— Но… Стук сражался за Доу. Отчего было не переманить его сражаться за Союз? Вы бы одержали победу уже на второе утро, и избавили себя от…

— Его не устраивало первое мое предложение, — Байяз с кислым видом раздавил вилкой несколько горошин. — Он доказал свою ценность, и я сделал ему предложение получше.

— Все дело в цене?

Маг склонил голову.

— Ну а вы думаете, в чем суть любой войны?

Эта фраза медленно затонула между ними, как корабль со всеми моряками.

— Мне многие должны.

— Хлад?

— Нет, — сказал слуга. — Его вмешательство оказалось счастливой случайностью.

Кальдер сморгнул.

— Без него… Доу порвал бы меня на куски.

— Хорошее планирование не предотвращает случайностей, — сказал Байяз, — оно их учитывает. А это помогает каждой случайности оказаться непременно счастливой. Я не столь беспечный игрок, чтобы делать одну только ставку. Однако Север никогда не славился обилием хорошего материала, и потому я отдаю предпочтение вам. Вы не герой, Кальдер. И мне это нравится. Вы видите людей, чувствуете их. У вас есть хитрость вашего отца, его честолюбие и беспощадность, но нет его гордыни.

— Гордыня всегда казалась мне никчемной тратой сил, — признался Кальдер. — Все так или иначе служат.

— Не забывайте об этом, и вы преуспеете. А забудете, и…

Байяз нанизал на вилку ломтик мяса, сунул в рот и шумно сжевал.

— Мой вам совет: постоянно вспоминайте ту яму с трупами у себя под ногами. Ожидание смерти. Тоскливую беспомощность. Содрогание в предчувствии ножа. Огорчение о так и не свершенном. Страх за тех, кого вы оставляете. Каждое утро начинайте и каждый день заканчивайте на краю той ямы. Помните о ней, ибо забывчивость есть проклятие власти. А потому когда-нибудь вы можете вновь оказаться над своей могилой и заглянуть в нее, но уже с менее благополучным исходом. Для этого вам достаточно лишь бросить вызов мне.

— Последние десять лет я только тем и занимался, что стоял на коленях то перед одним человеком, то перед другим.

Лгать Кальдеру не приходилось. Черный Доу оставил его в живых, но потребовал повиновения, а там и обрушился с угрозами. И вот как все обернулось.

— Мои колени сгибаются очень легко.

Маг зачмокал губами, сглатывая последний кусочек морковки, бросил вилку с ножом на тарелку.

— Это меня радует. Вы не представляете, сколько подобных бесед я проводил с людьми, колени которых сгибаются плохо. У меня не осталось ни малейшего терпения. Но я щедр с теми, кто ведет себя благоразумно. А потому может статься, что когда-нибудь я пошлю к вам кое-кого, кто будет просить вас об… услугах. Когда этот день настанет, я надеюсь, что вы меня не разочаруете.

— И что же это за услуги?

— Те, благодаря которым вас больше никогда не поведут не той дорогой люди с ножами.

Кальдер кашлянул.

— Такие услуги я всегда буду предоставлять охотно.

— Вот и хорошо. А взамен вы получите золото.

— Так вот она какова, щедрость магов? Значит, все-таки золото?

— А вы думали, философский камень? Нет уж, эти сказки оставьте детишкам. Золото — это все, оно едино во всех лицах. Власть, любовь, безопасность. Щит и меч. Нет дара более благодатного. Хотя у меня, если на то пошло, есть и еще один.

Байяз сделал паузу, как шут, готовый выдать козырную шутку.

— Жизнь вашего брата.

У Кальдера дернулась щека. Надежда? Разочарование?

— Скейл мертв.

— Нет. Он потерял на Старом мосту правую руку, но остался жив. Союз собирается отпустить всех пленных. Жест доброй воли в честь исторического перемирия, на которое вы с благодарностью пошли. Так что завтра в полдень можете забрать вашего дурачину.

— Что же мне с ним делать?

— Вот те на. Мне еще объяснять, как вам поступать с подарком? А вообще не бывает такого, чтобы король всходил на трон, не принося определенных жертв. Вы же, насколько я понимаю, хотите быть королем?

— Да.

С начала вечера все до неузнаваемости изменилось, но в этом Кальдер был уверен.

Первый из магов встал, принял посох от слуги, и тот с покорным видом взялся убирать тарелки.

— Тогда старший брат для вас — ужасная обуза.

Кальдер смотрел на мага, озирающего темные поля с такой безмятежностью, словно они полны цветов, а не трупов.

— И вы ели здесь, на расстоянии плевка от общей могилы… только лишь для того, чтобы показать мне вашу беспощадность?

— Неужто во всем непременно должен усматриваться зловещий мотив? Я ел здесь потому, что был голоден. — Байяз, склонив голову набок, смотрел на Кальдера как птица на червя. — А могилы не производят на меня ровно никакого впечатления в любом виде.

— Ножи, — пробормотал Кальдер, — угрозы, подкуп, война…

Казалось, глаза у Байяза светятся.

— И что?

— Что же вы, язви вас, за чародей такой?

— Такой, которому вы повинуетесь.

Слуга потянулся за тарелкой Кальдера, но тот ухватил его за запястье.

— Оставь. Быть может, я еще проголодаюсь.

Маг улыбнулся.

— Что я говорил, Йору? У него более сильный характер, чем ты думал.

Удаляясь, Байяз помахал через плечо:

— Смею полагать, Север пока в надежных руках.

Слуга прихватил корзину, а с ней фонарь, и заспешил за хозяином.

— А десерт? — крикнул Кальдер.

— Черный Доу забрал.

Фонарь доплыл до угла дома, и они исчезли, оставив Кальдера в темноте на шатком стуле. Он сидел, тяжело переводя дух, с закрытыми глазами; разочарование мешалось с облегчением.

Читать дальше не было сил. Горст закрыл глаза; слезы жгли веки. Смятую бумагу он прижал к груди, как возлюбленную. Сколько, сколько раз бедный, осмеянный, изгнанный Бремер дан Горст мечтал об этом мгновении? Сколько раз оно ему снилось! Может, снится и сейчас? Он прикусил и без того прикушенный язык, и сладкий вкус крови принес облегчение. Разомкнул веки, и слезы хлынули вольно, мерцающей дымкой туманя письмо.

«Дорогой и верный друг… Достойную вас должность первого стража… Утешения и восторга… Как у нас было до Сипано… Как у нас. Было до. Сипано…»

Горст нахмурился. Смахнул слезы и вгляделся в дату. Письмо было отправлено шесть дней назад. «До того, как я бился на отмелях, на мосту, на Героях. Даже до того, как началась битва». Он не знал, смеяться ему или плакать, и разразился и тем и другим, сотрясаясь в визгливом хохоте, орошая письмо счастливыми крапинками слюны. Да какая, к черту, разница? «Я имею то, что заслуживаю».

Он выскочил из палатки с таким чувством, будто впервые видит солнце. Простая радость животворного тепла на лице, ласковое касание ветерка. Он изумленно огляделся с мокрыми от слез глазами. Спускающийся к воде склон — грязь и мусор, помойка — теперь казался чарующим, исполненным разноцветья садом. С бодрыми лицами и приятной болтовней, смехом и птичьим пением.

— Вы в порядке? — спросил Рурген с легкой обеспокоенностью.

— У меня письмо от короля! — пискнул Горст, плюя на то, как звучит голос.