Брыкаясь и извиваясь, он завопил, оглядываясь через плечо:

— Ишер! Мама! Вы не можете ему позволить это сделать!

— Избавьтесь от него, — прошипел Глокта, и практики пропихнули осужденного в боковую дверь, захлопнув ее за собой с гулким треском.

— Вы за это заплатите! — визжала леди Веттерлант. — Я позабочусь об этом! Каждый из вас! Уберите от меня свои руки! — Она яростно отбивалась веером от стражника, который пытался силой увести ее с галереи.

Орсо больше ни минуты не мог оставаться в этом помещении. Схватив свою корону за усеянный жемчугом зубец, он развернулся на каблуках и с отвращением зашагал к двери. Захваченные врасплох рыцари-телохранители не успели открыть ее полностью к моменту, когда он до них добрался, так что ему пришлось пролезть через щель боком.

Он яростно швырнул корону через плечо (один из лакеев едва сумел поймать треклятую штуковину, жонглируя ею, словно циркач), выбрался на свет дня и зашагал ко дворцу, распугивая шарахающихся прохожих. Его свита с лязгом поспешала следом.

Его нагнал Брюкель, хлопая полами мантии по лодыжкам.

— Что же, ваше величество… Это было…

— Перестаньте! — рявкнул Орсо.

Они пошли молча. Одно колесо кресла Глокты скрипело на каждом обороте — «скрип, скрип, скрип», — с успехом заменяя пилу, в плане воздействия на его нервы.

Как бы было хорошо, если бы рядом с ним были честные люди! Как было бы хорошо, если бы он мог дать Малмеру место в Закрытом совете! Но он повесил Малмера, и вместе с ним двести других, полностью заслужив презрение и недоверие каждого простолюдина в Срединных землях. А теперь, в попытке найти компромисс, умудрился поссориться и со всей знатью, причем первым из его врагов оказался самый прославленный герой Союза.

И все это даже еще не касаясь вопроса о предстоящей женитьбе этого человека на женщине, которую Орсо, согласно всем признакам, до сих пор любил.

— Черт побери! — взорвался он. — Все через пень-колоду!

Верховный судья попытался улыбнуться, но в результате только сморщился.

— Полагаю… все могло быть… и хуже?

— Хуже? Это каким же образом?

Архилектор поднял одну бровь:

— По крайней мере, ничего не сожгли.

Савин слетела вниз по ступеням со всей стремительностью, какая только была возможна в ее туфельках.

— Лео! — позвала она.

По крайней мере, Горст оставил его в вертикальном положении — он сидел, прислонясь спиной к пьедесталу одной из статуй. Его лицо кривилось, видимо от боли, мундир был в некотором беспорядке.

«О чем ты только думал, толстолобый чурбан?» — эти слова рвались с ее губ, но вместо этого она проговорила, придав голосу искреннюю озабоченность:

— Тебе больно?

— Больно? Кровь и ад, я сгораю от унижения!

«Ты сам себя унизил, осел, а заодно с собой и меня», — вот что ей хотелось сказать, учитывая, что радостная весть об их помолвке была решительно омрачена дальнейшим, но она прикусила губу и стала ждать, пока он выговорится.

— Все это было сплошным издевательством! А твой отец…

— Я знаю.

Савин старалась говорить как можно мягче, хотя больше всего ей хотелось дать ему пощечину, чтобы хоть немного привести в чувство. Из здания Круга лордов начали появляться люди, которые были бы только рады новому скандалу.

Она могла бы сейчас расхаживать по площади, распустив хвост, как павлин. Вместо этого ей приходилось суетиться, чтобы хоть немного ограничить нанесенный ущерб.

— Нам надо убраться отсюда, пока еще не слишком многолюдно.

Она подошла к Лео поближе и принялась одергивать на нем мундир. Он кивнул, потом мучительно сморщился, перенеся вес на одну ногу. Старая рана явно беспокоила его гораздо больше, чем он показывал.

— Я оставил там свою трость…

— Для этого у тебя есть я.

Савин взяла его под локоть, накрыв предплечье одной ладонью и одновременно крепко ухватив другой снизу, так что она могла поддерживать Лео, делая вид, будто это она опирается на него, и увести его подальше от площади Маршалов к более тихим кварталам, создавая иллюзию, будто он ведет ее.

