Бывший арестант остановился в двух шагах от лестницы, что вела наверх. Настороженный, выжидающий, с ножом и тесаком наготове. На блестящем от пота лице его виднелось еще множество мелких синяков и царапин. Следы падения с балкона и с лестницы, конечно. Трясучке так и не удалось нанести ему ни одного внушительного ранения. И наполовину конченным Балагур явно не казался.

— Поди сюда, гадина хитрая! — прошипел Трясучка. Рука, намахавшаяся топором, ныла от кончиков пальцев до плеча. — Дай уже тебя прикончить.

— Сам поди сюда, — прорычал в ответ Балагур. — Дай уже прикончить тебя.

Трясучка пожал плечами, вытер рукавом кровь со лба. Покрутил головой, разминая шею.

— Ну… держись… тварь!

И снова ринулся вперед. Его не требовалось просить дважды.

Коска хмуро глянул на свой нож.

— Если я скажу, что собирался всего лишь почистить им апельсин, каков шанс, что ты мне поверишь?

Виктус усмехнулся, и Коске поневоле подумалось, что он не встречал еще человека с более коварной усмешкой.

— Сомневаюсь, что поверю хоть единому твоему слову. Но не беспокойся. Больше ты ничего не скажешь.

— И почему это человек с заряженным арбалетом вечно начинает злорадствовать? Нет, чтобы сразу выстрелить.

— Потому что злорадствовать весело. — Виктус, не сводя самодовольного взгляда с Коски, не шелохнув даже кончиком блестящей арбалетной стрелы, поднял свободной рукою свой бокал и осушил его одним глотком. — Уф… — Высунул язык. — Черт, ну и кислятина.

— Слаще все же, чем мое положение, — пробурчал Коска. — Надо думать, капитан-генеральское кресло станет теперь твоим?

Обидно. Он только начал заново к нему привыкать…

Виктус фыркнул.

— На кой мне это дерьмо? Не больно-то много счастья принесло оно прежним задницам, что на нем сидели. Сазину, тебе, Меркатто, Верному и снова тебе. Кто-то из вас помер, кто-то чуть не помер. А я, стоя все это время сзади, сделался куда богаче, чем заслуживают грязные ублюдки вроде меня. — Он поморщился, положил руку на живот. — Нет уж, найду какого-нибудь другого идиота… пусть сидит тут и делает меня еще богаче. — Снова поморщился. — Да что же это за дрянь такая! Ох! — Качнулся на стуле, схватился за край стола. На лбу вздулась толстая вена. — Что ты мне подсунул, старый мерзавец?

Виктус зажмурился, и арбалет в его руке вдруг вильнул в сторону.

Коска ринулся вперед. Щелкнула пружина, дзинькнула тетива. В стену слева от него ударилась стрела, но он уже был около стола и с победным гиканьем вскидывал нож.

— Ха-ха…

Виктус взмахнул арбалетом и попал ему в лоб над самым глазом.

— Ох!

Перед глазами Коски внезапно воссиял свет, колени подогнулись. Он ухватился за стол и ткнул ножом неведомо куда.

— Фух…

Горло сдавили руки, унизанные твердыми кольцами. Перед глазами замаячило красное лицо Виктуса с перекошенным ртом.

Пол ушел из-под ног, комната опрокинулась. Коска треснулся головой об пол. И все сокрыла тьма.

Сражение под расписным куполом завершилось. Сверкающий мозаичный пол любимой ротонды Орсо и обе широкие лестницы были завалены трупами, усыпаны лишившимся хозяев оружием и залиты лужами крови.

Наемники победили, если можно считать победой то, что в живых их осталось не более дюжины.

— Помогите! — хрипел один из раненых. — Помогите!

Но товарищей его занимало другое.

— Откройте эту чертову дверь!

Приказ отдал Секко — капрал, который стоял в карауле, когда Монца приехала в лагерь Тысячи Мечей лишь для того, чтобы найти там опередившего ее Коску. Он оттащил от дверей, украшенных львиными мордами, труп талинского солдата и сбросил его с лестницы.

— Ты! Найди топор!

Монца нахмурилась.

— У Орсо там наверняка есть еще стражники. Лучше бы дождаться помощи.

— Ждать? И делить улов? — Секко пренебрежительно хохотнул. — Шла бы ты, Меркатто, ты нам больше не командир! Открывайте!

