— Правила для тех, кто должен им подчиняться, — сказал Кальдер.

— Правила существуют для всех, а для вождей — в первую очередь. Если не станет правил, все люди будут существовать поодиночке, и каждый будет владеть лишь тем, что сможет одной рукой урвать у мира и другой — удержать. Хаос.

Кальдер кивнул.

— Понятно. — И Бетод знал, что так оно и есть. Как же мало сходства между его сыновьями. Скейл — коренастый блондин, грубиян. Кальдер — тощий, темноволосый и хитрый. И оба так похожи на мать, что Бетод иногда гадал, досталось ли им хоть что-нибудь от него.

— И что мы будем делать, если случится мир? — спросил Скейл.

— Строить. — Бетод улыбнулся, вспомнив о своих планах, которые обдумывал так часто, что порой готов был воспринимать их как нечто уже свершившееся. — Мы отправим людей по домам — к их ремеслам, их семьям, их урожаям. А потом мы заставим их платить нам налоги.

— Налоги?

— Это южане придумали, — пояснил Кальдер. — Деньги, значит.

— Каждый отдает своему вождю немного от того, чем владеет, — сказал Бетод. — А мы на эти деньги будем расчищать леса, копать шахты и возводить стены вокруг городов. Потом мы построим великую дорогу из Карлеона в Уффриц.

— Дорогу? — пробормотал Скейл, не желавший видеть блеска в благоустроенной земле.

— По ней можно передвигаться вдвое быстрее против обычного, — вставил Кальдер, начавший терять терпение.

— Воинам? — с надеждой в голосе спросил Скейл.

— Если понадобится, — сказал Бетод. — А еще и повозкам, товарам, скотине и посланиям. — Он ткнул пальцем в сторону яркого на темном фоне окна, как будто через него можно было увидеть отблеск светлого будущего. — Эта дорога станет хребтом той нации, которую мы построим. Дорога сошьет весь Север воедино. Я выиграл много битв, но запомнят меня как строителя дороги. Эта дорога изменит мир.

— Как можно изменить мир какой-то дорогой? — спросил Скейл.

— Ты идиот, — сказал Кальдер.

Скейл стукнул его по голове, сбоку, и сбил на пол, продемонстрировав тем самым ограниченность силы разума. Бетод услышал, как ахнула Урси, и стукнул Скейла почти так же и тоже сбил его с ног, продемонстрировав относительность грубого превосходства в физической силе. К сожалению, подобные сцены случались в их семейном кругу довольно часто.

— Ну-ка, встаньте оба! — рявкнул Бетод.

Поднимаясь и прижимая ладонь к окровавленному рту, Кальдер мрачно зыркнул на брата, а Скейл, прикрывая собственный рот, ответил таким же мрачным взглядом. Бетод взял обоих за правые руки и сложил их в пожатии, стиснув так, что они никак не смогли бы воспротивиться.

— Мы одна семья, — сказал он. — Если мы не будем стоять друг за друга, то на кого же можно будет положиться? Скейл, когда-нибудь ты станешь вождем. Ты должен сдерживать свой нрав. Кальдер, когда-нибудь ты станешь правой рукой брата, его первым помощником и самым доверенным советником. Ты должен сдерживать язык. В вас, вместе взятых, заложено все самое лучшее, что есть во мне, и еще много сверх того. Вы, вместе взятые, сможете сделать наш клан величайшим на всем Севере. Порознь вы ничто. Не забывайте об этом.

— Да, отец, — пробормотал Кальдер.

— Да, отец, — буркнул Скейл.

— А теперь идите, и если я услышу еще об одной драке, то лучше пусть это будет жалоба на то, как вы вдвоем побили кого-то третьего. — Он стоял, упершись ладонями в бедра, пока они, держась за руки, плелись к выходу, вывалились в коридор и захлопнули за собой дверь. — Мне с трудом удается поддерживать мир между родными сыновьями, — пробормотал он, недовольно мотнув головой. — И как же я смогу примирить между собой предводителей Севера?

— Остается надеяться, что предводители Севера будут вести себя более по-взрослому, — отозвалась Урси; шурша юбками по полу, она подошла к супругу сзади и ласково положила ладони ему на бока.

Бетод фыркнул и прижал ее ладони к сердцу.

