— Первый сержант Форест!

— Слушаю!

— Через болота к западу от нас, по всей видимости, проходит тропа.

— Очень может быть, господин полковник!

— Генералу Челенгорму угодно, чтобы мы отрядили туда Первый батальон. Убедиться, что северяне не могут использовать ее против нас.

— Болото за Старым мостом?

— Да.

— Так ведь мы не сможем провести лошадей через…

— Я знаю.

— Нам же их только что вернули, господин полковник.

— И это знаю.

— Но… Куда же мы их на это время денем?

— Оставите их, черт возьми, здесь! — бросил раздраженно Валлимир. — Думаете, мне нравится посылать половину полка через чертову топь без лошадей? А? Вот вам лично нравится?

Форест выпятил челюсть, шрам на щеке дернулся.

— Лично мне нет, господин полковник.

Валлимир без слов пошел прочь, на ходу жестом подзывая к себе офицеров. Форест все еще стоял, отчаянно скребя в затылке.

— Капрал? — полушепотом спросил из-за спины Желток.

— Ну?

— Это еще один пример, как вышестоящий начальник срет на голову подчиненному?

— Хвалю, Желток. Кто знает, может, из тебя еще выйдет солдат.

Форест, руки в боки, остановился перед своим подразделением. Хмурый взгляд сержанта был направлен куда-то вверх по реке.

— Похоже, у Первого батальона появилось задание.

— Чудесно, — бормотнул Танни.

— Лошадей оставляем здесь и направляемся к западу, переходим там болото.

Слова его встретил разочарованный гул голосов.

— Думаете, мне это по нраву? Все, пакуемся и марш вперед!

И Форест потопал разносить приятную новость дальше.

— А сколько человек в батальоне? — поинтересовался Ледерлинген.

— Когда выходили из Адуи, было человек пятьсот, — сказал со вздохом Танни. — А теперь сотни четыре, плюс-минус один-два рекрута.

— Четыре сотни? — переспросил Клайг. — Через болото?

— Это что ж за болото такое? — пробормотал Уорт.

— Такое, сякое! — визгнул Желток, как сердитая собачонка на собаку покрупнее. — Такое же идиотское, как ты! Грязюки по уши, и конца-краю нет! Какое еще оно может быть?

— Но… — Ледерлинген поглядел сначала вслед Форесту, затем на свою лошадь, куда было навьючено все его добро и частично капрала. — Дурь какая-то.

Танни устало потер глаза большим и указательным пальцами. Сколько же еще вдалбливать молодому пополнению прописные истины?

— Слушайте сюда. Вы вот думаете, как люди в большинстве случаев глупы. Тупы, дурашливы, чудаковаты. Подвыпившие старики. Женщины на сельской ярмарке. Мальчишки, что кидаются камнями в птичек. Сама жизнь. Глупость и тщеславие, себялюбие и пустое мотовство. Мелочность, недалекость. Вы думаете, война заставляет людей смотреть на вещи иначе. Выправляет, делает их лучше. Что когда в двух шагах смерть, люди объединяются против лишений, коварства врага, что они вынуждены соображать четче, быстрее, быть… чище. Вести себя достойнее, лучше. Геройски.

Он начал снимать с луки седла поклажу.

— А оно все то же самое. Более того, из-за тревоги и страха все только хуже. И немного остается таких, кто не теряет ясность ума, когда ставки делаются чрезмерно высоки. Так что на войне люди еще глупее, чем в остальную свою бытность. Думают больше, как увильнуть от долга, урвать славы или спасти шкуру, а никак не о том, как все наилучшим образом выполнить. Ничто так не прощает тупость, как солдафонство. И ничто так ее не поощряет.

Он оглядел рекрутов, которые, в свою очередь, онемело пялились на него. Один Желток самозабвенно тянулся на цыпочках, пытаясь снять копье со своего коня, едва ли не самого крупного в полку.

— Ничего, — успокоил капрал. — Болото, оно большое. На всех хватит. Если кто утопнет, оно плюнет и не поморщится.

Он отвернулся и нежным движением похлопал по шее кобылу.

— Ну что, старушка. Побудь тут еще немножко одна, без меня. Шибко не скучай.

Легкоступ стриг Агрика, когда Зоб возвратился к своей дюжине — точнее, семерке. Восьмерке, если считать его самого. Интересно, была ли хоть у кого-нибудь дюжина, которая бы действительно насчитывала двенадцать человек. У него уж точно нет. Агрик сидел на поваленном стволе, затянутом плющом, и угрюмо смотрел в никуда, а над его лицом щелкали овечьи ножницы.

