— Воитель. — На освещенную прогалину ступил Агрик, с луком в руке и зажатой между пальцами стрелой.

— Что, ушли они? — спросил Зоб.

— Проводил их мимо Деток вниз. Они сейчас переходят через реку, в сторону Осрунга. Атрок там за ними на всякий случай приглядывает. Так что если задумают повернуть обратно, мы будем знать.

— Думаешь, они все же вернутся? — спросила Чудесница. — А то Черствый, он ведь старой закваски. Зубоскалит, а сам, глядишь, возьмет и цапнет. Ты веришь этому старому кашалоту?

Зоб хмуро покосился на темень.

— Да не больше, чем всем в наши дни.

— То есть ни на понюх? Ну так выставь часовых.

— Ага, — согласился Брек. — Только уж позаботься, чтоб наши остались целы.

Зоб стукнул кулаком по ладони.

— Спасибо, что изъявил желание заступить первой сменой.

— Можешь брюхо прихватить себе в компанию, — съязвил Йон.

Зоб еще раз ткнул кулаком в ладонь.

— Молодец. Пойдешь вторым.

— От черт.

— Дрофд!

— Да, воитель?

Понятно, что кудрявый юнец в дюжине самый «зеленый»: вон как живо откликнулся.

— Бери оседланного коня и давай обратно, вверх по Йоузской дороге. Не знаю, кто там первый тебе попадется — скорей всего кто-нибудь от Железноголового, или, может, из людей Тенвейза. Дай им знать, что мы у Героев наткнулись на дюжину Ищейки. Может, они здесь просто дозором шарятся, но…

— Да просто дозором. — Чудесница скусила на пальце запекшуюся кожицу ранки и сплюнула. — Союз еще на подходе, стягивается по частям с флангов, смыкается на местности. Было б только с кем.

— Скорее всего. Так что давай на лошадь и все равно передай.

— Прямо сейчас? — растерянно переспросил Дрофд. — По темноте?

— Нет, лучше следующим летом, — хмыкнула Чудесница. — Ну а когда ж еще, дурилка? Давай: одна нога здесь, другой нет. Тут делов-то: скачи да скачи вдоль дороги.

Дрофд подавленно вздохнул.

— Ага, легко сказать.

— На войне, мальчик, все нелегко, — вздохнул и Зоб.

Он бы лучше послал кого-нибудь другого, но они бы потом спорили до утра, почему отправили не новичка. Есть преграды, которые насквозь не пройти; лучше идти вдоль.

— Как скажешь, воитель. Увижу вас теперь не раньше чем дней через несколько. Причем наверняка с раздолбанной задницей.

— Откуда такие познания? — Чудесница похлопала себя по бедрам. — У тебя что, Тенвейз в дружках ходит?

Послышался смех: раскатистый гогот Брека, квохтанье Легкоступа; Йон и тот слегка потеплел, будто его щекотнули где надо.

— Все бы вам «хи-хи» да «ха-ха».

Дрофд состроил на прощание мину и пошел разыскивать лошадь.

— Я слыхала, помогает куриный жир, когда в зад кому вставляет! — шкодливо крикнула вслед Чудесница.

Ей вторило хихиканье Жужела; эхо разнеслось вокруг Героев и кануло в пустой темноте.

Когда возбуждение улеглось, Зоб почувствовал, что выгорел дотла. Он опустился у огня, поморщившись от неотвязной боли в коленях. Там, где сидел Черствый, земля была все еще теплая. Легкоступ пристроился по ту сторону костра и взялся точить нож; ритмичный взвизг металла попадал в такт негромкого мотива, который высоким голосом выводил Легкоступ. Песня о Скарлинге Простоволосом, легендарном герое Севера, который сплотил когда-то, давным-давно, кланы и обратил в бегство войско Союза. Зоб сидел и слушал, покусывая и без того изгрызенную кожу вокруг ногтей, и думал, что хорошо бы от этой привычки избавиться.

Жужело опустил Меч Мечей и, присев на корточки, стал рыться в старой-престарой суме, где держал руны.

— Ну что, пораскинем? — спросил он как обычно.

— Может, не надо? — вяло воспротивился Йон.

— Никак боишься, что скажут знаки?

— Да не этого я боюсь, а того, что ты нагородишь с три короба, а я потом лежи полночи и гадай, что ты там такое напророчил.

— А вот мы увидим.

С этими словами Жужело высыпал руны в пригоршню, поплевал и раскинул их у огня.

