— Немного музыки, красавица? — прохрипел Хов, наклонившись к ней и чуть не задев полой пальто колени Джерви.

Джерви незаметно выхватил что-то из кармана Хова, сморщил нос, всем своим видом выражая отвращение к вони, которую источал старый пьяница, и брезгливо бросил:

— Проваливай отсюда, и поскорее.

Хов побрел дальше и, слава Судьбе, унес с собой свою кошмарную музыку.

— Что там происходит? — Рисельда на мгновение приподняла маску, показав мягкое, округлое, в меру напудренное и исполненное должной скуки лицо.

На улице действительно происходил какой-то беспорядок. Удары, треск, громкие крики на северном языке.

— Ох уж эти северяне, — брюзгливо заметила она. — Вечно от них всякие неприятности. Их нужно держать на цепях, как собак.

Джерви снял шляпу и бросил ее на стол — обычный сигнал, — откинулся в кресле и непринужденным движением опустил сверток в руке к самому полу. Не слишком приятное занятие, но ведь мужчина должен работать.

— Тебе совершенно не о чем беспокоиться, моя дорогая.

Она улыбнулась ему той безразличной, равнодушной улыбкой, которую он почему-то находил неотразимой.

— Не пойти ли нам в кроватку? — спросил он и бросил на стол пару монет, плату за выпитое.

Она вздохнула.

— Ну, если надо.

И Джерви почувствовал, как сверток испарился из его руки.

Сифкисс проворно выкарабкался из-под столов и зашагал прочь. В одной руке он держал палку, которой тарахтел по прутьям ограды, тянувшейся вдоль улицы, а второй размахивал, держа в ней посылку. Пусть Старуха Зеленая и велела держаться незаметно и вести себя тихо, но такое Сифкисса нисколько не устраивало. Мужчине следует выработать свои собственные манеры, а ведь ему как-никак уже стукнуло тринадцать лет! И уже скоро он перейдет к более серьезным делам. Может быть, даже станет работать на Куррикана. Кто угодно согласится, что он не абы кто, а отмечен свыше — он украл себе высокую шляпу-цилиндр, в которой его не отличишь от городского джента, — и если кто тупой усомнится, а такие, к сожалению, бывают, он еще и сдвинет свой цилиндр набекрень для лихости. Лихость — это все!

И впрямь Сифкисса все замечали.

Проверив, не глядит ли кто на него, он проскочил сквозь кусты с отяжелевшей от сырости листвой и нырнул в трещину укрытой ими стены — честно говоря, она могла бы быть немного шире, — в подвал старой церкви; сверху на лестницу падал слабый отсвет.

Почти все ребята были на работе. Лишь парочка самых младших играла в кости, да девчонка обгладывала кость, и Пенс курил и даже головы не поднял, да еще новенькая кашляла, забившись в угол. Сифкиссу не нравился звук этого кашля. Скорее всего, он через дней-другой отправит ее в водосточную трубу, и это будет означать для него несколько трупных монеток, верно? Большинство не любит возиться с трупами, а вот Сифкисса это нисколько не тревожило. Дождь покровительства не намоет, как любит говорить Старуха Зеленая. Она была у себя, в глубине здания, наверху, с распущенными седыми слипшимися сальными волосами скорчилась за своим старым столом при одной лампе. При виде Сифкисса она провела языком по беззубым деснам. С ней был еще какой-то фартовый типчик в клевом прикиде — камзоле, расшитом обалденными серебряными листочками, — и Сифкисс постарался шагать поважнее, чтобы произвести на него впечатление.

— Ну че, достал? — спросила Старуха Зеленая.

— А как же! — ответил Сифкисс, вскинул голову, стукнулся цилиндром о низкую перекладину и, выругавшись, водрузил шляпу на место. И с мрачным лицом бросил сверток на стол.

— А теперь проваливай! — рявкнула Зеленая.

Сифкисс еще мрачнее взглянул на нее, будто хотел огрызнуться в ответ. Этот сопляк стал много о себе понимать, и Зеленой пришлось показать ему полусжатый кулак с распухшими узловатыми суставами — лишь после этого он убрался.

