— Нет, вы… стойте, черт вас возьми! — рявкнул Орсо, хотя его приказу, возможно, несколько не хватало величия из-за того, что ему приходилось придерживать полы халата, словно женщине, подбирающей юбки, чтобы не перепачкать их дорожной грязью. — Мать вашу, остановитесь!

Один из практиков, уже замахнувшийся молотком, приостановился, вопросительно подняв бровь в сторону наставника.

— Ваше высочество, боюсь, это невозможно.

Пайк кивнул своему человеку, и молоток снова бодро застучал, вколачивая гвозь. Наставник вытащил из-за пазухи впечатляющего вида бумагу с несколькими подписями, нацарапанными внизу, и большой красно-золотой печатью, в которой Орсо немедленно узнал печать своего отца.

— У нас есть четкий и недвусмысленный приказ его преосвященства архилектора, подтвержденный всеми двенадцатью членами Закрытого совета. В любом случае, если мы сейчас остановимся, ничего хорошего это не принесет. Все двести предателей уже сознались и были казнены. Нам осталось только вывесить их на всеобщее обозрение.

— Без суда? — Голос Орсо звучал необычайно пронзительно. Почти истерически. Он попытался взять его под контроль, но без какого-либо результата. — Без расследования? Без…

Пайк обратил к нему свои глаза, лишенные ресниц, лишенные какого-либо тепла.

— Ваш отец даровал инквизиции экстраординарные полномочия для расследования, допроса и казни на месте преступников, замешанных в этом бунте. Его указ аннулирует как ваши чувства, ваше высочество, так и мои, и чьи-либо еще.

— Но боюсь, альтернативы на самом деле никогда и не было. — Йору Сульфур лежал, привалясь к задней стенке фуры и чувствуя себя совершенно удобно среди наваленных виселиц. Одну руку он закинул за голову. Его специфическая диета, очевидно, позволяла ему фрукты, поскольку в другой он держал недоеденное яблоко. Когда он поднял невозмутимый взгляд на виселицу, Орсо заметил, что его глаза разного цвета: один голубой, другой зеленый. — Я видел множество случаев, подобных этому, и поверьте моему слову, правосудие должно падать как молния. Быстро и беспощадно.

— Молния редко поражает тех, кто это заслужил, — проскрежетал Орсо.

— А кто из нас абсолютно невиновен? — Оскалив зубы, Сульфур вгрызся в яблоко и принялся задумчиво жевать. — Неужели вы действительно думаете, что могли просто отпустить этих ломателей на все четыре стороны? Чтобы они распространили свой хаос по всему Союзу? Подстрекали людей к новым мятежам? Чтобы все запомнили, что убийства, бунты и предательство — мелочная вещь, не заслуживающая упоминания, и уж во всяком случае наказания?

— Я обещал им помилование, — пробормотал Орсо, чувствуя, как его голос слабеет с каждым звуком.

— Вы сказали им то, что требовалось, чтобы привести этот несчастливый эпизод к завершению. Чтобы обеспечить стабильность. «Стабильный Союз — это стабильный мир», как всегда повторяет мой мастер.

— Едва ли можно требовать от вас верности слову, данному изменникам, ваше высочество, — добавил Пайк.

Орсо поморщился, глядя в грязь. Осознав, что его член до сих пор болезненно зажат ремнем, он украдкой поправил его большим пальцем сквозь халат, ощутив, как тот безвольно шлепнулся на свободу; последние следы утреннего величия окончательно увяли. С доводами Сульфура было трудно не согласиться. Управление великой державой внезапно показалось ему гораздо более сложным делом, чем несколько минут назад, в его уютном шатре. И в любом случае, что он мог с этим поделать? Оживить повешенных? Его бессмысленный гнев уже угасал, сменяясь столь же бессмысленным чувством вины.

— Что обо мне будут думать люди? — прошептал он.

— Они будут думать, что, подобно Гароду и Казамиру и другим великим правителям древности, вы — человек, делающий то, что необходимо сделать! — Сульфур покачал пальцем, обкусывая сердцевину яблока: — Милосердие достойно восхищения, когда мы видим его у простолюдинов, но боюсь, это не то качество, которое сохраняет власть королям.

