— Каков нынче доход? — спросила она, шумно распахнув одну из книг и обмакнув перо в чернильницу. Прямо к делу, безо всяких «как дела?» Ему это очень импонировало в ней, хотя, конечно, он не стал бы говорить об этом. Его комплименты чаще всего воспринимались как оскорбления.

Балагур выкладывал монеты столбиками, по должникам и достоинству монет, а потом толкал их, и они, с негромким бряканьем, вытягивались в ровные рядочки. По большей части неблагородные металлы, лишь изредка разбавленные проблесками серебра.

Борферо подалась вперед, наморщила нос и подняла очки на лоб, отчего ее глаза сразу сделались очень маленькими.

— И еще меч, — сказал Балагур, выкладывая оружие на край стола.

— Неважный урожай, — пробормотала она.

— Очень уж почва неплодородная.

— Тоже верно. — Она вернула очки на место и принялась аккуратно выводить цифры в гроссбухе. — А кому сейчас легко? Всем тяжко. — Она часто повторяла эти слова. Как будто они всегда и все объясняли и оправдывали.

— Куртис дан Бройя спросил меня, когда долг будет считаться погашенным.

Она подняла голову, изумившись этому вопросу.

— Когда Старатель скажет, что он погашен.

— Именно это я и сказал ему.

— Правильно.

— Вы просили меня поискать также… э-э… пакет. — Балагур выложил сверток на стол перед нею. — Он оказался у Бройи.

Пакет совершенно не казался чем-то важным. Менее фута длиной, завернутый в клочок очень старой облысевшей звериной шкуры, на которой раскаленным клеймом была выжжена буква, а может быть, цифра. Но не из тех цифр, которые были знакомы Балагуру.

Мистресс Борферо схватила пакет и тут же мысленно обругала себя за то, что слишком явно демонстрирует нетерпение. Она знала, что в этом деле доверять нельзя никому. И у нее сразу же возникла масса вопросов. Подозрений. Каким образом вообще такая вещь могла попасть к этому никчемному Бройе? Не ловушка ли это какая-нибудь? Не подослан ли Балагур от гурков? Или, может быть, от Каркольф? Двойной обман? В сетях, которые плетет эта смазливая сучка, никаких концов не сыщешь. Тройной обман? Но в чем ее интерес? В чем выигрыш? Четверной обман?

На лице Балагура не было видно никаких признаков алчности, никаких признаков амбициозности, никаких признаков чего-либо вообще. Он, безо всякого сомнения, был странным типом, но явился с более чем почтенными рекомендациями. В высшей степени дельный, и ей нравилось это в людях, хотя она никогда не стала бы говорить об этом. Управляющий должен держаться в известном отдалении от своего персонала.

Порой вещи оказываются именно тем, чем кажутся. За свою жизнь Борферо повидала вдосталь всяких странных случайностей.

— Может быть, это и оно, — задумчиво произнесла она, хотя была в этом абсолютно уверена. Она была не из тех женщин, что тратят время на «вероятно» и «может быть».

Балагур кивнул.

— Ты хорошо поработал, — сказала она.

Он опять кивнул.

— Старатель наверняка захочет наградить тебя. — Будь щедра со своими людьми, всегда говорила она, или с ними будет щедрым кто-то другой.

Но обещание щедрости не произвело впечатления на Балагура.

— Может быть, женщин?

Это предложение, похоже, слегка оскорбило его.

— Нет.

— Мужчину?

И это тоже.

— Нет.

— Хаск? Бутылку…

— Нет.

— Но ведь должно быть хоть что-нибудь.

Он пожал плечами.

Мистресс Борферо надула щеки. Все, чем она обладала, было получено благодаря умелому потаканию человеческим желаниям. И она плохо понимала, что делать с человеком, у которого таковых не имеется.

— Что ж, тогда подумай, чего же ты хочешь.

Балагур медленно кивнул.

— Я подумаю.

— Ты видел в кабаке двоих пьяных северян?

— Двоих северян я видел. Один из них читал книгу.

— Книгу? Неужели?

Балагур пожал плечами.

— Читателей можно повсюду встретить.