— Так что все, как договаривались. — Она ткнула пальцем в кожаный сверток, лежавший в пятне света на ее старинном столе, который даже с растрескавшейся и покрытой разнообразными пятнами столешницей, с почти полностью облетевшей позолотой все равно представлял собой прекрасный образец мебели давно ушедших времен. Как и сама Старуха Зеленая, раз уж на то пошло (если бы, конечно, она думала такое о своем барахле).

— Столько шума из-за такой мелочи, — сказал Фолло, наморщив нос, и бросил на стол кошель, в котором так приятно звякнули деньги. Старуха Зеленая схватила его скрюченными пальцами, открыла скрюченными пальцами и сразу принялась считать монеты скрюченными пальцами.

— Где эта милашка Киам? — спросил Фолло. — Где малышка Киам?

Плечи Старухи Зеленой вздрогнули и напряглись, но она не отвлеклась от подсчета. Она могла считать деньги где угодно, хоть на палубе корабля посреди бушующего моря.

— На работе.

— И когда она вернется? Она мне нравится. — Фолло подошел поближе и добавил, понизив голос: — Я мог бы дать за нее хорошую цену.

— Но это же моя лучшая добытчица! — возразила Зеленая. — А вот кого-нибудь другого могу тебе уступить. Как насчет этого самого парнишки, Сифкисса?

— Который принес сверток? С кислой мордой?

— Хороший работник. И крепкий. С характером. Я бы сказала, что на галере, у весла, от него будет толк. Пожалуй, стоит даже на боях его попробовать.

Фолло громко фыркнул.

— На бои? В яме? Это мелкое дерьмо? Сомневаюсь. Да и сдается мне, что и на весле с ним без кнута не обойдешься.

— Ну и что? Или у них кнутов нет?

— Наверняка найдутся. Раз такое дело, заберу его. Его и еще троих. На следующей неделе я еду в Вестпорт, на рынок. Так что подбери, только не подсовывай всякую шваль.

— Я не держу швали, — заявила Старуха Зеленая.

— У тебя тут нет ничего, кроме швали, старая ты кошелка. А что ты скажешь прочему своему сброду? Что они уехали, — продолжил Фолло противным сюсюкающим голосом, — и будут домашними слугами у дворян, или что станут ухаживать за лошадьми на ферме, или что их усыновил самолично император Гуркхула, чтоб ему пусто было, да? — Фолло захихикал, и Старуха Зеленая вдруг пожалела, что у нее под рукою нет ее любимого ножа, но теперь-то она соображала лучше, чем тогда, и далось это соображение ох как нелегко.

— Я найду, что им сказать, — проворчала она, продолжая перебирать монеты. Проклятущие пальцы двигались совсем не так ловко, как когда-то.

— Значит, договорились, а за Киам я приду в другой раз, ладно? — И Фолло подмигнул старухе.

— Все, чего пожелаешь, — сказала Зеленая. — Как скажешь, так и будет. — Впрочем, она содержала Киам очень даже хорошо. Ей не удастся спасти многих — она была достаточно умна, чтобы не надеяться на такое, — но может быть, она сможет спасти хоть одну, и тогда в смертный час можно будет сказать, что кое-что она все-таки сделала. Возможно, слушать ее будет некому, но сама-то она будет знать. — Ну, все верно. Можешь забрать это барахло.

Фолло взял сверток и вышел из этого вонючего го…ного притона. Он очень сильно напоминал ему тюрьму. Этот запах. И глаза детей — большие и у всех на мокром месте. Он не имел ничего против того, чтобы покупать и продавать, но не желал смотреть в эти глаза. Интересно, резник на бойне любит смотреть в глаза овцам? Может быть, резнику все равно. Может быть, он привык. Но дело-то в том, что Фолло было не все равно. Слишком уж надрывало сердце.

Его охранники толклись около главной двери; он жестом подозвал их и направился своей дорогой посреди образованного ими квадрата.

— Удачные переговоры? — осведомился, полуобернувшись, Гренти.

— Нормально, — буркнул Фолло тоном, не поощрявшим к дальнейшей болтовне. Однажды он услышал слова Куррикана: «Тебе друзья нужны или деньги?» — и они запали ему в память.

К сожалению, тон этот нисколько не обескуражил Гренти.

— Идем прямо к Куррикану?

— Да! — со всей возможной резкостью бросил Фолло.

Но Гренти любил почесать языком. Собственно, эта слабость присуща большинству громил.