощно барахтался в траве. В ушах эхом отдавались безумные вопли Ашджида, который просил Бога поразить неверующих.

Звучало пугающе. Ведь нельзя просто захотеть и уверовать…

Он полз на четвереньках, опасаясь выпрямиться, ведь — кто знает? — возможно, он вознесся на небо и теперь уносился в неизвестную даль, а его кости остались белеть на землях, где не ступала нога человека. Разорвавшая темноту вспышка высветила застывшие на лету капли и струи дождя, фургоны, озаренные белым сиянием, застывших в различных позах людей, будто в безумной игре… А потом снова все скрыл секущий ливнем мрак.

Уже мгновение спустя ревел и грохотал гром, заставляя подкоситься колени Темпла, который ощутил дрожь самой земли. Но хотя гром и закончился, барабанная дробь становилась громче и громче. И теперь уж в самом деле сотрясалась земля. Темпл догадался, что виной тому не гром, а копыта. Сотни копыт ударяли в землю, это скакали коровы, обезумевшие от грозы. Несколько тысяч фунтов говядины мчались туда, где он беспомощно стоял на коленях. Еще молния, и он уже увидел их — окруженные дьявольской тьмой, они покачивались вверх-вниз, как будто один зверь, многорогий и разъяренный, приближающийся по бурлящей потоками равнине.