— Да ну, — отмахнулась Чудесница, — ерунда все это.

Она так глянула на Дрофда, что он ссутулился и побрел, перечисляя себе под нос, что еще выше его сил. Чудесница подошла к Зобу и негромко спросила:

— Ты думаешь, Союз в самом деле придет сюда?

— Сомневаюсь. Хотя ощущение скверное.

Прислонясь к Герою, он хмуро глядел вслед Хладу. Долину внизу заливало солнце.

— А прислушиваться к своему мамону я давно научился, — добавил Зоб, растопырив пятерню на животе.

— Еще бы, — фыркнула Чудесница, — при таком-то брюхе.

— Танни.

— А?

Он приоткрыл один глаз, куда тут же колкой спицей, прямиком в мозги, вонзился луч солнца.

— Эйть!

Он зажмурился. В пересохшем рту словно ночевал табун коней, к тому же дохлых.

— А-а…

Он приоткрыл другой глаз и разглядел темный силуэт, маячащий почему-то сверху. Силуэт в огнистом ореоле лучей подался ближе.

— Танни!

— Да слышу, ч-черт.

Он попробовал сесть, и мир колыхнулся, как корабль в бурю.

— Ыгх.

Тут он понял, что лежит в гамаке. Попытка выпутать ноги увенчалась тем, что они лишь сильнее увязли в сетке. Он едва не перевернулся вместе с гамаком, но каким-то образом почти сумел принять сидячее положение, сглатывая несносный позыв к рвоте.

— Первый сержант Форест? Вот красота. А сколько вообще времени?

— Да уж давно пора тянуть лямку. Где ты раздобыл эту обувку?

Танни озадаченно посмотрел вниз. На ногах у него красовались восхитительно надраенные кавалерийские ботфорты, да еще с золочеными пуговками и галунами. Солнце сияло на них так, что больно глядеть.

— О, — Танни вымучил улыбку, смутными урывками припоминая вчерашнее. — Вишь, выиграл у одного офицера, как его там…

Он мутно уставился на дерево, к которому был привязан гамак.

— Чегой-то вылетело.

Форест удивленно покачал головой.

— Ну и ну. У кого-то в дивизии все еще хватает глупости резаться с тобой в карты?

— Маленькое преимущество военного времени, сержант. Людей в дивизии постоянно убывает, а на смену им поступает уйма новых картежников.

Только за последние две недели их полк с больничным обозом покинуло два десятка человек.

— Так точно, Танни, так точно, — на покрытом шрамами лице Фореста заиграла скабрезная ухмылка.

— Неужто пополнение? О нет, — взмолился Танни.

— Именно что да.

— О нет, нет, трижды нет!

— Нет да. Сюда, ребята!

И они подошли. Четверо. Новобранцы, свеженькие, только с корабля — судя по виду, из Срединных земель. Еще накануне целованы в порту мамашами, зазнобами, а то и теми и другими вместе. Мундиры отглажены, ремни навощены, бляхи надраены — словом, все готово к доблестному солдатскому житью-бытью. Форест церемонно указал на Танни, как хозяин балагана на любимого шута, и взялся за обычную вступительную тираду:

— Парни! Вот вам знаменитый капрал Танни, один из старейших унтеров в дивизии генерала Челенгорма. За плечами у него Старикландское восстание, война с гурками, последняя Северная война, осада Адуи, нынешняя заваруха, да еще и служба в мирное время, от которой более возвышенный ум неминуемо пришел бы в упадок и разрушение. Но он, Танни, драпал и мчался вперед, гнил в распутице; его пронимали холода и охаживали северные ветры; он вынес испытания харчами, винными погребами и ласками южанок, тысячемильными переходами, многолетним суровым рационом его величества, и даже, пусть и без рвения, но борьбой за то, чтобы стоять — вернее, сидеть — здесь перед вами. Четырежды — вы вдумайтесь! — он бывал сержантом Танни, а раз так и вовсе первым сержантом полка, но всегда и неизбывно он, подобно смиренному голубю в родную голубятню, возвращался в прежний чин. И вот теперь он, как всегда, держит гордое звание знаменщика его августейшего величества неукротимого Первого кавалерийского полка! За все это он удостоен высокого доверия, — при этом слове полулежащий Танни глухо застонал, — обеспечивать снабжение полка, а еще доставлять в обе стороны послания нашего почтеннейшего главного командира, полковника Валлимира. На службу к которому вы, ребята, сим и поступаете.

