Арингорм нетвердо поднялся на ноги, но ему было нечего сказать. Савин позаботилась об этом. Все, что он мог, — это повернуться на каблуках и выйти из комнаты.

— Ах да, Арингорм!

Он обернулся в дверном проеме, стиснув кулаки, зубы и, без сомнения, анус.

— Ваша светлость? — прошипел он.

— Когда вы увидите Селесту дан Хайген, прошу вас, передайте ей привет от меня.

Дверь защелкнулась, и Савин снова удобно откинулась в кресле. Она вдруг поняла, что за весь день ни разу не подумала о Вальбеке.

— Наверное, с моей стороны очень плохо получать удовольствие от таких вещей? — спросила Зури, сверяясь с часами и делая новую отметку в своей ведомости.

— Мы должны радоваться тому, что имеем. Кто следующий?

— Терпеть не могу повешения, — буркнул Орсо.

— Они неприятны, но необходимы. Как и многое другое в жизни.

Его мать, разумеется, говорила по-стирийски. Бросая вызов возможностям человеческого скелета своей царственной осанкой, она оглядывала кишащее людьми пространство перед эшафотом, словно лебедь, вынужденный возглавить собрание ворон.

Орсо смотрел, как палачи проверяют свое орудие, смазывают рычаг, затягивают петлю.

— «Неприятны» — слишком слабое определение, тебе не кажется?

— Ну так объяви в последнюю минуту помилование. Будь Орсо Милосердным.

— Технически это возможно. Но политически… немыслимо.

Взглянув в сторону рядов сидений, отведенных для знати, Орсо обнаружил, что едва ли не все из немногочисленных явившихся лордов отвечают ему гневными взглядами. Хорошо, хоть леди Веттерлант не пришла, без сомнения, поглощенная разработкой планов мщения.

— Знать будет ненавидеть меня не меньше, — продолжал он.

В большом загоне, где толпились простолюдины, напротив, царила атмосфера буйного веселья: люди пили, радостно гоготали, отцы брали на плечи восторженных детей. Разумеется, они всегда были не прочь посмотреть, как кого-нибудь убивают, но публичная казнь одного из членов Открытого совета была воплощением их самых смелых мечтаний.

— А народ возненавидит гораздо больше. И вдобавок я выставлю себя нерешительным слабаком.

— Если здесь ничему нельзя помочь, тогда прекрати жаловаться. Будь Орсо Стоиком.

Орсо еще больше понурился в своем позолоченном кресле.

— Я сам подписал себе приговор, когда начал искать компромисс. Попытался поступить по справедливости.

Вдовствующая королева раздраженно прищелкнула языком:

— Прошу тебя, Орсо, ты же не какой-нибудь трагический герой в слезливой пьесе. Ты король! Тебе не должно быть никакого дела до справедливости.

— Да уж, Орсо Прагматик начинает видеть это все с большей ясностью.

По человеческой массе прошла волна шума — улюлюканье, свистки, оскорбительные выкрики. Ропот докатился до самых загородок, где суровые солдаты королевской гвардии сдерживали напирающую толпу.

На ступени эшафота вывели Веттерланта со связанными за спиной руками.

Он снова изменился. Его волосы отросли до уродливой щетины, лицо осунулось, провалившиеся глаза окружали темные кольца. От былой наглости не осталось и следа. Очевидно, до его сознания в конце концов дошла реальность его положения. Орсо доверился Ишеру — и выставил себя глупцом. Веттерлант доверился Ишеру — и это будет стоить ему жизни. Толпа взревела еще громче, когда его втащили в тень виселицы, и он посмотрел вверх округлившимися глазами.

— Мне почти жаль этого несчастного мерзавца, — пробормотал Орсо.

У его матери это зрелище вызвало не больше эмоций, чем у мраморного бюста.

— Если ты так не любишь казни, зачем тогда присутствовать на них?

— Это же королевское правосудие. Как это будет выглядеть, если король даже не соизволит взглянуть, как оно приводится в исполнение?

— Твой отец был таким же. Счастливее всего он был, когда чувствовал себя несчастным.

Орсо понурился еще больше, чем прежде.

— Я никогда не сомневался, что из меня выйдет ужасный король, но никогда не думал, что буду настолько сыном своего отца… а!

