Горст стоял, глядя на зыбкие облачка гнуса, вьющиеся вдоль берега. Под ними плавали трупы. Отвага. Уносимая течением. Честь. Лицом вверх и лицом вниз. Преданность солдат. Один размокший герой Союза сонно заплыл в осоку и колыхался там на боку. К нему подплыл северянин, нежно в него ткнулся и в неуклюжем объятии повлек его от берега, заодно с куском грязно-желтой болотистой пены. «Молодая любовь. Может, кто-то после смерти обнимет и меня. Тем более что при жизни я этим обделен». У Горста вырвался несуразный смешок.
— Полковник Горст? Ай да встреча!
По берегу, с посохом в одной руке и чашкой чая в другой, шагал первый из магов. Он степенно оглядел реку с ее плавучим грузом и протяжно, с удовлетворением вздохнул.
— Что ж, нельзя сказать, что они не постарались. Успех всегда хорошо, но есть что-то величавое в масштабных неудачах, разве нет?
«Что именно? Покажите, хочу рассмотреть».
— Лорд Байяз.
Кудрявый слуга мага раскинул складной стульчик и, смахнув с парусинового сиденья воображаемую пылинку, с поклоном поставил. Байяз без церемоний кинул на влажную траву посох и сел, блаженно прикрыв глаза и с улыбкой повернув лицо к набирающему силу солнцу.
— Чудесная штука война. Если, разумеется, ведется с умом и по верным причинам. Отделяет зерна от плевел. Прочищает.
Он громко хрустнул пальцами.
— Без них цивилизации обречены: они дрябнут и в конечном счете дряхлеют. Становятся рыхлыми, подобно человеку, который питается одними пирожными.
Потянувшись, он игриво хватанул Горста за руку и тут же отдернул пальцы, притворно подув на них.
— Ого! Вы-то, я вижу, питаетесь отнюдь не одними пирожными?
— Отнюдь.
В разговоре с Горстом, как и со всеми, Байяз слушал преимущественно себя.
— От одних лишь упрашиваний вещи не меняются. Для этого их приходится хорошенько встряхивать. Тот, кто говорит, что война испокон ничего не меняла, тот… он просто недостаточно воевал, верно? Наконец-то небо расчищается. А то этот чертов дождь на нет сводит мой опыт.
Опыт проводился с непонятным сооружением из трех гигантских труб серо-черного металла, уложенных на громадные деревянные станины. Каждая труба с одного конца была заделана, а другой, открытый, указывал куда-то за реку, примерно в направлении Героев. Все три трубы были с небывалым тщанием установлены на земляном бугре, примерно в сотне шагов от палатки Горста. Неумолчный шум людей, лошадей и всевозможных работ не давал бы ему заснуть, если бы он ночами не лежал, по обыкновению, без сна. Перед глазами стоял дым Дома утех Кардотти, где он отчаянно искал короля. Маска в полумраке лестницы. Закрытый совет в момент лишения Горста должности, с неизменно уходящей при этом из-под ног землей. Объятия Финри, в горячечном пылу неутолимого желания. Опиумный дым першит в горле, а он все плутает по извилистым коридорам Дома Кардотти, где…
— Прискорбно, не правда ли? — вклинился голос Байяза.
На мгновенье Горсту показалось, что маг прочел его мысли.
«Ну а как же, черт возьми…»
— Прошу прощения?
Байяз царственно раскинул руки, охватывая картину людского копошения вокруг труб.
— Такие деяния человека, а все равно он во власти переменчивой небесной стихии. Уж о войне и говорить нечего. — Он еще хлебнул из чашки, брезгливо поморщился и выплеснул остатки на траву. — Когда человека можно убивать в любое время суток, зимой и летом, при любой погоде, то получается, только в этом и проявляется наша цивилизованность?
Он усмехнулся сам себе.
Перед магом в почтительном поклоне согнулись два пожилых адепта из университета Адуи, все равно что пара священнослужителей на персональной аудиенции у Бога. Один, по имени Денка, был призрачно-бледен и дрожал. Другой, Сауризин, то и дело отирал блестящий от пота лоб, в морщинах тут же вызревали новые росинки.
— Лорд Байяз, — кланяясь, он пытался одновременно улыбаться, но не получалось ни то ни другое, — я полагаю, погода улучшилась настолько, что можно приступать к испытанию устройств.
— Наконец-то, — стегнул его взглядом маг. — Так чего вы дожидаетесь, проводов зимы?