— О, ч-черт тебя дери, Форест.

— И тебя его же когтями, Танни. Ну что, ребята, почему бы вам не отрапортовать нашему капралу?

— Клайг, — подал голос круглолицый парень с большущим ячменем на глазу, из-за которого, видимо, лямка ремня была у него перекинута не через то плечо.

— Прежнее занятие, Клайг? — осведомился Форест.

— Хотел быть ткачом, господин сержант. Но в подмастерьях проходил всего с месяц, потом хозяин отдал меня в рекруты.

Танни в очередной раз скривился. Пополнение последнее время поступало такое, что устыдиться впору и пустому бочонку.

— Уорт, — представился второй, тощий и долговязый, с землистым оттенком кожи. — Был в ополчении, а отряд распустили, так что всех нас призвали кого куда.

— Я Ледерлинген, — назвался рослый поджарый парень. — Был сапожником.

Большего о превратностях поступления на службу его величеству он не сообщил, а голова у Танни раскалывалась так, что допытываться он не стал. Какая разница, как его сюда угораздило — знай, бедуй теперь со всеми.

— Желток, — веснушчатый паренек-недомерок с большим ранцем виновато шмыгнул носом. — Осужден за воровство, хотя на самом деле я ни при чем. А судья сказал, или в солдаты идешь, или пять лет тюрьмы.

— Как бы нам не пожалеть об этом выборе, — незлобиво проворчал Танни, даром что плутовству с шулерством сам мог поучить кого угодно. — А Желтком почему кличут?

— Э-э… не знаю. Папашу, видно, так звали.

— Думаешь небось, что ты в яйце лучшая часть? А, Желток?

— Да нет, — замялся рекрут, осторожно покосившись на соседей. — С чего бы.

— Смотри, парень, приглядывать за тобой буду, — прищурился Танни.

От такой несправедливости у Желтка затряслись губы.

Форест двусмысленно улыбнулся.

— Ну что, ребята, давайте держитесь за капрала Танни. Он вас от беды убережет. Если и бывал когда солдат, умеющий уклониться от опасности, так это именно капрал Танни. Да, и не вздумайте с ним усаживаться за карты! — крикнул он через плечо, отходя от небрежно натянутого куска парусины, служащего палаткой.

Танни набрал воздуха и, шатаясь, поднялся. Новобранцы, как могли, вразнобой встали во фрунт. Точнее, трое из них; Желток присоединился с опозданием.

— Да хорош передо мной тянуться, — снисходительно махнул рукой Танни. — А то облюю вас тут ненароком.

— Просим прощения, господин!

— Да не господин я вам, а капрал Танни.

— Просим прощения, капрал Танни!

— А теперь послушайте. Я не хочу, чтобы вы были здесь, и вы не хотите здесь быть…

— Я хочу, — сказал Ледерлинген.

— Ты? Хочешь??

— Добровольцем пошел, — в голосе юноши слышалась нотка гордости.

— До-бро-воль-цем? — невпопад по складам выговорил Танни, как какое-нибудь неведомое иноземное слово. — А такие вообще бывают? Ну да, выходит, бывают. Так вот усвой: чтобы при мне никаких добровольных поползновений. Ни на что.

Кривым пальцем он обвел новобранцев, собирая в заговорщицкий кружок.

— В общем, считайте, ребята, что вам крупно повезло. В армии его величества я на каких только должностях не побыл, в том числе и на этой, — Танни указал пальцем на свернутое знамя в чехле, засунутое для вящей сохранности под гамак. — Это, так сказать, почетная нагрузка. Так вот, я ваш начальник, это правда. А на самом же деле я хочу, парни, чтобы вы считали меня, ну… добрым дядей, что ли. Чтобы у вас здесь было все, что душе угодно. Все, что сверх. Все, что вносит в постылое армейское житье хоть какую-то отраду.

Танни подался ближе и с намеком поиграл бровями.

— Словом, все такое. Обращайтесь ко мне за этим по-свойски, без стеснения.

Ледерлинген неуверенно приподнял даже не руку, а скорее палец.

— Да? — переспросил Танни.

— Мы же это, как бы кавалерией считаемся?