Двое солдат начали рубить двери топорами. Полетели обломки облицовки. Прочие выжившие, забыв дышать от жадности, столпились в опасной близости от мелькающих лезвий. Но двери, похоже, были сделаны для того, чтобы производить впечатление на гостей, а не противостоять захватчикам. Петли слабели при каждом сотрясении. Еще несколько ударов, и один топор прошел насквозь, выбив здоровенный кусок дерева. Секко с победным криком просунул в дыру копье и поднял засов с обратной стороны. Затем схватился за рваные края пролома и рывком отворил двери.

Отпихивая друг друга, вопя, как дети на празднике, опьяневшие от крови и алчности наемники радостно ринулись в светлый зал, где умер Бенна. Монца знала, что спешить за ними мысль не слишком удачная. Орсо тут, вполне возможно, и не было, а если был, то отнюдь не без защиты.

Но иногда приходится хвататься за крапиву.

Пригнувшись, она бросилась следом. Мгновением позже услышала щелчки арбалетов. Наемник, за спиной которого она укрывалась, упал, Монца, обходя его, нырнула в сторону. Другой пошатнулся, получив в грудь стрелу, попятился. Крики, топот сапог, мельтешащие перед глазами портреты победителей древности на стенах огромного зала с высокими окнами… И солдаты в полной броне. Личная стража Орсо.

Она увидела, как Секко пихнул одного из стражников копьем, наконечник которого лишь бессильно скрежетнул по стали. Услышала лязг — наемник ударил стражника по шлему булавой и завопил, когда его самого рубанули по спине двуручным мечом. Брызнула кровь, вопль оборвался. Другого наемника, бросившегося в атаку, остановила стрела. Монца, добежав до мраморного стола, присела, подставила плечо под край и перевернула его, опрокинув на пол стоявшую на нем вазу. Едва успела нырнуть в укрытие, как в мрамор тюкнула другая стрела.

— Нет, — закричал кто-то, — нет!

Мимо пронесся наемник, спеша добраться до двери, в которую с таким восторгом ворвался несколько мгновений назад. Пропела тетива, он сделал еще шаг и рухнул ничком со стрелой в шее. Попытался подняться, но изо рта хлынула кровь, и он обмяк. Умер, уставившись на Монцу.

Вот она, расплата за жадность. Сиди теперь за столом, как в ловушке, без единого друга рядом, жди своей очереди…

— Схватилась за крапиву, мать твою, — ругнулась Монца себе под нос.

Балагур преодолел, пятясь, последние несколько ступеней, и стук сапог внезапно сделался гулким, словно за спиной открылось широкое пространство. Оглянувшись, он увидел просторный круглый зал с семью величественными входными арками и куполом, разрисованным крылатыми женщинами. Стены были уставлены множеством скульптур, и, когда он двинулся дальше, на него уставились сотни мраморных глаз.

Судя по всему, защитники держали здесь оборону. По всему залу и на двух изогнутых лестницах, ведущих вверх, валялись мертвецы. Наемники Коски и гвардейцы. Все теперь были на одной стороне. Балагур припомнил, что, покуда бился в кухне, сверху вроде бы доносились звуки сражения. Только ему не до того было, чтобы прислушиваться.

Следом за ним из арки выбрался Трясучка. С мокрыми от крови волосами, прилипшими к голове, с лицом в кровавых потеках, с разорванным и окровавленным правым рукавом. Весь в синяках и царапинах. Но нанести ему последний, решающий удар Балагуру так и не удалось. Щит северянина сплошь покрывали выбоины и вмятины, но тот по-прежнему держал в руке топор и готов был драться. Он окинул взглядом круглый зал и кивнул.

— Много трупов, — пробормотал.

— Сорок девять, — сказал Балагур. — Семь раз по семь.

— Подумать только. Добавить твой — и будет пятьдесят.

Трясучка ринулся к нему, отведя топор как бы для удара сверху, затем резко пригнулся, целя в лодыжку. Балагур перепрыгнул через лезвие, опустил тесак на голову северянина. Тот вздернул щит, клинок впустую лязгнул по иссеченной поверхности. Следующий удар Балагур нанес ему ножом в незащищенный бок, наткнулся на рукоять топора, взлетевшего вверх, но все-таки умудрился резануть по ребрам. Развернулся, поднимая тесак, дабы завершить дело, но опустить не успел — Трясучка ударил его локтем в горло. Отшатнувшись, Балагур споткнулся о труп, чуть не упал.