Зоб неожиданно почувствовал, как вырытая им яма начинает разверзаться под ногами.
— Нет, Кальдер! — прорычал Зоб, силясь высвободиться. — Заткни свой…
— Ты!
Кальдер держал его мертвой хваткой; дыша перегаром, он жарко и громко нашептывал ему в самое ухо:
— Ты можешь это сделать! Положить всему этому конец!
— Нет!
— Убить его!
— Нет! — Зоб наконец вырвался и отпихнул его. — Перестань, дурак чокнутый!
Кальдер смотрел, словно не в силах понять, что говорит Зоб.
— Скольких ты убил? Так вот чем ты зарабатываешь на жизнь! Убийца!
— Я названный.
— А-а, так ты в этом преуспел еще больше остальных. Так чего тебе стоит убить еще одного? На этот раз с целью! Ты мог бы все это прекратить! Ты же его, ублюдка, сам терпеть не можешь!
— Это неважно, Кальдер, могу я или не могу. Он вождь.
— Это он сейчас вождь, а расколоть ему башку топором, и он уже грязь. Никто на него и не взглянет.
— Почему. А я?
Они долго смотрели друг на друга, по-прежнему в темноте, лишь смутно белело лицо Кальдера и горячечно блестели его глаза. Вот его взгляд скользнул по руке Зоба, сжимающей рукоять меча.
— Ты убьешь меня?
— Да брось ты, — отмахнулся Зоб. — Но придется рассказать Черному Доу.
— Рассказать… о чем?
— Что ты упрашивал меня его убить.
— Не думаю, что ему это очень понравится.
— Как и мне.
— Думаю, он вырежет на мне кровавый крест, затем повесит, затем сожжет, и это еще не самое худшее.
— Пожалуй, да. Так что тебе лучше бежать.
— Бежать? Куда?
— Куда глаза глядят. Я дам тебе время. Скажу ему обо всем завтра. А рассказать я должен. Тридуба, он бы так поступил, — пояснил Зоб, даром что Кальдер о причине не спрашивал, и потому прозвучало на редкость нелепо.
— Тридуба убило, ты же знаешь. Ни за что ни про что, все равно что из ниоткуда.
— Неважно.
— Ты никогда не думал, что не мешало бы тебе поизображать кого-нибудь другого?
— Я слово дал.
— Честное убивческое? На хере Скарлинга, наверно, клялся, не иначе?
— Не довелось. Просто дал слово. От себя.
— Черному-то Доу? Он несколько дней назад пытался меня убить, а я должен, видите ли, сидеть сложа руки в ожидании, когда он снова это сделает? Да этот гад коварней вьюги!
— Неважно. Я сказал ему «да».
Хотя, именем мертвых, лучше бы он этого не делал. Сто раз уже пожалел.
Кальдер кивнул, горько улыбаясь.
— Ага, он слово дал. А добрый старый Зобатый — как резак, если уж сказал, то как отрубил. Неважно, кто при этом порежется.
— Сказать все равно придется.
— Но завтра, — Кальдер пятился, по-прежнему с кривой ухмылкой на лице. — А пока ты даешь мне время.
Шаг за шагом, все ниже по холму.
— Ты ему не скажешь. Я же тебя знаю, Зобатый. Ты меня ребенком растил, не так ли? Ты же не пес Черного Доу. Может, кто-то, но не ты.
— Дело не в костях, да и не в собаках. Я дал слово, и завтра его сдержу.
— А вот и нет.
— Почему же. Да.
— Не-а, — ухмылка Кальдера истаивала во мраке, — не скажешь.
Зоб постоял под ветром, хмурясь в пустоту. Скрежетнул зубами, схватил себя за волосы и, согнувшись, в отчаянии сдавленно зарычал. Он не чувствовал этой ямины с той самой поры, как Васт Невер продал его и попытался убить после восьми лет дружбы. И ему бы это удалось, если б не Жужело. Теперь неясно, кто выволочет его, Зоба, из этой вот передряги. Да и как это сделать. На этот раз предательство совершает он, Зоб. Что бы он ни сделал, как бы ни поступил, оно будет совершено, в отношении того или другого. Всегда поступай по-правильному — казалось бы, держись этой заповеди, и все легко и просто. А когда сама эта правильность является неправым делом? Вот это вопрос так вопрос.