— Боюсь, это пустые надежды. На Севере любят великих воинов, а из великих воинов редко получаются великие вожди. Люди, лишенные страха, лишены и воображения. Головами они не думают, а расталкивают то, что попадается на пути. В наших краях славят злобных, спесивых, вспыльчивых людей, а в предводители толпа избирает самых ребячливых из них.

— В тебе они нашли предводителя совсем иного сорта.

— Я заставил их прислушаться ко мне. И Гремучую Шею заставлю прислушаться. И Девятипалого заставлю. — Тут Бетод подумал о том, кого именно он пытается убедить: жену или самого себя. — Он может быть вполне разумным человеком.

— Пожалуй, не столько может, сколько мог. — Дыхание Урси, негромко говорившей ему на ухо, щекотало шею Бетода. — Но Девятипалый кровожаден. Он упивается убийствами. С каждым днем он все меньше друг тебе, все меньше заслуживает доверия, вообще все меньше человек и все больше зверь. С каждым днем он все меньше Логен и все больше Девять Смертей.

Бетод поморщился. Он знал, что тут она была права.

— Иногда он бывает вполне спокойным.

— А в остальное время? Ты знаешь, что на прошлой неделе он перебил в загоне целое стадо овец?

Кривая ухмылка Бетода превратилась в гримасу.

— Слышал об этом.

— Он сказал, что ему надоело их блеяние. — Он убивал их голыми руками, и так аккуратно, что остальные при этом нисколько не тревожились.

— Слышал об этом.

— Овчарка залаяла, и он разбил ей голову, а потом его отыскали среди овечьих трупов — он преспокойно спал себе и храпел. Он порождение смерти и приносит смерть всюду, где появляется. Я боюсь его.

Бетод повернулся в ее объятиях, посмотрел на нее сверху вниз и ласково потрепал ее ладонью по щеке.

— Тебе ничего не нужно бояться. Кому-кому, но не тебе. — Хотя он твердо знал, что и сам боится. Сколько уже лет он живет в непрерывном страхе?

Она положила ладонь на его руку.

— Его я не боюсь. Я боюсь тех неприятностей, которые он может тебе причинить. И обязательно причинит. — Он взглянул ей в глаза, а она понизила голос до шепота. — Ты ведь знаешь, что я права. Что если тебе и впрямь удастся добиться мира? Девятипалый — это не меч, который можно повесить возле очага, а потом рассказывать о нем сказки после ужина. Он — Девять Смертей. Думаешь, он прекратит сражаться, если ты перестанешь подбирать для него противников? Нет. Он будет находить их сам, начав с тех, кто поближе. Потому что такой он есть. Рано или поздно он пожелает драться с тобой.

— Но я в долгу перед ним, — пробормотал Бетод. — Без него мы никогда…

— Великий Уравнитель оплачивает все долги, — ответила она.

— Но ведь есть порядки… — Однако его голос прозвучал очень слабо, чуть слышно, и Бетод старался не смотреть в темные глаза жены.

— Об этом можешь рассказывать детям, — прошептала она. — Но мы-то знаем, как устроен мир. Важно лишь одно: полезно или вредно.

— Я поговорю с ним, — повторил Бетод, понимая, как неубедительно звучат эти слова даже для его собственного слуха. Он высвободился из объятий жены и подошел к окну. — Он отдаст мне сына Гремучей Шеи. Он поймет, что это важно. Должен понять! — Он уперся кулаком в подоконник и повесил голову. — Клянусь мертвыми, меня уже тошнит от всего этого. Тошнит от крови.

Она снова подошла вплотную и принялась разминать его плечи и загривок, а он ответил на ее прикосновение тяжелым вздохом.

— Ты никогда не стремился к кровопролитию.

Он заставил себя рассмеяться, хотя ничего веселого тут не было.

— Стремился. И требовал. Не так много — я никогда не думал, что крови окажется столько, — но в том и беда с кровью. Рану так легко нанести, а вот залечить очень трудно. Я же наносил их много и жадно. Мне требовался человек, который сражался бы от моего имени. Мне требовался человек, который не остановился бы ни перед чем. Мне требовалось чудовище.

— И ты его нашел.

— Нет, — прошептал он, сбрасывая ее руку. — Я его создал.

Это был один из тех дней самого начала лета, когда теплое солнце, как умный полководец, выманивает тебя наружу и захватывает врасплох внезапной ливневой атакой. После только что прошедшего дождя с соломенных крыш домов обильно капала вода, двор форта превратился в жидкое месиво, посреди которого тут и там блестели лужи.