Как тогда, когда она упала с крыши сарая и Лэмб поднял ее: «Все хорошо. Тише, тише». Солнце, пробивающееся через веки, вкус крови во рту… Но страха не оставалось. И много позже, через несколько лет, он перевязывал ожоги на ее спине: «Ничего, скоро пройдет…» А когда она возвращалась домой после тех черных лет, не зная, кого или что там встретит, то увидела его, сидящего на крыльце с той же улыбкой, что и обычно: «Хорошо, что ты вернулась». Как будто она уезжала ненадолго. И крепкие объятия, от которых она почувствовала скапливающиеся на ресницах слезы…

— Шай?

— Ох…

Лэмб усадил ее на берег. Вокруг мелькали расплывчатые лица.

— Ты в порядке, Шай? — кричал Лиф. — Она в порядке?

— Отойдите от нее!

— Дайте ей воздуха!

— Я дышу… — проворчала она, отмахиваясь от доброжелательных рук и пытаясь сесть, хотя понятия не имела, что из этого получится.

— Может, тебе лучше посидеть немного? — спросил Лэмб. — Тебе надо…

— Все хорошо, — отрезала она, подавив желание блевать. — Пострадала моя гордость, но ничего — заживет. — В конце концов, там хватало шрамов. — И рука поцарапана. — Стянув зубами перчатку, она вздрогнула — каждый сустав правой руки пульсировал болью — и зарычала, попытавшись пошевелить дрожащими пальцами. Свежий ожог от веревки обвивался вокруг предплечья, как змея вокруг ветки.

— Выглядит плохо! — Лиф хлопнул себя по лбу. — Моя вина! Если бы я…

— Нет ничьей вины. Только моя. Я должна была отпустить гребаную веревку.

— Я один из тех, кто благодарит тебя, что не отпустила. — Маджуд только теперь отцепил закостеневшие на сиденье пальцы. Он накинул одеяло на плечи Шай. — Пловец из меня никудышный.

Шай покосилась на него, но тут в горле опять запершило, и она уставилась в мокрую гальку прямо перед собой.

— А ты не задумывался, что путешествие через двадцать рек без мостов может быть ошибкой?

— Всякий раз, как только мы пересекаем одну из них. Но что делать торговцу, который чует запах прибыли на том берегу? И хотя я терпеть не могу опасности, но прибыль все-таки люблю сильнее.

— Это то, что нам нужно. — Свит водрузил шляпу на голову и замер напротив. — Побольше корыстолюбия! Отлично! Так, представление окончено, она еще жива! Распрягайте волов и обратно. Оставшиеся фургоны через реку не перелетят.

Корлин с сумкой в руках протиснулась между Лэмбом и Лифом. Опустилась на колени рядом с Шай, беря ее за руку и взглядом заставляя замолчать. У нее было такое выражение, будто она точно знала, что правильно, и никому и в голову не могло прийти переспросить.

— С тобой все будет хорошо? — спросил Лиф.

— Можете продолжать, — отмахнулась Шай. — Все идите работать.

Она знала, что когда много людей начинает ее жалеть, то ей становится неловко до свербежа в заднице.

— Ты уверена? — Лэмб глядел на нее сверху вниз и от этого казался еще больше.

— Должна заметить, что у всех вас есть занятия более важные, чем мешать мне, — бросила Корлин, уже осматривая раны.

Они убрались в сторону брода. Лэмб кинул последний сочувственный взгляд через плечо. Корлин принялась перевязывать предплечье Шай быстрыми уверенными движениями, не тратя времени попусту и очень умело.

— Думала, они так и будут торчать здесь… — Вытащив из сумки маленькую бутылочку, Корлин сунула ее Шай.

— Вот это — лечение что надо! — Шай сделала осторожный глоток и поджала губы от крепкого напитка.

— А почему оно должно быть плохим?

— Всегда поражалась, что некоторые не могут сами себе помочь.

— Верно подмечено. — Корлин оглянулась на брод, где катили вручную ветхий фургон Джентили к дальнему берегу. Один из старичков-старателей махал тощей рукой, когда колесо завязло на отмели. — Не все они годятся для такого путешествия.

— Я думаю, большинство из них неплохие люди.

— Когда-нибудь ты построишь лодку, соберешь всех хороших людей, и поглядим, как она поплывет.

— Пробовала. Я утонула вместе с ними.

Уголок рта Корлин дернулся.

