На них что, напали? Но откуда? Пыль постепенно рассеивалась. Вокруг словно вслепую шатались люди, сталкиваясь друг с другом, опускаясь на колени над ранеными; с перекошенными лицами, неопределенными жестами. Лишился верхней половины один Герой; древний замшелый камень своротило с места, он поблескивал свежеотколотой гранью. Вокруг его основания разбросаны мертвецы. Не просто мертвые: расплющенные, разодранные в клочья. Сложенные и завязанные узлом. Вспоротые и выпотрошенные. Изувеченные так, как Зоб никогда прежде и не видывал, даже после черной работы Девяти Смертей в Высокогорье.

Среди тел и каменных обломков сидел забрызганный кровью, но целый и невредимый мальчик и тупо пялился на лежащий у него на коленях меч; в другой руке у мальчика было зажато точило. Совершенно непонятно, как он спасся, и спасся ли.

Перед глазами появилось лицо Жужела. Рот шевелился, как будто он что-то говорил, но слышно было лишь какое-то потрескивание.

— Что? Чего?

Даже собственные слова выходили беззвучно. В щеку Зобу тыкали большим пальцем. Больно. Очень. Зоб коснулся лица; пальцы оказались в крови. А впрочем, они и так были окровавлены. Как и все вокруг. Он попытался оттолкнуть Жужело, но сам при этом оступился и тяжело шлепнулся задом на траву. Может, лучше вот так немного посидеть.

— Попадание! — ликовал Сауризин, взмахивая загадочным приспособлением из медных шурупов, прутков и линз, как потрясает победным мечом какой-нибудь старец-воин.

— Лорд Байяз, ошеломительное попадание второго заряда! — так же восторженно восклицал Денка. — Камень на холме разрушен прямым попаданием!

Первый из магов заломил бровь:

— Ты говоришь так, будто целью испытания было разрушение камней.

— Я уверен, что среди северян на верхушке посеяно смятение! Они понесли внушительные потери!

— Внушительные потери и смятение! — эхом вторил Сауризин.

— Прекрасные дары на голову неприятеля, — кивнул Байяз. — Что еще?

Восторженность стариков-адептов несколько поутихла.

— Было бы предусмотрительно, — Денка облизнул губы, — проверить устройства на предмет повреждений. Никто не знает, каковы могли быть последствия столь частого запуска зарядов…

— Ну так давайте выясним, — сказал Байяз. — Дальше что?

Продолжать старики побаивались: как-никак, дело ответственное, а потому страшновато. Хотя это не идет ни в какое сравнение с их страхом перед первым из магов. Они направились обратно к трубам, где немедля напустились на беспомощных распорядителей, так же, как маг обрушивался на них самих. А распорядители, несомненно, накинутся на обслугу, а та начнет нахлестывать мулов, а мулы примутся лягать собак, собаки цапать ос, а оса, если повезет, ужалит в жирную задницу Байяза, и таким образом колесо жизни совершит оборот.

А к востоку оттуда захлебывалась вторая попытка занять Старый мост, с результатами не более выдающимися, чем у первой. На сей раз было опрометчиво решено пересечь реку на плотах. Из них два вышли из строя вскоре после того, как оттолкнулись от берега, оставив пассажиров бултыхаться на мелководье, а некоторых, в более тяжелых доспехах, притопив там, где поглубже. Остальных весело унесло куда-то вниз по течению, оставшиеся на стремнине отчаянно, но бессмысленно гребли кто веслами, кто руками, а вокруг плюхались в воду стрелы.

— Вот тебе и плоты, — бормотал Байяз, рассеянно почесывая бородку.

— Плоты, — повторил Горст.

На одном плоту в сторону вражеского берега яростно потрясал мечом офицер; впрочем, достичь того берега храбрецу светило не больше, чем долезть до луны.

Раздался очередной грохот, сопровожденный хором изумленных ахов и восхищенных вздохов толпы зевак, вытянувшейся на бугре любопытствующим полумесяцем. Горст на этот раз едва моргнул. Небывалое быстро становится привычным. Ближайшая труба вновь выплюнула дым, нежное облако поднялось к едкому пологу, успевшему зависнуть над устройством. Вновь по округе раскатился тот странный гул, а где-то на юге за рекой поднялся шлейф пыли и дыма.

— Что они там, черт возьми, затеяли? — тревожно недоумевал Кальдер.

