Кто-то вцепился в нее, и она чуть не упала.

— Помоги! — преодолевая кашель, хрипло крикнула женщина. — Помоги!

Мирайли в перекошенной маске, из-под которой смотрели обезумевшие широко раскрытые глаза, непосильной ношей повисла на ее руке.

— Пусти, б…! — Онна ударила ее кулаком в лицо и еще раз. Визжащая женщина отлетела в ту самую дверь, из которой только что выскочила Онна. Пальцы с окровавленными костяшками ныли от боли. Видимо, близость огня заставит кого угодно сделаться стервой.

Звенело бьющееся стекло. Трещало и грохотало, обрушиваясь, горящее дерево. Сквозь удушающую мглу доносились сдавленные крики боли и ярости. Из-под двери выбивались языки пламени. Онна зажала ладонью рот и, шатаясь, сделала несколько шагов. Кто-то с громким топотом пробежал мимо и ткнул ее локтем так, что она отлетела к стене.

Она упала на колени; она кашляла, плевалась, потом ее вырвало. Дым не давал ничего увидеть. Дым не давал дышать. Кто-то кричал: «Король! Король!»

— Помогите! — каркнула Онна.

Но ее никто не слышал.

Осприя, лето 580 года

— Как бы мне получить сюрко? — спросил Предо.

За минувшие три месяца он решил, что солдатская жизнь как раз по нему. Он пробовал много других занятий, и ни одно пока не удавалось так хорошо, как это. Он срезал кошельки в Этризани, пока его чуть не поймали, потом держал зеркало для карточного шулера в Мусселии, пока его чуть не поймали, потом стоял на стреме для банды грабителей в Этрее, пока их всех не поймали и не повесили — кроме него, потому что его особо и не искали. Но главным образом он сосал… в общем, сосал. Даже некоторое время подвизался в талинсском борделе, где было, с одной стороны, отлично, хотя, с другой стороны, там он спал под лестницей, а в конце концов ему даже пришлось подраться с одной из девочек. Девочки, как ни странно, были гораздо популярнее, что всегда казалось Предо несусветной глупостью. Ведь тот, кто хочет, чтобы его член обласкали как следует, должен бы нанимать для этой цели того, у кого есть свой собственный член и кто понимает, как с ним нужно обходиться. Всего лишь простейший здравый смысл, скажете, нет? Всегда обращайтесь к специалистам. Но Предо казалось, что большинство людей начисто лишено здравого смысла и очень много чего в этом мире перевернуто с ног на голову. Но, что поделаешь, такова жизнь. Надо лишь выбирать лучшее из того, что тебе предлагают.

Из публичного дома его вышвырнули, и, когда он взирал на мир из сточной канавы, на другой стороне улицы появился сержант-вербовщик, обещающий добрую еду и славу каждому, кто пойдет сражаться за великого герцога Орсо, и Предо решил: надо попробовать, авось что получится. И вот через три месяца он сидел возле лагерного костра на склоне холма не где-нибудь, а возле треклятой Осприи. Такого нарочно не придумаешь!

— Сюрко положены только ветеранам, — сказал Франчи, как бы невзначай поглаживая названия сражений, вышитые на его плаще золотыми и серебряными нитями вокруг концов белого креста Талина. Победы, одержанные при его участии. Чем больше вышивок у человека, тем больше уважения к нему. Предо хотел, чтобы его хоть немного уважали. Хотел чувствовать себя принадлежащим к семье. Он никогда не имел семьи. Равно как и уважения.

Скулия хлопнул его по плечу, и он чуть не разлил суп.

— Кто знает, может быть, после сражения и ты получишь сюрко.

Предо слегка передернуло. Солдатчина вполне могла стать его профессией, но он не мог не признать, что не горит стремлением познакомиться с боевой ее стороной.

— Так значит, сражение точно… будет?

— Точно. — Сержант Мазарин наклонился вперед, и в свете костра шрам, пересекавший его седую бороду, стал особенно хорошо заметен. Если кто-нибудь и знал, когда должно было случиться сражение, так это Мазарин. На его выгоревшем сюрко вышивок было больше, чем у кого-либо другого, не считая старого Волфира, а у того плащ давно развалился бы на клочки, если бы эти клочки не скрепляли названия мест, где происходили забытые уже сражения. — Герцогу больше некуда отступать. Мы загнали его прямиком в собственный город.