Зоб невольно подался вперед, хотя толковать эти чертовы знаки не взялся бы ни за какие монеты.

— Ну, что там говорят твои руны, Щелкун?

— Руны мои, руны, — откликнулся Жужело нараспев, отодвигась и косясь как бы издалека. — Руны говорят, что… Быть крови.

— Да они у тебя всегда это говорят, — фыркнула Чудесница.

— А ну и что. — Жужело, завернувшись в плащ, сладко прильнул к мечу, как какой-нибудь герой-любовник, и закрыл глаза. — А с некоторых пор все равно еще чаще.

Зоб хмуро оглядел силуэты Героев — забытых гигантов, упрямо стерегущих невесть что. Пустоту.

— Н-да, — пробормотал он. — Такие времена.

Он стоял у сводчатого окна — одна рука на камне, кончики пальцев безостановочно тарабанят, тарабанят, тарабанят. Стоял и хмурился — через весь Карлеон; через лабиринты мощеных улиц, нагромождение крутых черепичных крыш; через нависающие городские стены, возведенные еще отцом, черные от непогоды. Через просторы туманных полей, где серой рогатиной разветвлялась река — и дальше, дальше, к далекой череде окружающих долину холмов. Как будто, нахмурясь должным образом, он мог проникнуть еще на два с лишним десятка миль пересеченной местности — и там пронзать, разить рапирой взора рассеянную армию Черного Доу. Там решалась судьба Севера.

Без него.

— Единственное, чего я хочу, это чтобы все поступали по моим указаниям. Неужели это так много?

Сефф, подойдя сзади, прижалась к его спине животом.

— От них требуется разве что немного здравого смысла.

— Ведь я за всех знаю, как надо, разве нет?

— А я знаю, что надо тебе, и говорю. Так что… да.

— Ощущение такое, будто горстка свинорылых мерзавцев на Севере просто не понимает, что у нас есть на все ответы.

Ее рука, скользнув по рукаву, прижала к камню неустанные пальцы.

— Им пока, видишь ли, не по нраву выходить с просьбой о перемирии. Но они это сделают. Вот увидишь.

— А до этих пор я, как все ясновидцы, остаюсь отвергнутым. Осмеянным. Изгнанным.

— До этих пор ты остаешься запертым в комнате со своей женой. Разве это так плохо?

— Единственное место, где я сам предпочел бы находиться, — слукавил он.

— Лже-ец, — прошептала Сефф, щекоча ему губами ухо. — Почти такой же лгун, каким тебя выставляют. Не здесь, а там тебе бы хотелось быть, подле брата, в боевых доспехах.

Ее руки скользнули ему под мышки, а оттуда на грудь, по коже побежали сладкие мурашки.

— Рубя головы южан грудами, корзинами, подводами, — продолжала она.

— Смертоубийство — мое любимое времяпрепровождение, ты же знаешь.

— Ты уже убил больше людей, чем Скарлинг.

— Будь моя воля, я бы и в постель ложился в доспехах.

— Здесь тебе препятствует тяга к моей атласной коже.

— Отрубленные головы скверны тем, что брызжутся, — он крутнулся, очутившись к Сефф лицом, и ленивым перстом ткнул ей в грудь. — Так что я предпочитаю быстрый укол в сердце.

— Как проколол мое. Ты мой фехтовальщик.

Он ойкнул, ощутив ее игривую руку у себя в паху, и отодвинулся по стенке, шутливо отстраняя шалунью.

— Ладно, ладно, смиряюсь с поражением! Я больше любовник, чем боец.

— Наконец хоть слово правды. Взгляни, что ты со мной сделал.

Положив руку на живот, Сефф с укоризной посмотрела на мужа. Впрочем, укор быстро сменился улыбкой. Супруги нежно соприкоснулись ладонями; он погладил Сефф по большому животу.

— Мальчик, — прошептала она, — я чувствую. Наследник Севера. Ты станешь королем, а уж тогда…

— Ч-ш-ш. — Он закрыл ей рот поцелуем. Кто знает, в каких местах у стен здесь расположены уши, да и вообще. — Или ты забыла, что у меня есть старший брат?

— Дурень набитый. Булавочная головка и та умнее.

Кальдер поморщился, но отрицать не стал. Он со вздохом поглядел на этот ее странный, чудесный, пугающий живот.

— Отец всегда говорил: нет ничего важнее семьи.

— Кроме власти.

— Между прочим, нет смысла спорить о том, чего у нас нет. Цепь моего отца носит Черный Доу. Вот о ком надо беспокоиться.