— Но я должен поддерживать связь с моим народом! — Орсо стукнул ладонью по столу, чтобы подчеркнуть сказанное. Немного чувства, вот чего им здесь не хватало. Все в Белом Кабинете было холодным, сухим, бескровным, расчетливым. — Показать людям, что мы все заняты одним большим делом. Что мы одна семья! Наша страна недаром называется Союзом — мы должны быть заодно, черт подери!

Орсо не хотел становиться королем. Сейчас он получал от своего положения еще меньше удовольствия, чем когда был кронпринцем, если это вообще возможно. Однако, раз уж он все-таки сделался королем, он был решительно настроен использовать это звание во благо.

Лорд-камергер Хофф вяло похлопал ладонью по столу, изображая аплодисменты.

— Превосходная идея, ваше величество!

— Превосходная. Идея, — отозвался эхом верховный судья Брюкель, чья манера разговора вызывала ассоциации с дятлом, да и нос вполне соответствовал.

— Благороднейшие побуждения, и изящно выраженные, — согласился Городец. Впрочем, его одобрение так и не отразилось в его глазах.

Кто-то из стариков копался в бумагах, еще один хмурился, глядя на вино в своем бокале, словно там плавало что-то дохлое. Городец продолжал гладить свою бороду, но теперь у него было такое лицо, как будто он хлебнул мочи.

— Но?

Орсо уже знал, что в Закрытом совете всегда имеется по меньшей мере одно «но».

— Но… — Хофф взглянул на Байяза, который едва заметным кивком позволил ему продолжать, — …может быть, будет лучше подождать более благоприятного момента. Когда положение будет более устойчивым. Ведь и здесь есть множество дел, которые требуют внимания вашего величества!

— Множество. Дел, — подтвердил верховный судья.

Вздох Орсо больше походил на рычание. Его отец всегда презирал Белый Кабинет с его жесткими, бездушными креслами. Презирал жестких, бездушных людей, которые на них сидели. Он не раз предупреждал Орсо, что в Закрытом совете еще не было сделано ничего хорошего. Но если не здесь, то где? Эта тесная, лишенная воздуха, лишенная индивидуальности комната была тем местом, где пребывала власть.

— Не хотите ли вы сказать, что правительственный механизм без меня застопорится? — спросил он. — Мне кажется, вы несколько переслащиваете пилюлю.

— Некоторые вопросы должен решать только монарх, и люди должны видеть, что он их решает, — сказал Глокта. — В Вальбеке ломателям был нанесен сокрушающий удар.

— Трудная задача, с которой ваше величество превосходно справились, — пробубнил Хофф, едва не пуская слюни в приливе льстивого восторга.

— Однако эта зараза пока еще далеко не искоренена. И те из них, кому удалось сбежать, стали… еще более радикальными в своих взглядах.

— Сеют раздор среди рабочих. — Верховный судья Брюкель резко встряхнул костистой головой. — Стачки. Забастовки. Нападения на персонал. Вред имуществу.

— Да еще эти чертовы памфлеты! — добавил Бринт.

Со всех сторон раздались стоны.

— Чертовы. Памфлеты.

— Я всегда считал, что образование простолюдинам ни к чему, а теперь могу добавить, что оно попросту опасно!

— Этот треклятый Ткач умеет так обращаться со словами…

— Не говоря уже о непристойных гравюрах.

— Они склоняют народ к неповиновению!

— К нелояльности!

— Эти их разговоры о грядущей Великой перемене…

По левой стороне изможденного лица Глокты снизу вверх пробежала волна подергиваний.

— Они обвиняют Открытый совет! — (И публикуют карикатуры, где его члены представлены в виде свиней, дерущихся возле корыта.) — Они обвиняют Закрытый совет! — (И публикуют карикатуры, на которых его члены трахают друг друга). — Они обвиняют его величество! — (И публикуют карикатуры, на которых он трахает все, что попадется под руку.) — Они обвиняют банки!

— Они распространяют нелепые слухи о том, что государство… погрязло в долгах… перед банкирским домом «Валинт и Балк»…

Городец замялся, не договорив. Комната погрузилась в нервное молчание. Наконец Байяз оторвал взгляд своих жестких зеленых глаз от окна и устремил его вдоль стола:

— Этот поток дезинформации должен быть пресечен.

