Доу рассеянно почесал шрам на месте уха.

— Это Север, — сказал он. — Суровых воинов здесь пруд пруди. Парочка присутствует здесь. Так что заявление достаточно смелое.

Стук распахнул необъятный, подбитый мехом плащ и стряхнул его с плеч, оголившись до пояса, как готовый к состязанию борец. На Севере шрамы столь же популярны, сколь и клинки. Каждому, считающему себя мужчиной, желательно иметь по паре и тех и других. На громадном, перетянутом жилами теле Стука, напоминающем старую дубовую колоду, живого места не было. Он был испещрен, истыкан, издолблен всевозможными шрамами, которых хватило бы для бахвальства целой когорте прославленных бойцов.

— Под Йевеальдом я сражался с Псовым племенем, меня пронзило семь стрел. — Похожим на палицу указательным пальцем он провел по розоватым вмятинам, разбросанным по ребрам. — Но я продолжал биться, и навалил из их тел целую гору, и присвоил их землю заодно с женщинами и детьми.

Доу вздохнул, как будто полуголый гигант торчал у него на совещаниях настолько бессменно, что успел утомить.

— Может, пора подумать о щите?

— Щиты? Они для трусов, что за ними прячутся. Раны — свидетельство силы.

Великан ткнул большим пальцем в звездообразный шрам на плече, заходящий на спину; левая рука, пестрая, как дубовая кора, бугрилась комьями и наплывами.

— Страшная ведьма Фаниан окатила меня жидким огнем, а я прямо так, пока горело, оттащил ее к озеру и утопил.

— Наверно, вначале надо было все же потушить огонь, — прозорливо заметил Доу.

Стук пожал плечами, отчего ожог пошел бороздами, как вспаханное поле.

— Оно унялось, как раз когда она умерла.

Он указал на рваную отметину, лысой полосой рассекающую кожу на волосатой груди; один сосок начисто отсутствовал.

— Братья Смирту и Веорк вызвали меня на поединок. Они сказали, что поскольку росли вместе в одной утробе, то их следует считать одним человеком.

— И ты на это повелся? — фыркнул Доу.

— Я не ищу причин не сражаться. Смирту я разрубил надвое топором, а череп его брата раздавил вот этой рукой.

Он медленно сомкнул кулачище, добела сжав пальцы, гигантская мышца на руке вздулась.

— Нелицеприятное зрелище, — сказал Доу.

— В моей стране нелицеприятные сцены смерти у мужчин в чести.

— Сказать по правде, здесь то же самое. Более того, любой, кого я называю врагом, достоин гибели от твоих рук в любую минуту. Тот же, кого я считаю другом… Ты уж дай мне знать, прежде чем удостоить его нелицеприятной смерти. Скажем, мне бы очень не хотелось, чтобы ты по случайности прибил принца Кальдера.

Стук огляделся.

— Это ты Кальдер?

— Я, — отозвался Кальдер, подавив невольный порыв сказать, что это не он.

— Второй сын Бетода?

— Он самый.

Великан, мотнув космами, медленно кивнул чудовищной головой.

— Бетод был великий человек.

— Великий тем, что заставлял других людей сражаться за себя. — Тенвейз, всосав воздух сквозь гнилые зубы, в очередной раз сплюнул. — А сам боец был, можно сказать, неважнецкий.

Голос великана неожиданно смягчился.

— И почему все по эту сторону Кринны столь кровожадны? — спросил он с кроткой задумчивостью. — Ведь жизнь — не одна лишь борьба.

Нагнувшись, он двумя пальцами подхватил с пола плащ.

— Я буду в условленном месте, Черный Доу. Если только… Никто из сих человечков не желает сразиться?

Золотой, Железноголовый и Тенвейз все как один принялись разглядывать самые дальние закутки конюшни. Кальдер, не в пример им, преодолел мучительный страх и с улыбкой встретил взгляд великана.

— Я бы, может, и сразился, но у меня правило: никогда не обнажаться, даже наполовину, если только рядом не присутствует женщина. Что, конечно же, стыд и позор, ведь у меня с задней стороны есть что-то вроде шрама, это, пожалуй, всех бы впечатлило.

— О нет, с тобою, сын Бетода, я сражаться не могу. — Великан, прежде чем отвернуться, искушенно ухмыльнулся. — Ты создан для другого.

Кинув плащ на исполосованное шрамами плечо, он пригнулся и шагнул под высокую притолоку; карлы отворили створки дверей, и те хлопнули от поднятого Стуком порыва ветра.