Последний герой короля
Ваше августейшее величество,
поле сражения наконец окутала мгла. Сегодня были совершены великие деяния. Великие деяния, великой ценой. С глубоким огорчением извещаю Вас, что лорд-губернатор Мид погиб, сражаясь с большой личной отвагой за дело Вашего величества рядом со многими своими подчиненными. С рассвета до заката шла ожесточенная битва за городок Осрунг. Утром был взят частокол, а северяне отогнаны за реку, но они ударили свирепой контратакой и снова заняли северную часть города. Теперь обе стороны вновь разделяет река.
На западном фланге с более заметным успехом действовал генерал Миттерик. Дважды северяне отражали его атаки на Старый мост, но с третьей попытки они наконец оказались сломлены и бежали к низкой стене на некотором расстоянии от открытых полей. Сейчас Миттерик переправляет через реку кавалерию, готовясь с первым светом броситься в атаку. Из своей палатки я могу видеть штандарты Второго и Третьего полков Вашего величества, дерзко развевающиеся над землей, еще несколько часов назад удерживаемой северянами.
Тем временем генерал Челенгорм, реорганизовав свою дивизию и усилив ее за счет резервов из рекрутских полков, готовится с ошеломительной силой двинуться на штурм Героев. Я рассчитываю держаться завтра вблизи него, лицезреть его успех и известить Ваше величество о поражении Черного Доу, как только будут отвоеваны камни на вершине.
Засим остаюсь Вашим преданнейшим и недостойным слугой,
Бремер дан Горст, королевский обозреватель Северной войны.
Горст вручил письмо Рургену, стиснув зубы от внезапной боли в плече. Болело все. Ребра ныли еще сильнее, чем вчера. Подмышка являла собой сплошную зудящую борозду там, где в нее упирался нагрудник. Откуда-то взялся порез между лопатками именно в том месте, где спина недосягаемей всего. «Хотя я, несомненно, заслуживаю худшего и, возможно, удостоюсь его прежде, чем мы разделаемся с этой никчемной долиной».
— А может, его Унгер передаст? — сказал Горст.
— Унгер! — позвал Рурген.
— Чего? — донеслось снаружи.
— Письмо!
Слуга помоложе сунулся в палатку, протягивая на ходу руку. Будучи вынужден подойти ближе, он страдальчески поморщился, и тут Горст разглядел, что правую сторону его лица закрывает большая повязка, пропитанная засохшей кровью.
— Что это у тебя? — воззрился Горст.
— Ничего.
— Ха, — хмыкнул Рурген. — Ты вот расскажи ему.
Унгер нахмурился.
— Да какая разница.
— Фелнигг припечатал, — признался за него Рурген, — коль уж вы спросили.
Горст вскочил со стула, забыв про боль.
— Полковник Фелнигг? Помощник маршала Кроя?
— Попался я ему на дороге. Да и ладно. Всего делов.
— Хлестнул его плетью, — пояснил Рурген.
— Хлестнул… тебя? — прошептал Горст.
Он стоял, вперившись в пол. Потом нацепил длинный клинок, который, отдраенный, наточенный и в ножнах, лежал рядом, на столе.
Унгер с поднятыми руками загородил господину дорогу.
— Прошу, не надо безрассудства.
Горст отпихнул его, откинул клапан палатки, вышел в прохладу ночи и размашисто зашагал по примятой траве.
— Умоляю, будьте благоразумны! — неслось сзади. — Не натворите глупостей!
Горст удалялся, не останавливаясь.
Палатка Фелнигга торчала на склоне невдалеке от обветшалого амбара, приспособленного маршалом Кроем под штаб. Через клапан в ночь сочился жидкий свет фонаря, выхватывая пятачок перепачканной травы, пучок взъерошенной осоки и лицо драматически скучающего часового.
— Чем могу?
«Чем ты можешь мне, негодяй?»
Вместо того, чтобы остудить Горста, долгая прогулка из долины лишь распалила его гнев. Он схватил часового за шкирку, одним движением швырнул вниз по склону и распахнул клапан палатки.
— Фелнигг!..
Горст замер на входе. В палатке было полным-полно офицеров, старших штабистов Кроя. Одни сидели за картами, другие за выпивкой, большинство мундиров в той или иной степени расстегнуты — в общем, небольшое собрание, обсевшее инкрустированный стол, как будто спертый из дворца. Один курил трубку с чаггой. Другой глушил из зеленой бутыли вино. Третий скрючился над массивной книгой, заковыристым почерком внося туда при свете свечей непонятные пометки без начала и конца.
