Наверху раздался пронзительный свист, и с одной из стен слетела, перекувыркнувшись в воздухе, бесшумно приземлилась и застыла в боевой стойке еще одна фигура — высокая, рослая, даже выше Джавры. Роскошные белокурые волосы упали ей на лицо, и Шев видела лишь блеск одного глаза и сверкание приоткрытых в улыбке великолепных зубов. Даже не потрудившись взглянуть, она подхватила на лету брошенное ей копье с ослепительно, как зеркало, сверкавшим длинным острием.

С трудом сглотнув, Шев огляделась по сторонам, стараясь смотреть воровским взглядом, так чтобы окружающие даже не замечали ее внимания, но, кажется, сейчас это у нее не получилось. Вообще, хвастайся не хвастайся, но когда доходило до дела, она обычно садилась в лужу. И впрямь: лучшая, чтоб ее, воровка во всей Стирии вздумала поиграть в героя и приперлась точнехонько в капкан, и мало того что сама приперлась, так еще и приволокла с собой единственного настоящего друга, какой только был у нее на всем свете.

Наверху, на стенах, стояли еще две женщины, похожие, как близнецы; большие луки лежали у них на плечах, как коромысла, и даже запястья они выгнули, как это делают простые молочницы, а сами с равнодушными улыбками смотрели вниз. Семь и все — Шев нисколько не сомневалась — рыцари Золотого храма, и сражаться с ними ей совсем не по силам, и даже если бы она не израсходовала половину своих боевых штучек на тех болванов на стене, ей все равно было бы нечего ловить.

— Ну! — буркнула она. Просто-напросто других подходящих слов для всего происходящего она не нашла.

Хоральд смотрел на покрытых боевыми шрамами и татуировками жилистых вооруженных до зубов теток, окруживших его со всех сторон, и поеживался, не скрывая нервозности. Они казались смертельно опасными, и Шев знала, что на деле они еще опаснее, чем кажутся.

— Должен заметить, что я оказался в явном меньшинстве.

Джавра устало кивнула, высунула длинный язык, провела им по губам и вокруг и сплюнула.

— Я тоже.

— Джавра! — раздался низкий и мощный женский голос.

Все рыцарши склонили головы, как будто прозвучало не имя, а команда. В дверь вошла еще одна женщина. Высокая, широкоплечая, одетая не то в белое платье, не то в мантию без рукавов, и двигалась она столь грациозно, что скорее плыла, нежели шла.

— Мы слишком уж давно не виделись.

На ее мощной шее висело во много рядов, доходя до середины груди, ожерелье из простых на вид бус. В короткой рыжей щетине, отросшей на бритом черепе, проглядывала седина, костистое лицо испещрено морщинами на щеках и вокруг глаз. И глаза… что за глаза! Синие и спокойные, как глубокая вода. Яркие, как звезды. Твердые, как кованое железо. И безжалостные, как поножовщина на задворках.

Джавра дождалась, пока она уселась за стол напротив Хоральда.

— По мне, мать, так век бы тебя не видеть.

Шев кашлянула, прочищая горло.

— Полагаю, «мать» — это почтительное обращение, употребляемое по отношению к верховной…

— Джавра — моя дочь. — Женщина вскинула бровь. — Что касается почтения, то ей всегда его недоставало.

Шев выпучила глаза и поймала себя на том, что в последнее время это случается с нею очень уж часто. Между Джаврой и верховной жрицей действительно имелось сильное сходство, даже в игре мышц на руках, которые старшая скрестила поверх побрякивавших бус.

— Значит, мы четырнадцать лет мотались по Земному кругу, удирая от… от твоей матери?

— Очень уж она упряма, — ответила Джавра.

— Вот, значит, от кого это в тебе, — задумчиво проговорила Шев. — Я наконец-то вижу, что и в сиротстве есть определенные достоинства.

Наступила продолжительная напряженная пауза. Ветерок пробежал через двор, и по щербатым каменным плиткам пустились в догонялки два сухих листа. Верховная жрица, неодобрительно поджав губы, оглядывала дочь с головы до ног. Шев и Джавра продержались в бегах четырнадцать лет, но теперь стояли перед теми самыми людьми, от которых спасались. После всего пережитого это должно было восприниматься как своего рода разрядка.

