— Я нахожу тебя виновным в преступлениях против народа, — провозгласила Судья. — В ростовщичестве, нечестности и получении выгоды от несчастий других. В препятствовании Великой перемене. И прежде всего — в том, что ты продал свою шкуру этим близнецам-кровососам, Валинту и Балку!

— Нет! — взвизгнул управляющий, выпучивая глаза. — Прошу вас!

Судья вознесла свой тесак.

— Где самое лучшее место, как вы считаете?

Сарлби пожал плечами:

— Где-нибудь между кистью и локтем будет нормально.

— Как ты смеешь шутить, Сарлби! Это, мать твою, довольно торжественный момент!

И Судья со свистом опустила тесак. Раздался тошнотворный глухой удар, управляющий взвыл. Однако клинок даже не разрубил его одежду, не говоря о руке. Он просто отскочил в сторону.

— Черт, — сказала Судья.

Она взялась за тесак обеими руками, выгнулась назад и ударила со всей мочи. Снова удар, снова испуганный вой — и лезвие отскочило снова, оставив лишь неглубокую бороздку на пне. Броуд потер саднящую переносицу. В голове грохотало.

— Кто у нас отвечает за заточку оружия? — Судья поднесла тесак к пляшущему свету.

Бывший управляющий Вальбекским отделением банкирского дома «Валинт и Балк» тихо всхлипывал и подвывал. Было видно, что кости в его запястье перебиты. Его рука была вся перекорежена, как старый яблоневый сук, но несомненно по-прежнему прикреплена к туловищу.

— Сарлби! Мой тесак затупился!

Сарлби наблюдал за происходящим с выражением усталой скуки. У них у всех были такие лица в Стирии, под конец, после всей череды ужасов, которым они были свидетелями.

— Кто я тебе, точильщик ножей?

Управляющий снова принялся выть.

— Проклятье! — рявкнул Броуд, и его топор с сочным стуком отсек бедолаге кисть чуть выше запястья, окропив кровью всех столпившихся вокруг.

Сарлби упал на спину, выронив высвободившийся чемоданчик; отрубленная рука управляющего шлепнулась ему на колени.

— Вот это дело! — крикнула Судья, когда Броуд тремя яростными ударами вскрыл злополучный чемоданчик.

Управляющий ахнул во весь голос, воззрившись на поток крови, хлынувший из обрубка его руки. Потом топор раскроил ему череп, оборвав зарождающийся вопль. Броуд вытащил оружие из его раскромсанной головы и встал, озираясь с оскаленными зубами, ища, куда бы еще ударить.

Один из двоих сжигателей, державших управляющего, поспешно юркнул в сторону. Второй отпрянул и съежился, широко раскрыв глаза. Броуд постоял еще мгновение, закаменев мускулами, потом с ревом, от которого все снова вздрогнули, швырнул свой топор об землю. Он отскочил и улетел куда-то через дорогу.

Повисла пауза. Все смотрели на Броуда. Потом Судья издала тихий смешок.

— Ага! — проговорила она, широко раскрывая глаза; ее бледное лицо было испещрено брызгами крови, черными в свете фонарей. — Я всегда знала, что ты наш человек. Мой человек!

Сарлби, отшвырнув отрубленную кисть, вытряс содержимое чемоданчика на грязную землю.

— Просто бумаги, — буркнул он, поднимая пачку документов.

Судья принялась листать их при пляшущем свете одного из импровизированных костров.

— Сделки, контракты и всякая юридическая херня. — Она принялась кидать их в огонь. Бумага, покрытая каллиграфическими росчерками, чернела и скручивалась, охваченная языками пламени. — Все это дерьмо ничего не будет стоить, когда придет Великая перемена, верно?

Она ухмыльнулась, подняв лицо к Броуду, и выпустила из пальцев остаток пачки, скользнувший в огонь.

— После того как наши добрые друзья Броки свергнут короля, мы сможем заново решить, кому что принадлежит и кто кому что должен.

Броуд стоял, уставившись на труп банкира, слегка скосив глаза к переносице, словно ему не особенно нравилось, что у того на макушке головы зияет рана. Как будто он где-то это видел. А не сотворил собственными руками. Он снова потрогал голову — она болела еще хуже, чем прежде. Проклятье, как же хотелось выпить! Но он знал, что это никогда не помогает. Совсем наоборот.