— А не попытается он просто отсидеться за стенами? — полюбопытствовал Предо, пытаясь не выказать слишком откровенно свои надежды.

— В таком случае мы просто уморим его голодом. И он ведь знает, что помощи ему ждать неоткуда. — Мазарин умел говорить так, что каждое его слово делалось тяжелым и твердым, как камень в стене, и те, кто его слушал, отбрасывали прочь свои сомнения. Вот и Предо осмелел. — Нет. Рогонту пришла пора драться, и он это знает. Он ведь не глупец.

Франчи фыркнул, облизнул пальцы и поправил перо на своей дурацкой шляпчонке.

— Да уж, конечно, не глупец. Просто трус.

И Скулия мрачно хмыкнул, соглашаясь с этими словами.

Но Мазарин лишь пожал плечами.

— По мне, так лучше сражаться с храбрым глупцом, нежели с умным трусом. Куда лучше.

— Но говорят, что теперь с ним Муркатто, так ведь? — Предо подался вперед и понизил голос, словно боялся, что Мясник Каприле услышит свое имя и появится из тьмы прямо перед ним с двумя мечами в обеих руках. — Она и храбра, и умна.

Франчи и Скулия тревожно переглянулись, но Мазарин остался равнодушным, как камень.

— А еще быстра и безжалостна, как скорпион, но Муркатто всего лишь один человек, а сражения в одиночку не выигрывают. — Он казался настолько уверенным и спокойным, что его уверенность и спокойствие передались Предо. — А ведь у нас численное превосходство.

— И дело наше правое! — добавил Предо, уже малость охваченный воодушевлением.

Мазарин пожал плечами.

— Насчет этого я не уверен, но численное превосходство точно за нами.

— И сражения, парень, не такое уж плохое дело! — Скулия снова хлопнул Предо по плечу, и тот все же разлил суп, к счастью, немного. — Если, конечно, ты сражаешься на стороне победителя.

— А мы уже давно, очень давно стоим на стороне победителя, — сказал Мазарин, и остальные закивали. — Это уже входит в привычку. Покончить с Рогонтом, и дело сделано. Лиги Восьми больше не существует, и Орсо — король Стирии.

— Да будет благословенно его вечное величество, — сказал Франчи, улыбнувшись густо усыпанному звездами ночному небу.

Предо вновь встревожился. Мысль о том, что его и из армии вышибут, как из публичного дома, совершенно не нравилась ему.

— Но… Неужели Орсо после победы разгонит своих солдат?

Изрезанное морщинами и шрамами лицо Мазарина расплылось в улыбке.

— Будь Орсо готов зашвырнуть свой меч в воду, не видать бы ему того, что он достиг. Не боись, он все время будет держать нас под рукою.

Скулия одобрительно хмыкнул.

— Как сказал Вертурио, тот, кто готовится к миру, готовится к поражению.

— А кто это такой? — спросил Предо.

— Очень умный человек, — ответил Франчи.

— Как я понимаю, места хватит для всех нас. — И Мазарин наклонился и лапищей со старыми шрамами хлопнул Предо по коленке. — А если найдется место для меня, то будет место и для всех вас. Моих жену и дочь унесла чума, но Парки послали мне новую семью, и эту семью я не собираюсь терять.

— Семью… — От одной только мысли о том, что за ним кто-то будет присматривать, у Предо сделалось тепло на душе. Да еще такой суровый и надежный. За ним никто никогда не присматривал. — По-моему, у солдат хорошая жизнь. — И он с тревогой посмотрел от костра в темноту, туда, где слабо светились огни Осприи. В сторону бродов Сульвы, где им завтра предстояло сражаться. — Если, конечно, не считать сражений.

— Сражения тоже не такое уж плохое дело, — сказал Франчи.

Мазарин откинулся назад, опершись на локоть, и с усмешкой добавил:

— Пока сражаешься на стороне победителя.

— Больно, — ворчал Скулия сквозь покрасневшие зубы. — М-мать!.. До чего же больно.

— Что мне делать? — Кровь была повсюду. Руки Предо были густо покрыты кровью. Кровь, пенясь, струилась по древку арбалетного болта, сочилась из сочленений латного доспеха Скулии и растворялась в бурлящей реке. И белый талинсский крест на сюрко покраснел от крови.