— Почему-то мне кажется, что я была в том плавании. Ледяная вода, не правда ли? — Лэмб присоединился к Савиану. Два старика напряглись, и от их усилий фургон сдвинулся с места. — Видишь, как много в этих диких краях сильных мужчин. Трапперы и охотники проводят под крышей не больше одной ночи за век. Эти люди свиты из дерева и кожи. И все-таки, мне кажется, я не видела мужчин сильнее, чем твой отец.

— Он мне не отец, — буркнула Шай и добавила: — Твой дядя тоже не из слабаков.

Корлин отрезала бинт резким взмахом маленького ножа.

— Может, нам разогнать волов и заставить этих двоих старых ублюдков таскать фургоны?

— Пожалуй, скорость передвижения увеличилась бы.

— Думаешь, Лэмб даст запрячь себя в хомут?

— Да легко. Но не знаю, как Савиан отнесется к кнуту.

— Боюсь, кнут об него сломается.

Фургон наконец-то освободился и поехал. Старый кузен Джентили вертелся на козлах. А позади, на мелководье, Савиан похлопал Лэмба по плечу.

— Похоже, они сдружились, — заметила Шай. — Эти два молчуна.

— Ах, это молчаливое братство ветеранов.

— Почему ты думаешь, что Лэмб — ветеран?

— Да по всему. — Корлин осторожно сколола бинт булавкой. — Готово! — Она повернулась к мужчинам, брызгающимся водой, и внезапно тревожно воскликнула: — Дядя! Твоя рубашка!

Скромность, доведенная до безумия. Переживать о порванном рукаве, когда половина компании разделись до пояса, а парочка вообще сверкала голыми задницами. Но когда Савиан резко дернулся, чтобы посмотреть, в чем дело, Шай мельком увидела его голое предплечье. Кожу покрывали иссиня-черные вытатуированные письмена.

И какой смысл спрашивать — ветераном чего он был? Мятежник. Вероятнее всего, он сражался в Старикленде, а теперь скрывался, поскольку их преследовала Инквизиция Его Величества, насколько слышала Шай.

Она подняла взгляд — Корлин смотрела на нее. Ни одной не удалось скрыть мысли.

— Подумаешь, рубашка порвалась, делов-то…

Но Корлин прищурила синие глаза, а Шай вспомнила, что у нее по-прежнему в руке нож, и ощутила потребность очень тщательно подбирать слова.

— Я хотела сказать, что у каждого из нас в прошлом одна-две прорехи. — Шай вернула бутылку и медленно выпрямилась. — И у меня достаточно хлопот, чтобы не совать пальцы под чужие латки. Их дела касаются только их самих.

Корлин отпила из горлышка, глядя на Шай поверх бутылки.

— Отличная привычка.

— А это — отличная повязка, — ответила она, пошевелив пальцами и улыбаясь. — Не припомню, чтобы меня перевязывали лучше.

— А что, частенько приходилось?

— Резали часто, но, по большей части, я оставляла их заживать просто так. Наверное, потому, что никто не спешил меня перевязать.

— Грустная история.

— О! Пересказать их — дня не хватит. — И вдруг Шай прищурилась, глядя на реку. — Что это?

К ним медленно плыло засохшее дерево, попав в ловушку на отмели. Космы перемешанной с пеной травы нависли на его ветвях. К стволу еще что-то прицепилось. Даже кто-то — в воде шевелились ноги. Шай сбросила одеяло и поспешила на берег. Вошла в воду, задрожав от холода.

Добрела до дерева и схватилась за ветку. Вздрогнула, когда боль пронзила все суставы ее правой руки, отдаваясь в ребрах, и была вынуждена взяться левой.

На стволе путешествовал мужчина. Он лежал ничком, поэтому Шай не могла видеть лицо, только шапку темных волос, а задравшаяся рубаха открывала кусок голой коричневой спины.

— Забавная рыбешка, — сказала Корлин, стоявшая на берегу, уперев руки в бока.

— Может, хватит шуточки шутить? Помоги мне вытащить его.

— А кто он?

— Гребаный император гурков! Откуда мне знать?

— А мне хотелось бы знать.

— Так давай вытащим и спросим.

— Не было бы слишком поздно.

— Когда его унесет в море, конечно, будет поздно.

Корлин неприятно цыкнула зубом и сошла с берега в реку, не замедлив шаги.

— Если он — убийца, это будет на твоей совести.