Жужело стоял, прислонясь к дереву, обнимая воткнутый в землю Меч Мечей. Рубаху Жужело почему-то снял и красовался в старом, провонявшем потом кожаном жилете, из которого торчали длинные жилистые руки. Впечатление такое, что чем сильнее сгущалась опасность, тем меньше на Щелкуне становилось одежды. Так, глядишь, когда с долиной будет кончено, ему придется разгуливать с голым задом.

— Зобатый идет! — огласил Жужело, торжествующе поднимая меч.

— Эйе, воитель, — сказал из ветвей Дрофд.

Он сидел на суку, спиной к стволу, и вытачивал стрелу; вниз завитками спархивали стружки.

— Ну что, не прибил тебя Черный Доу? — спросила Чудесница.

— Во всяком случае, не сразу.

— Что делать будем, он сказал? — кивнул на скопившихся в лесу людей Йон.

Перед уходом Зоба волос на нем было не в пример больше. Стрижка его старила, выдавая морщинки вокруг глаз и седину на бровях, которых Зоб прежде не замечал.

— У меня ощущение, что теперь Доу вдарит во всю мощь.

— Вдарить-то он вдарит, — неохотно отозвался Зоб.

Он уселся под куст и уставился на лес. Там, под листвой, проглядывал словно иной мир — темный, уютный. Спокойный, будто погруженный в прохладную воду. А снаружи сияло солнце. Дымчатые поля ячменя под ярко-синим небом; из долины сочной зеленью выпирает холм со старыми камнями на макушке, Героями, застывшими в бессмысленном карауле.

Зоб указал налево, в сторону Осрунга. Вдали едва виднелся забор и пара серых башен.

— Первым выдвигается Ричи и бьет по Осрунгу, — Зоб поймал себя на том, что шепчет, даром что до обжившего холм Союза отсюда не долетит и стрела, и его там все равно не расслышат, хоть ори во все горло. — Он понесет все штандарты, как будто это удар главных сил. Надежда на то, что сколько-то человек они снимут с Героев.

— Думаешь, они на это клюнут? — усомнился Йон. — Звучит неубедительно.

Зоб пожал плечами.

— Все фокусы кажутся неубедительными тем, кто знает о неминуемости удара.

— Разница небольшая, снимутся они или не снимутся, — Жужело висел врастяжку на суку с закинутым за плечи мечом. — Нам все равно взбираться на тот же самый холм.

— Разница есть, если на холме к нашему появлению будет вполовину меньше народу, — бросил Дрофд со своей жердочки.

— Ну а если, будем надеяться, все же клюнут, — Зоб повел рукой в сторону поля и пастбища между Осрунгом и Героями, — если они пошлют сколько-нибудь людишек вниз, там их встретит со своей ратью Золотой. Ухватит этих молодцов за шиворот посреди равнины и погонит до самой реки.

— Пускай потопит всю эту мразь, — рыкнул Агрик с редкой для него кровожадностью.

— Тем временем Доу сделает главный ход. Бросок прямиком на Героев, а на флангах Железноголовый и Тенвейз со своими орлами.

— И как оно должно обернуться? — спросила Чудесница, потирая новый шрам.

— У Доу? Он двинется прямо в лоб и обратит в грязь все, что еще не стало грязью.

— А мы?

Зоб сглотнул.

— А мы бок о бок.

— Впереди по центру, что ли?

— Опять на тот треклятый холм? — проворчал Йон.

— Жаль, что в прошлый раз там с Союзом не схватились, — сказал Жужело, раскачиваясь и перебираясь с ветки на ветку.

Зоб указал направо.

— Там в лесах у Соляной пади Скейл. Как только Доу делает ход, он бросает свою конницу по Устредской дороге и перехватывает Старый мост. Он и Кальдер.

Йон ехидно усмехнулся.

— Твой старый дружок Кальдер?

— Он самый, — ответил Зоб. — Вместе со Скейлом.

— Ну, тогда этот прекрасный дол точно будет наш, — пропела Чудесница. — Снова.

— Стало быть, Ричи, Золотой, — взялся загибать пальцы Дрофд, — Железноголовый, Тенвейз, Скейл, сам Доу… Ого, получается тьма народу.