— Такова политика. — Она улыбалась прохожим, как будто это был самый чудесный вечер в ее жизни. — Здесь нужно действовать тонко. Каждая вещь делается определенным образом.

— То есть я должен был просто сидеть, так, что ли?

— Для этого в Открытом совете и установлены сиденья.

— Смотреть, как человека осуждают только из-за его положения…

— Я знаю из доверенных источников, что его вина несомненна, — сказала Савин, но Лео ее не слушал.

— Мерзавец! Деспот! Приказать вывести из зала лорда-губернатора Инглии! Выволочь, словно побродяжку…

— А чего ты ожидал? — резко отозвалась Савин, впиваясь пальцами в его руку. — Ты не оставил ему выбора.

— Что? Ты занимаешь его сторону? Кажется, мы с тобой…

— Лео!

Савин повернула его лицо к себе, так, чтобы он поневоле должен был посмотреть ей в глаза. Она заговорила, без страха или гнева, спокойно и авторитетно. Так, как говорят с собакой, обгадившей ковер.

— Стороны? Думай, что ты говоришь. Он — Высокий король Союза! Это единственная сторона, которую следует принимать во внимание! И он не мог себе позволить не ответить на вызов, брошенный перед лицом знатнейших дворян страны. Люди оканчивали свои дни в Допросном доме за меньшие проступки!

Лео уставился на нее, тяжело дыша. Потом, внезапно, у него словно бы закончились силы сопротивляться.

— Черт. Ты права.

«Разумеется, я права», — хотелось ей ответить, но она промолчала, заправляя за ухо выбившуюся прядку волос и давая ему время добраться до истины самому.

— Дерьмо. — Лео закрыл глаза с видом полнейшего расстройства. — Я выставил себя идиотом.

Савин снова повернула его лицо к себе:

— Ты выставил себя человеком горячим, принципиальным и смелым. — А также полнейшим идиотом, но это было и так понятно. — Ты выказал все те качества, которыми люди в тебе восхищаются. Которыми я в тебе восхищаюсь.

— Я оскорбил короля! Что мне теперь…

— Для этого у тебя есть я.

Она вела его, делая вид, что следует, и говорила вполголоса, словно они просто обменивались нежными пустяками:

— Я поговорю с отцом и устрою тебе возможность принести извинения его величеству. Ты будешь улыбаться и покажешь себя обаятельным, но вспыльчивым молодым героем, каков ты и есть. Ты дашь понять, насколько для тебя тяжело поступиться своей гордостью — но ты поступишься ею, вплоть до последней капли. Ты объяснишь королю, что ты солдат, а не придворный, и скажешь, что ты позволил порыву чувств овладеть тобой, но что это больше никогда не повторится. И это действительно никогда не повторится.

Она улыбнулась, и они пошли дальше — пара, которой восторгается весь Союз, они ведь так подходят друг другу, так любят друг друга! Правду сказать, ей доводилось проходить с улыбкой и через гораздо худшие вещи. Савин смотрела прямо перед собой, но чувствовала, что Лео не спускает с нее глаз.

— Я думаю… — вполголоса сказал он, наклонившись к ней, — …я думаю, что я, наверное, самый счастливый человек в Союзе.

— Не говори глупостей. — Савин похлопала его по локтю. — Ты самый счастливый человек в мире!

«Щелк, щелк». Медно-рыжие волосы сыпались вокруг ее босых ног, сыпались на ее босые ноги. Твердые пальцы держали ее за голову, наклоняя в одну сторону, потом в другую. «Щелк, щелк».

— Не бойся, это всего лишь волосы, — сказала Изерн, замирая с ножницами в руке. — Волосы отрастут.

Рикке посмотрела на нее, нахмурившись.

— Отрастут.

«Щелк, щелк» — волосы продолжали сыпаться, словно проходящие мгновения, словно потерянные мгновения.

Трясучка положил ей на плечо тяжелую руку:

— Лучше сделать дело, чем жить в страхе перед тем, что ты должен сделать.

— Так говорит мой отец, — отозвалась Рикке.