— А что, ничего себе молодец, — с улыбкой сказал Кальдер. — Весьма мило с его стороны, что не вздумал показывать шрамы еще и на своем хере.

— Проклятущие варвары, — прошипел Тенвейз, что в его устах было не особо и ругательно.

— Подумать только, величайший воин в мире, — спесиво хмыкнул Золотой.

Хотя, когда великан стоял рядом, спеси в нем что-то не чувствовалось.

Доу задумчиво поскреб щеку.

— Мертвые знают, политик из меня не ахти какой, но союзников, как известно, надо брать, пока дают. А верзила таких размеров остановит преогромную тучу стрел.

Тенвейз с Золотым расплылись в угодливых улыбках, а Кальдер углядел здесь и более глубокий смысл.

— Ну что, задача ясна? Так давайте, приступайте.

Железноголовый с Золотым на выходе смерили друг друга враждебными взглядами. Тенвейз сплюнул Кальдеру под ноги, но тот в ответ только усмехнулся, дав себе зарок, что смеяться будет последним, когда поганый старый негодяй рано или поздно обмишурится. Доу стоял, глядя, как закрываются двери, со среднего пальца на пол по-прежнему капала кровь.

— Распри, распри, ох уж эти чертовы распри, — сказал он со вздохом. — Почему никто не может меж собой ладить, уживаться мирно? А, Кальдер?

— Отец в свое время говорил: отправь троих северян в одну сторону, и они кинутся друг дружку резать прежде, чем ты скажешь, кто за кем идет.

— Хм! Умен был, сволочь, этот Бетод, что бы про него ни говорили. А вот войну, начав, остановить не смог. — Доу пошевелил измазанными в чужой крови пальцами. — Когда руки испачканы кровью, отмыть их нелегко. Это мне Ищейка однажды сказал. А руки у меня в крови, сколько себя помню.

Кальдер с опаской прищурился, но оказывается, это всего лишь Треснутая Нога бросил из темноты платок Доу; тот, подхватив, взялся обматывать порезанную руку.

— Небось поздновато отмываться?

— Все одно кровь еще лить да лить, — отмахнулся Треснутая Нога.

— Пожалуй, что так.

Доу забрел в пустое стойло и, задрав голову, сладостно закатил глаза. Кальдер услышал, как солому орошает моча.

— Ну… так… вот.

Если они хотели, чтобы он почувствовал свою незначительность, то им это удалось. Кальдер не исключал возможности, что его убьют. Но, похоже, им все равно, и это уязвляло гордость.

— Есть ли какие-то указания лично мне? — осведомился он.

— Тебе? — Доу обернулся через плечо. — А на кой? Ты все равно ими или подотрешься или пропустишь мимо ушей.

— Возможно, и так. Тогда зачем за мной посылали?

— Да вот братец твой все уши прожужжал, что ум у тебя самый прыткий на всем Севере. А мне уже тошно слушать, как он говорит, что не может без тебя.

— Я слышал, Скейл где-то возле Устреда?

— В двух днях верхом. И едва я узнал, что Союз пришел в движение, тут же послал за ним, чтобы он шел на сближение с нами.

— Тогда во мне толку особого нет.

— Я бы так не сказал… — струйка притихла, — ну чего ты, черт тебя дери? — и возобновилась снова.

Кальдер скрежетнул зубами.

— Может, наведаюсь к Ричи. Посмотрю, как у него там с набором.

«А может, если получится, и уговорю его помочь мне протянуть хотя бы этот месяц».

— Ты же свободен, как птица?

Ответ был известен им обоим. Свободен, как голубь, ощипанный и нанизанный на вертел.

— Все как при твоем отце, право. Всяк волен делать все, что ему заблагорассудится. Верно, Нога?

— Верно, вождь.

— Волен-то волен, но только так, как я ему, собаке, укажу!

Карлы Доу заржали, будто услышали необычайно удачную шутку.

— Передашь Ричи от меня привет.

— Непременно, — Кальдер поворотился к дверям.

— Слышь, Кальдер! — окликнул Доу, стряхивая капельки. — Смотри только, не наделай мне делов.

— Каких делов? Что-то не соображу.

— А таких. А то с одной стороны южане, которых надо бить, да еще всякие там выродки вроде Жужела из Блая. А тут еще это его хренейшество Стук-Перестук, штырь бы ему в дышло… Да еще мои люди друг дружке дорогу переходят… Словом, не жизнь, а сплошная заноза в заднице. Терпеть не могу, когда кто-то тайком, за спиной, плетет что-то свое. Пытается под меня копать, да еще в такое время… Так что смотри, если что, башки тебе к херам не сносить!