— Засада! — завизжал кто-то. — Засада!

На него несся верховой с занесенным мечом. Броуд отшатнулся, успев зацепить топором морду лошади. Животное шарахнулось в сторону и опрокинулось, подмяв под себя вопящего всадника. Броуд рубанул его топором, но промахнулся; лезвие ушло глубоко в бок лошади. Всадник попытался размахнуться мечом, но в его положении не смог ударить как следует, и оружие всего лишь скользнуло по ноге Броуда. Тот шагнул, наступив ему на руку с мечом, высоко поднял топор и с гулким звоном всадил его в нагрудник солдата.

Он услышал сзади какой-то звук. Закашлялся. Застонал. Голова болела. Он лежал лицом вниз. Его кто-то ударил? Броуд попытался встряхнуться. Сжал руку: в ладони была холодная рукоять топора. Шатаясь, поднялся на ноги.

Мир вокруг был сплошным мутным пятном, усеянным блестками. Извивающиеся тени. Мазки света. Похоже, стекляшки слетели с носа. Только сейчас он понял, что они на нем были. Тени колыхались, сталкивались. Он слышал голос Судьи — обезумевший вопль: «Бей их! Бей!»

Мимо пронеслась лошадь. Броуд слышал гром ее копыт, чувствовал поднятый ею ветер. Он махнул по ней топором, но не попал и только крутанулся вокруг своей оси, едва не упав снова.

Кто-то вопил: «Нет! Нет! Пожалуйста!» Потом вопли стали нечленораздельными. Может быть, это он кричит? Нет, его зубы были стиснуты, он стонал и рычал сквозь них — даже без слов, только тяжелое дыхание и брызги слюны. Мыслей не было. Он ничего не видел перед собой, только кожа чесалась от пота под новым нагрудником.

Кажется, две извивающиеся тени были людьми, и один колол мечом другого, но Броуд не имел понятия, кто из них кто. Больше не было никаких сторон — лишь те, кто убивал, и те, кого убивали.

Он увидел тень в форме человека на фоне языков пламени, шагнул к ней, занося топор.

— Эй-эй! Погоди! — Трудно сказать, но похоже, человек съежился, защищаясь поднятой рукой. — Бык, ты чего?

Голос Баннермана. Броуд с трудом расслышал его сквозь звон в ушах. Чтобы опустить топор, потребовалось усилие. Ударить было бы гораздо легче. Топор вдруг потяжелел. Было трудно дышать, грудь болела.

Сощурившись, он всмотрелся в темноту. Наклонился и принялся шарить вокруг, ища свои стекляшки. Едва не споткнулся обо что-то. Труп, что ли? Лошадь. Она еще слабо брыкалась.

До него донеслись чьи-то всхлипы. И голос Судьи, сочащийся угрозой:

— Открывайте, мать вашу, или мы взломаем дверь!

— На, держи. — Хальдер вложил что-то в его ладонь. Его пальцы уже снова болели. Словно связка омертвелых сосисок. Броуд боялся, что сожмет руку слишком сильно и раздавит свои хрупкие стекляшки. Он поднес их к свету, щурясь, держа почти вплотную к лицу. Протер, не переставая морщиться, и наконец неловко водрузил обратно на нос.

Трупы людей. Трупы лошадей. Грязь и кровь, черная в свете горящего масла, пролитого из фонарей. Знакомая едкая вонь гуркской патоки и горелого мяса — Броуд помнил ее по осадам. Он думал, что больше никогда в жизни не захочет вновь столкнуться с этим запахом. Теперь он втягивал его в ноздри, словно знаток вина, поводящий носом над бокалом. Сжигатели стояли поодаль в своей сияющей новенькой амуниции, сверкая новым вооружением. Сарлби ухмылялся, вскинув на плечо пустой арбалет.

У Броуда тяжело стучало в голове. Он дотронулся до нее сбоку — кончики пальцев стали красными. «Хорошо, что у тебя такой толстый череп», — сказала бы Лидди, а Май засмеялась бы. Но он больше не мог их видеть. Их лица были такими размытыми, словно стекляшки соскользнули с его памяти, а не с носа.

— Все ваши люди мертвы! — вопила Судья, обращаясь к повозке. Теперь Броуд видел, что это скорее бронированный экипаж с окнами-щелями, покрытый железными пластинами. — Может, одному-двоим и удалось сбежать, но не думаю, что они захотят возвращаться! Помощи ждать несколько часов. Так что слушайте сюда, ублюдки: я считаю до трех, и если эта дверь не откроется по-хорошему, я притащу сюда пушку и открою ее по-плохому! Один…

— Хорошо, хорошо! — глухо донеслось изнутри. — Я выхожу!