Даже стоя на цыпочках на стене, он ничегошеньки не различал.

Он пребывал в ожидании все утро; шагал без устали туда-сюда, сначала под дождем, потом посуху. Все ждал, ждал, каждая минута тянулась как час, а мысли метались по кругу, как ящерка в кувшине. Смотрел что было силы на юг, но ничего не видел, а только слышал волнами долетающие с полей отзвуки боя, то далеко, то вдруг неуютно близко. Но никаких призывов о помощи. Лишь раз пронесли мимо раненых — вот спасибо, укрепили дух: тут и так-то нервы ни к черту.

— А вот и новости, — произнес Бледноснег.

Кальдер вытянулся в струнку, напряженно вглядываясь из-под руки. Навстречу со стороны Старого моста мчался Ганзул Белоглазый. Лошадь под уздцы он взял с улыбкой, а потому Кальдер слегка воспрял. Отсрочка драки радовала едва ли не так же, как полная ее отмена.

Принц оперся ногой о ворота, что казалось ему выражением мужественности, и с напускным хладнокровием, хотя на душе кошки скребли, осведомился:

— Ну как там Скейл, не уделался пока?

— Пока уделались только южане, петухи драные. — Ганзул снял шлем и утер рукавом лоб. — Скейл их уже дважды отгонял. Сначала они перешли мост гуляючи, думали, мы его им за так оставили. Но твой брат быстро им показал, в какую сторону пятки смазывать.

Он рассмеялся, а вместе с ним Бледноснег. Подключился и Кальдер, хотя смешок казался кисловатым. Как, собственно, и все сегодня.

— Второй раз они отправились на плотах, — Белоглазый, отвернувшись, смачно плюнул в ячмень. — Да только ума не хватило понять, что стремнина там для этого слишком буйная.

— Хорошо, у тебя подсказку не спросили, — хмыкнул Бледноснег.

— Уж я бы им сказал. Я так думаю, вы тут вообще можете до конца дня пузо чесать. Как оно идет, так мы их до вечера продержим.

— До конца дня еще далеко, — заметил Кальдер.

Мимо что-то пронеслось — показалось, птица перепорхнула по полю, но только больно уж быстрая, да к тому же непривычно большая. Она грянулась оземь, взметнув пыльный столб с примесью соломы и, оставив на пажити борозду невероятной длины, врезалась в стену Клейла в двухстах шагах к востоку, у травянистого подножия Героев. Вместе с выломанными камнями высоко-высоко взлетела куча пыли и клочья — палаток, амуниции. Людей. А кого же еще, когда люди понатыканы по всей длине стены.

— Именем… — выдохнул Ганзул, вытаращившись на смерч из обломков.

По долине хлестнуло что-то вроде грома, только в тысячу раз сильнее. Воистину бич Божий. Лошадь Белоглазого взвилась на дыбы, того опрокинуло и понесло следом за ней; беспомощно барахтаясь, он волокся по полю. Вокруг таращились и кричали люди, выхватывали оружие или кидались наземь — последнее выглядело наиболее осмысленно.

— Ч-черт!

Кальдер с ворот метнулся прямиком в канаву; надежду выглядеть мужественно вмиг перешибло желание остаться в живых. Комья и камни сеялись с неба как не по сезону выпавший град; стучали по доспехам, отскакивали от земли.

Бледноснег и бровью не повел.

— Ободряет, язви его, то, — сказал он, — что это грохнуло на участке у Тенвейза.

Слуга Байяза отвел от глаз окуляр, чуть скривившись.

— Ушло вбок, — объявил он.

«Ах, какая досада».

Устройства разрядились уже по паре десятков раз, а их заряды — как выяснилось, большие шары из металла и камня, — врезались в склоны холма, упали на окрестные поля с огородами, улетели в чистое небо, а один так шлепнулся прямиком в реку в немыслимом фонтане брызг.

«И сколько же из казны утекло денег, чтобы мы продырявили в нескольких местах северный пейзаж? Сколько на эти деньги можно было построить больниц? Сиротских приютов? Чего-то более достойного? Могильников для нищих детишек?» Мысль бесспорно жалостливая, однако каждому свое. «Можно было, пожалуй, просто заплатить северянам, чтобы они сами прибили Черного Доу и разошлись по домам. Но тогда чем бы я занимал в этой окаянной пустыне время между побудкой и…»