— Вид у тебя…

— Дерьмовый? — предположила Джавра.

— Я намеревалась использовать более дипломатичное выражение.

— Боюсь, мать, дипломатия между нами осталась далеко в прошлом.

— В таком случае да, дерьмово! На свете еще не было ни одной женщины, которая была бы столь щедро одарена благословением Богини, как ты. Мне грустно и больно видеть, что ты столь непочтительно обращаешься с Ее дарами. Неужели ты сбежала от меня ради… вот этого?

— Я ушла и потому могла сама выбрать свой путь.

Мать Джавры покачала головой.

— И ты предпочла валяться в собственных нечистотах?

— Когда за тобой всю жизнь, без передыху, гоняются убийцы, выбор делается не слишком широким, — зло бросила Шев.

Она почувствовала, как пальцы Каркольф легли ей на руку чуть выше локтя и деликатно попытались утащить ее в тень. Она стряхнула эту руку и, напротив, шагнула вперед, и встала рядом с Джаврой. Если уж ей суждено умереть, то лучше пусть это случится так и там, где она сама выберет.

Синие-синие глаза Верховной жрицы скользнули по ней.

— Кто эта… особа?

Джавра выпрямилась во весь свой внушительный рост, выпятила грудь и положила руку на плечо Шев.

— Это Шеведайя, величайшая воровка Стирии.

Шев была на добрый фут ниже ростом, чем Джавра, и грудь у нее была в четыре раза меньше, но она тоже выпрямилась и выпятила все, что имела.

— И горжусь тем, что была обузой и нахлебницей Джавры.

— Партнером, — поправила та и мягко, но непреклонно отодвинула Шев назад. — Но только не примешивай ее ко всему этому.

Взгляд Верховной жрицы вернулся к дочери.

— Хочешь верь, хочешь нет, но, несмотря на все бессмысленные кровопролитные разногласия между нами, я никогда не желала никому вреда.

Джавра вытянула шею и наклонила ее сначала в одну сторону, потом в другую, а затем положила обмотанную грязными тряпками ладонь на рукоять своего обмотанного грязными тряпками меча.

— Я скажу то же самое, что сказала Ханаме, и Бирке, и Вейлене, и Гойлин, и всем прочим твоим цепным шавкам. Я не буду ничьей рабыней. Даже твоей. — Она вызывающе прищурилась. — Особенно твоей. Я лучше погибну, чем вернусь с тобой.

— Я знаю. — Мать Джавры с усталым видом надула щеки — точно так же, как это делала Джавра во время бесконечных теологических дебатов, которые происходили между нею и Шев. — Если за последние четырнадцать лет я что-то усвоила, так именно это. Даже ребенком ты была невероятно, немыслимо упряма. Все мои усилия переломить твой нрав улыбками, уговорами, побоями и, наконец, оружием лишь раздражали и злили тебя. Но существует лишь ограниченное количество возможных образов жизни, от которых, как ни раздражайся, все равно не увернешься.

С этим Шев не могла не согласиться. Она находилась именно здесь, среди множества противников, и в очередной раз смотрела в лицо смерти. Сколько же раз — пропади все пропадом! — такое повторялось с нею? Она демонстративно поднесла к лицу руку и принялась рассматривать ногти, а другую запустила за пояс, туда, где в пришитом изнутри кармашке лежал флакон. Одним удачным броском можно будет отправить сразу двух храмовниц в то посмертие, которого они так жаждут, а может быть, и сшибить с ног какую-нибудь из этих дылд. Помирать, так с музыкой…

— Богиня учит нас видеть и выбирать их. — Верховная жрица коротко взглянула на Шев. — Оставь эту склянку в покое, дитя мое. У меня есть иной вариант для твоей партнерши. Мне кое-что нужно.

Джавра громко хмыкнула.

— Ты вроде бы никогда не стеснялась взять то, что тебе нужно.

— Эту вещь не так-то просто раздобыть. Она принадлежит… — мать Джавры пожевала губами, как будто в рот ей попало что-то очень кислое, — волшебнику. Магу древних времен.

Шев вновь подалась к Джавре.

— Не нравится мне это…

— Т-с-с-с… — перебила та.

— Джавра, принеси ее мне, и ты свободна. Ни я, ни стражницы моего храма больше не будем преследовать тебя.