Адепты пошли обратно к бугру, при этом Сауризин сердито ворчал на коллегу. Далее последовали дебаты на повышенных тонах с целой дюжиной распорядителей в фартуках. Разгоряченный спор — с размахиванием руками, тыканьем в небо и привлечением каких-то медных инструментов, — велся насчет ближней трубы. Наконец один распорядитель жестом фокусника извлек откуда-то длинный факел, просмоленный конец которого лизали языки огня. Адепты с подручными заспешили прочь, ныряя за короба и бочонки, закрывая ладонями уши. Факельщик подошел к станине с рвением не большим, чем приговоренный к эшафоту, и горящий конец факела на вытянутой руке поднес к трубе. В кудрявом завитке дыма взлетели искры, послышался негромкий хлопок и шипение.
Горст нахмурился:
— Это что…
От ударившего по ушам грохота он пригнулся, схватился за голову. Ничего подобного он не слышал с той самой поры, как гурки во время осады Адуи что-то такое проделали с подкопом, отчего сто шагов стены обратилось в обломки. Ошарашенно выглядывали из-за щитов гвардейцы. Забыв про отдых, таращилась от костров изможденная обслуга. Несколько человек пытались удержать обезумевших лошадей, но две вырвали из земли кол коновязи и помчались, волоча его за собой. Горст медленно, с опаской распрямился. Над трубой курился дым, а вокруг хлопотали распорядители. Денка с Сауризином ожесточенно о чем-то спорили. Какое именно действие, помимо шума, должно было произвести устройство, оставалось загадкой.
— Ну что, — Байяз сунул в ухо палец и потряс, — по крайней мере, громкости им хоть отбавляй.
Над долиной расходилось эхо от громового раската, даром что небо, наоборот, расчищалось.
— Слышал? — спросил Треснутая Нога.
Зоб пожал плечами. Небо по-прежнему укрывали облака, хотя в их толще уже проглядывали синеватые прорехи.
— Может, снова дождь собирается.
Доу занимали другие мысли.
— Как там у нас дела на Старом мосту?
— Они со светом набросились, но Скейл их удержал, — сообщил Треснутая Нога. — Обратил вспять.
— Ну так они, не успеешь оглянуться, опять нагрянут.
— Сомнений нет. Думаешь, он удержится?
— Если нет, у нас прибавится хлопот.
— Половина его людей находится через долину с Кальдером.
Доу спесиво фыркнул.
— Самый что ни на есть, кого я в решающий час хотел бы иметь у себя за спиной.
Треснутая Нога и двое его соседей хмыкнули.
Зоб считал, что все надо делать по-правильному. А значит, нельзя позволять кому-то смеяться за глаза над друзьями, неважно, даже если потешными.
— Этот парень еще может тебя удивить, — сказал он.
Улыбка Треснутого расплылась еще шире.
— Я ж забыл: вы с ним как то яблоко от яблони.
— Да, я его считай что на руках взрастил, — тяжелым взглядом смерил его Зоб.
— Это многое объясняет.
— И что же?
Доу повысил голос:
— Вы, двое! Как стемнеет, можете на Кальдера хоть хрены дрочить, а пока у нас есть дела поважней. Что там с Осрунгом?
Треснутая Нога ответил Зобу колким взглядом и обернулся к своему вождю.
— Союз взял частокол, идет бой за южную часть городка. Впрочем, думаю, Ричи их удержит.
— Пусть только попробует отступить, — рыкнул Доу. — А середина у нас не прогибается? Нет такого, чтобы они перешли мелководье?
— Чего-то там топчутся, маршируют, но не…
Голова Треснутого внезапно исчезла, а Зобу что-то угодило в глаз.
Воздух раскололся от оглушительного треска, а в уши вонзился воющий гул. Что-то шибануло в спину, да так, что Зоб упал и покатился. Он кое-как встал и, согнувшись, стоял как пьяный, покачиваясь на ходящей ходуном земле.
Что-то беззвучно орал Доу, указывая куда-то выхваченным топором. В ушах свербел лишь безумный, заполошный звон. А вокруг всюду пыль — удушающие клубы. Зоб чуть не запнулся об обезглавленный труп Треснутой Ноги. Поверх кольчуги хлестала кровь. А еще у него недоставало руки — в смысле у Треснутого, не у Зоба. У Зоба-то обе были на месте, он проверил. Почему-то окровавленные; неизвестно, в чьей крови. Надо бы, наверное, вынуть меч. Зоб помахал рукой, но непонятно, как далеко находилась рукоять. Вокруг суматошно носились люди, мутными силуэтами в сумерках. Зоб потер уши. Все равно ничего не слышно, одно гуденье. На земле, бесшумно вопя, сидел карл, рвал на себе кольчугу. Из нее что-то торчало. Для стрелы слишком толстое — оказывается, осколок камня.