Заскрежетали отодвигаемые засовы, и железная дверь экипажа с лязгом распахнулась. Люди Судьи ринулись вперед, ухватили кого-то и потащили наружу. Маленький человечек в опрятной одежде. Редкие волосы всклокочены, на черепе кровоточащий порез. В руке что-то вроде чемоданчика. Даже нет: чемоданчик был прикован к его запястью толстой цепью.

— Я думал, там пленные, — проворчал Броуд, хмуря брови. — Ты говорила, их везут в Вальбек, чтобы повесить.

Судья пожала плечами:

— Я много чего говорю.

— Вы гребаные идиоты! — булькал человечек, глядя круглыми глазами на побоище. Словно это было чем-то невероятным, вроде вещей, падающих вверх, или солнца, встающего на западе. — Вы хоть знаете, кому все это принадлежит? Знаете, на кого я работаю?

Судья широко улыбнулась ему:

— Ты — новый управляющий нового Вальбекского отделения банкирского дома «Валинт и Балк».

Лицо человечка медленно угасло, его гнев сменился страхом, страх — недоверчивым ужасом.

— Ты явился, чтобы занять эту позицию после того, как я приговорила прежнего управляющего к виселице и сожгла прежнее здание банка. И, если я не очень сильно ошибаюсь, ты привез с собой капиталы для нового строительства. Ну-ка, посмотрим…

Двое сжигателей выбрались из экипажа, таща за два конца тяжелый сундук. Они швырнули его на изборожденную рытвинами землю — внутри звякнули монеты — и принялись сбивать замок топорами.

— Так это все было ради денег?

Броуд с трудом мог думать из-за пульсирующей боли в голове. А может, у него всегда было плохо с тем, чтобы думать. Он тупо смотрел, как один из сжигателей роется в карманах обезображенного солдатского трупа. Должно быть, бедолага оказался близко к пушке, когда она выстрелила, — у него практически не оставалось ничего, что можно было бы назвать головой.

— При чем тут вообще какой-то банк?

Судья выпятила губы, изображая насмешливое сожаление:

— Ты действительно подслеповат, да? Валинт и Балк — наши враги, мать их растак! Не меньше, чем король, или землевладельцы, или Закрытый и Открытый советы! Они еще хуже других, потому что у них в руках завязки от кошелька. Как ты думаешь, почему во время восстания мы первым делом подпалили гребаный банк? — Судья выгребла из сундука пригоршню монет и со звоном по одной высыпала обратно. — Каждая из этих монет сражается за наше дело, Бык Броуд. Это наши солдаты!

Она перевела свой безумный взгляд на чемоданчик, прикованный к запястью управляющего:

— А там что?

— Ничего такого, что может вас заинтересовать, — поспешно отозвался тот, прижимая его к груди.

Судья вытянула подбородок, чтобы поскрести покрытую струпьями шею.

— Как же мне надоели мужчины, которые лучше меня знают, чего мне хочется!

— Это не имеет никакой ценности! — заныл человечек. Его голос звучал все пронзительнее, от чего голова у Броуда болела все сильнее.

— Если это не имеет ценности, почему же его приковали цепью к твоему запястью и отправили в бронированном экипаже? Где ключ?

Управляющий дико поглядел на нее:

— В том-то и дело. Его у меня нет.

Судья потрепала его по щеке:

— Не беспокойся. Зато он есть у меня. — И она вытащила свой тесак. — Эй, кто-нибудь, подсобите-ка!

Двое сжигателей схватили управляющего сзади и подтащили к одному из пней, а Сарлби тем временем взялся за чемоданчик и принялся тянуть на себя вместе с прикованным к нему запястьем.

— Нет! — взвизгнул управляющий, отчаянно пытаясь удержать чемоданчик возле груди. — Вы не знаете, что они с вами сделают! Подождите!

— Чего нам ждать? — спросила Судья со смехом в голосе. — Пока откроется Дом Делателя и оттуда выпрыгнет Эус, объятый пламенем? Потому что только это сможет нас остановить!

Сарлби наконец вырвал из пальцев управляющего чемоданчик, уперся ногами в пень и вытянул его руку поперек, держа за цепь, в то время как двое других сжигателей держали самого несчастного. Браслет до белизны врезался в его запястье. Третий сжигатель высоко поднял фонарь, чтобы никто ничего не пропустил, осветив сверху свою жадную ухмылку.