— Ах, бедняжечка, вы только гляньте на него! — Броуд почувствовал, как Судья взяла его за лицо и повернула к себе, так что у него не оставалось выбора, кроме как уставиться в ее сверкающие глаза. — Правильно ли я поступил, да неправильно ли я поступил, да что мне теперь делать, и все такое прочее в том же гребаном духе! Ты поступал гораздо хуже с гораздо лучшими людьми, это уж наверняка, но если по-настоящему, так на эти вопросы вообще не существует вразумительных ответов. Чем скорее ты перестанешь притворяться и распрощаешься со всем этим дерьмом, тем лучше для тебя, тем лучше для меня, тем лучше для всех!

— Мне надо идти, — прошептал Броуд. Он дал клятву ни во что не ввязываться. — Я должен сказать леди Савин… чтобы она прислала еще оружие. — Словно это могло хоть как-то изменить что-то к лучшему. — Я ей очень обязан. — Он уже не очень понимал, с кем разговаривает. — Она спасла мою семью…

— Прелестная история. Пускай она засунет ее в свой следующий гребаный памфлет. — Судья подобрала упавшую офицерскую шляпу и постучала по ней, выправляя вмятину от Броудова топора. — Не пытайся надуть надувалу. Я не думаю, что тебе есть хоть какое-то дело до твоих долгов. Или даже до твоей семьи. Я думаю, что ты чуешь, когда приближается драка, и не выносишь даже мысли, что тебя могут не позвать. Я думаю, что мы с тобой люди одного сорта.

Она напялила шляпу задом наперед поверх своей буйной копны рыжих волос и широко раскрыла глаза:

— Мы счастливы, только когда искупаемся в крови!

Броуд стоял, не сводя с нее взгляда. «Меня прозвали Судьей, потому что я умею судить о людях. Знаю их лучше, чем они сами знают себя». Так она сказала.

— А что насчет этого бардака? — спросил у нее Сарлби, упершись руками в бедра и хмуро оглядывая трупы.

— Мы ведь сжигатели, так? Если сомневаешься — жги!

Судья царственно махнула Броуду перемазанной кровью рукой, отсылая его прочь:

— Делай как знаешь. Ступай, скажи своей драгоценной леди Савин, что я согласна на ее условия. Я поговорю с Ткачом. Мы разошлем своих гонцов ко всем командам ломателей в Союзе. В последний день лета король увидит такое восстание, что Вальбек покажется ему веселой вечеринкой! — Она выпятила губы. — Мне прямо жаль его, бедняжку. У него совсем не останется друзей, чтобы драться с Молодым Львом! Ну ладно, давай беги!

— Что, просто вот так? — прошептал Броуд.

— Если я за что-то и стою, так это за свободу. Зачем заводить гребаного быка, если держишь его на привязи? Мы оба знаем, что ты еще вернешься. — Она повернулась прочь, лукаво ухмыльнулась ему через плечо и приподняла краешек шляпы, принадлежавшей мертвецу. — Против своей природы не попрешь!

Савин довелось присутствовать на нескольких парадах вместе со своими родителями, и это никогда не доставляло ей большого удовольствия. Парады всегда казались ей сплошной напыщенной мурой, и брюзжание отца по поводу траты времени и денег только подливало масла в огонь.

Но она должна была признать, что этот парад ей нравился.

С рассветом армия Инглии продефилировала через Остенгорм по направлению к пристаням, где собрались едва ли не все мореходные суда провинции, призванные на службу в качестве транспорта. Их мачты превратили гавань в колышущуюся рощу. Гремели барабаны, свистели дудки, сержанты орали, сапоги бух-бух-бухали по мостовым. Соленый бриз развевал флаги, вышитые знаками прежних побед, восходящее солнце сверкало на новеньком оружии и амуниции, сработанных в ее собственных оружейных цехах.

И еще здесь был Лео — величественная центральная фигура во всем этом спектакле. Он был совершенно в своей стихии, великолепный в своем темно-сером мундире и позолоченном нагруднике, с ревущими львами, вышитыми на плаще. Словно огонек свечи в темной комнате, он притягивал к себе взгляды, приветственные возгласы и жесты. Лео разъезжал взад и вперед на своем фыркающем, бьющем копытами боевом коне, словно хоть минуту постоять спокойно было для него напрасной тратой времени, — обмениваясь шутками со своими людьми, воодушевляя их, привставая на стременах, чтобы помахать каждому отряду, поднимающемуся на борт.