— Можете не стесняться и снова использовать меня в роли злодея, — добавил Пайк. — Должен признать, типаж мне действительно подходит.

Он сдержанно поклонился.

— А теперь прошу меня извинить, ваше высочество, необходимо переделать еще множество дел. Вы должны возвращаться в Адую как можно скорее. Вашему отцу наверняка не терпится поздравить вас с победой.

Сульфур, который обгрыз яблоко уже до черенка, отбросил его в сторону и лениво откинулся в тени виселицы, положив кудрявую голову на руку.

— Не сомневаюсь, он будет очень гордиться вами. И мой мастер тоже.

Отец будет гордиться! Не говоря уже о мастере этого глупца… Одна штанина у Малмера задралась, обнажив икру. Седые волосы на бледной коже слегка шевелились от ветра. Один глаз был закрыт, но другой, казалось, смотрел вниз в направлении Орсо. Говорят, что у мертвых не бывает мнений, но у этого оно, похоже, имелось, по крайней мере в отношении Орсо. И оно было едва ли не ниже его собственного.

— Не совсем тот конец приключения, на какой мы все надеялись. — Танни подошел к нему, держа в руке дымящуюся кружку с чаем. — Но хоть какой-то, да конец.

Пожалуй, еще никогда он не нравился Орсо меньше, чем в этот момент.

— Почему ты меня не позвал? — проскрежетал он.

— У меня сложилось впечатление, что вы были заняты другими делами. — Танни многозначительно покашлял. — К тому же, что хорошего бы из этого вышло?

— Я мог бы… мог бы… — Орсо не мог найти подходящие слова. — Остановить это!

Танни вручил ему кружку и отечески потрепал по плечу.

— Нет, не могли бы.

Орсо хотелось швырнуть чашку ему в лицо, но во рту у него действительно пересохло, поэтому вместо этого он отхлебнул глоточек. Над их головами виселица заскрипела под ветром, и Малмер медленно отвернулся в сторону.

«Орсо Милосердный», так назовут его будущие историки, с восхищением оглядываясь на его достижения?

Это казалось маловероятным.

— Как ты себя чувствуешь?

Лео поморщился, вытягивая раненую ногу.

— Все еще немного болит.

— Могло быть гораздо хуже.

Он снова скривился, щупая порез на боку.

— Не сомневаюсь в этом.

Его мать протянула руку и мягко провела большим пальцем по его забинтованной щеке.

— Боюсь, у тебя останутся шрамы, Лео.

— Воинам положено, разве нет? На Севере это называют «Именными ранами».

— Мне кажется, за последние несколько дней мы повидали уже достаточно северных обычаев.

— Да, передышка не помешает.

Лео помолчал, набрал в грудь воздуха.

— Рикке так и не пришла меня повидать.

— Исход вашего поединка не очень ее обрадовал.

— Она предпочла бы, чтобы я погиб?

— Нет, но она предпочла бы, чтобы погиб Сумрак. Она очень красноречиво выразила свою позицию на этот счет.

— Она красноречиво выражает свою позицию на любой гребаный счет, — пробурчал Лео. Рикке, конечно, могла показаться нескончаемым источником веселья и шуток, но он начинал видеть, что этот источник течет из колодца, наполненного глубоким недовольством. — А ты что думаешь?

— Я думаю, что ты пощадил Сумрака, потому что у тебя большое сердце.

— В смысле, у меня маловато мозгов?

— Столикус сказал: «Убить врага — повод для облегчения. Сделать из врага друга — повод для торжества». — Она посмотрела ему в глаза, как делала всегда, когда хотела, чтобы он выучил урок: — Если бы ты смог сделать своим другом Большого Волка… если бы ты смог заключить союз с Севером…

Она оставила фразу незаконченной. Лео, моргнув, посмотрел на нее:

— Ты уже сейчас думаешь о следующем шаге!

— Бегун, который не думает о следующем шаге, неизбежно упадет.

— Если Рикке так взбесилась из-за того, что я оставил Сумрака в живых, что же она скажет, если я начну с ним дружиться?

— Если ты хочешь стать великим лордом-губернатором, ее чувства не должны диктовать направление твоих действий, так же как и мои. И даже твои собственные. Ты должен делать то, что будет лучше для большинства людей. Ты ведь хочешь стать великим лордом-губернатором, Лео?