Она схватила его запястье и сжала с неожиданной силой, впившись в кожу безупречно наманикюренными ногтями.

— Не забывай, что ты и мой сын тоже! Поэтому улыбайся. И думай, как будешь мстить.

— Федор дан Веттерлант! — загремел старший инквизитор. Петля закачалась в воздухе под мрачный гомон толпы, приправленный отдельными выкриками и шутками. — Вы были признаны виновным в изнасиловании и убийстве и приговорены к смертной казни через повешение. Хотите ли вы что-нибудь сказать?

Глупо моргая, Веттерлант посмотрел на скамьи знати. На простой народ. На Орсо и его мать. Он неуклюже шагнул вперед.

— Я… — Он сглотнул. — Я…

Что-то врезалось в его плечо — возможно, брошенное яйцо. Словно по сигналу, толпа снова принялась наседать. Солдаты свирепо отпихивали людей от ограждения. Шум усилился вдвое. По эшафоту запрыгали брошенные предметы. Веттерлант попытался что-то крикнуть, но его голос пропал в общем гомоне.

С отвращением поморщившись, инквизитор кивнул одному из палачей, и тот, встав сзади Веттерланта, напялил ему на голову капюшон. Его вопли быстро прервались, когда на его горле затянули петлю.

— Дайте ему сказать! — заорал кто-то из отделения для знати. — Дайте ему…

Что-то ударило одного из палачей по лицу, и тот попятился, задев локтем рычаг. Люк распахнулся, но Веттерланта еще не поставили на нужное место. Издав сдавленный вопль, он провалился в дыру одной ногой, но вторая осталась на эшафоте. Веттерлант застрял в люке, дергаясь и извиваясь, с коленом, подвернутым под подбородок, — наполовину там, наполовину здесь, с не до конца затянувшейся на горле петлей.

Толпа сперва восторженно взревела, увидев, что он провалился в люк, потом взревела разочарованно, увидев, что он провалился не до конца, потом послышались хохот и насмешливые возгласы, и на эшафот полетели новые объедки. Инквизитор орал на палачей, но безрезультатно.

Мать Орсо закрыла глаза, изящно приложив средний палец ко лбу и тихо выругавшись по-стирийски. Орсо мог лишь пялиться на разворачивающееся действие. Вот таким было все его правление! Когда он наконец решил повесить человека, которого изначально вообще не хотел вешать, он даже с этим не смог справиться без того, чтобы все не превратилось в какой-то балаган! Охваченный внезапным гневом, он вскочил на ноги:

— Во имя Судеб, кончайте уже с этим!

Однако Веттерлант застрял прочно, и палачи ничего не могли поделать. Один из них бессмысленно дергал за рычаг, другой ухватил осужденного под мышки, пытаясь вытащить наверх, еще один пинал по его ноге, все еще заклиненной над люком, пытаясь спихнуть ее в дыру. Осужденный между тем вопил как резаный — веревка затянулась на его горле, но недостаточно туго, и передняя часть капюшона бешено трепыхалась от его дыхания.

Один из лордов Открытого совета — может быть, Барезин, — вскочив на ноги, негодующе что-то орал, но его было не расслышать из-за воплей простолюдинов, осыпавших эшафот гнилыми объедками. Послышался взвизг, за которым последовал новый натиск толпы, еще более яростный. В воздухе замахали кулаки. Началась драка, которая принялась стремительно разрастаться.

Люди уже бросали что попало в отделение для знати. Помимо гнилых фруктов, в ход пошли монеты, потом камни. Орсо услышал звон разбитой бутылки. Кто-то, пошатываясь, поднялся со скамьи, зажимая рукой окровавленное лицо.

Последним яростным пинком палач наконец умудрился высвободить ногу Веттерланта, и тот исчез под помостом. Веревка туго натянулась. Из нескольких мест донеслись неубедительные возгласы, но в целом событие прошло почти незамеченным в общем хаосе, разраставшемся на площади. Сейчас это уже почти можно было назвать бунтом — кипящая масса молотящих друг друга тел, солдаты, из последних сил держащие оцепление, люди, протискивающиеся во всех направлениях в поисках убежища.

Кажется, кто-то выкрикнул: «Ломатели!»