— Мы уничтожили дюжину печатных станков, — проскрипел Глокта, — но они строят новые, и с каждым разом все меньших размеров. Теперь любой глупец может не только писать, но и печататься, и выражать свое мнение.

— Прогресс! — посетовал Брюкель, возведя взгляд к потолку.

— Эти ломатели — как чертовы кроты у меня в саду, — проворчал лорд-маршал Рукстед, кресло которого стояло слегка наискосок, создавая впечатление беспечной отваги. — Убьешь пятерых, нальешь бокальчик, чтобы отпраздновать, а утром глядь — снова весь газон в чертовых дырах!

— Даже от моего мочевого пузыря меньше беспокойства, — добавил Бринт, вызвав смешки у всех присутствующих.

Глокта с негромким чмоканьем пососал пустые десны:

— И потом, есть еще сжигатели…

— Безумцы! — рявкнул Хофф. — Одна эта женщина, Судья, чего стоит!

Лица вокруг стола скривились от отвращения — трудно сказать, то ли в принципе из-за упоминания такой твари, как женщина, то ли при мысли об этом конкретном экземпляре.

— Я слышал, на Колонской дороге нашли убитого фабриканта. — Городец с особой яростью дернул себя за бороду. — С памфлетом, прибитым к его лицу гвоздями!

Рукстед положил на стол большие кулаки:

— А тот бедолага, которого задушили, запихнув ему в глотку тысячу листков с правилами, которые он распространял среди своих работников…

— Еще немного, и можно будет подумать, что наши действия только ухудшили положение, — заметил Орсо. В памяти всплыл образ Малмера. Как болтались его ноги, свисая из покачивающейся на ветру клетки. — Возможно, мы могли бы сделать какой-нибудь жест доброй воли. Определить минимальный размер заработной платы? Улучшить рабочие условия? Я слышал, что недавний пожар на одной из фабрик унес жизни пятнадцати малолетних рабочих…

— Было бы глупостью, — произнес Байяз, уже вновь переключивший внимание на сад за окном, — препятствовать свободному развитию рынка.

— Рынок служит интересам всех и каждого! — поддакнул лорд-канцлер.

— Неслыханное. Процветание, — согласился верховный судья.

— Малолетние рабочие, без сомнения, приняли бы его с восторгом, — заметил Орсо.

— Без сомнения, — подтвердил лорд Хофф.

— Если бы не сгорели вместе с фабрикой.

— От лестницы нет проку, если у нее ступеньки только наверху, — сказал Байяз.

Орсо открыл было рот, чтобы возмутиться, но верховный консул Матстрингер влез первым:

— К тому же нам неизменно противостоит целый спектр зарубежных противников. — (Координатор внешней политики Союза вечно путал цветистость слога с глубиной мысли.) — Может быть, гурки и погрязли во всеобъемлющих затруднениях внутри своей страны…

Байяз отметил эту мысль удовлетворенным хмыканьем.

— …но имперцы не прекращают бряцать мечами у наших западных границ, подстрекая население Старикланда к новым актам неповиновения, в то время как на востоке вновь набирают смелости стирийцы…

— Они строят собственный флот! — Ради этой ремарки лорд-адмирал даже проснулся, приподняв тяжелые веки. — Новые корабли. Вооруженные пушками. В то время как наши суда гниют у причалов из-за недостатка инвестиций!

На этот раз хмыканье Байяза имело хорошо знакомый недовольный оттенок.

— Причем они действуют исподтишка, — продолжал Матстрингер, — сея раздоры в Вестпорте, подговаривая старейшин поднять мятеж. Что говорить, им уже удалось подстроить голосование по вопросу возможного выхода города из состава Союза! Оно состоится через месяц!

Собравшиеся старики принялись соревноваться в проявлениях патриотического негодования — зрелище, породившее у Орсо желание выйти из состава Союза самому.

— Измена. Бунт, — пророкотал верховный судья.

— Чертовы стирийцы! — взвился Рукстед. — Это они любят, действовать в тени!

— Мы это тоже умеем, — проговорил Глокта негромко, но таким тоном, что волоски на коже Орсо зашевелились под богато расшитым мундиром. — В эту самую минуту мои лучшие люди прилагают все усилия, чтобы обеспечить лояльность Вестпорта.