Она прошагала через кабак, недовольно отметив отсутствие богатых посетителей и прикинув на ходу, что выручка этим вечером будет удручающе мала. Если один из северян читал, то тем самым он выдал себя. Глубокий пил прямо из горлышка какое-то из ее лучших вин. Еще три бутылки, уже пустых, валялись под столом. Мелкий курил из трубки чаггу, наполняя воздух характерной вонью. Как правило, Борферо не позволяла такого, но для этих двоих была вынуждена сделать исключение. Она не имела ни малейшего понятия о причинах, подвигнувших банк взять себе на службу столь отталкивающих субъектов. Но полагала, что богатые не нуждаются в объяснении своих поступков.

— Джентльмены… — сказала она, с известной деликатностью опускаясь в кресло.

— Где? — Мелкий хрипло расхохотался. Глубокий медленно наклонил бутылку и поверх горлышка взглянул на брата с брезгливым неудовольствием.

Борферо без остановки, самым деловым — мягким и убедительным — тоном продолжала:

— Вы сказали, что ваши… наниматели были бы очень признательны, если бы мне вдруг подвернулся… некий предмет, о котором вы упоминали.

Оба северянина разом вскинулись, будто их дернули за одну нитку, башмак Мелкого задел пустую бутылку, и она по широкой дуге покатилась в сторону.

— Чрезвычайно признательны, — подтвердил Глубокий.

— И на какую часть моего долга распространится их благодарность?

— На весь долг.

По коже Борферо пробежали мурашки. Свобода. Неужели? Прямо сейчас, в ее кармане? Но она не могла позволить себе забыть об осторожности даже при столь высоких ставках. Наоборот, чем больше на кону, тем осторожнее нужно себя вести.

— Мой долг будет погашен?

Мелкий подался ближе и провел мундштуком трубки по покрытому давней щетиной горлу.

— Убит.

— Зарезан, — рыкнул его брат, вдруг тоже наклонившийся через стол вплотную к ней.

Созерцание исполосованных шрамами физиономий этих убийц-люмпенов в непосредственной близи не доставляло ей никакого удовольствия. А если она хоть несколько мгновений понюхает их дыхание, ей и вовсе конец.

— Отлично, — пискнула она и щелчком отправила сверток через стол. — В таком случае я прекращаю долговые выплаты. Не сочтите за труд передать мои наилучшие пожелания вашим… нанимателям.

— Непременно. — Мелкий не столько улыбнулся, сколько показал острые зубы. — Но не думаю, что они шибко нуждаются в твоих пожеланиях.

— Ты только лично на себя не принимай. — Глубокий не улыбался. — Нашим нанимателям плевать на всякие там пожелания.

Борферо резко, коротко вздохнула.

— А кому сейчас легко?

— Тоже верно… — Глубокий поднялся и стиснул сверток широкой ладонью.

Стоило им выйти на вечернюю улицу, как прохладный воздух словно пощечину отвесил Глубокому. Сипани, не слишком-то доброжелательный в спокойном состоянии, нынче злонамеренно кружился волчком.

— Должен признаться, — сказал он, старательно прокашлявшись и смачно харкнув, — что я малость пьянее вина.

— Угу, — отозвался Мелкий и, рыгнув, всмотрелся в туман. По крайней мере, немного развиднелось. Настолько, насколько вообще возможно в этом мутном аду. — Знаешь ли, не лучшая новость, когда находишься на деле.

— Ты прав. — Глубокий поднял их добычу к свету. — Так уж вышло. Но кто ж мог ожидать-то, что эта штука возьмет и свалится прямо нам в руки?

— Скажем, только не я. — Мелкий нахмурился. — Или… не скажем?

— Я же хотел только глоток — горло промочить, — сообщил Глубокий.

— Один глоток имеет обыкновение вести за собою друзей. — Мелкий насадил покрепче свою дурацкую, чтоб ее, шляпу. — Значит, теперь небольшая прогулка на берег, да?

— В этой шляпе ты выглядишь болван болваном.

— Ты, братишка, придаешь слишком большое значение внешнему виду.

На это Глубокий лишь прошипел сквозь зубы:

— И как, по-твоему, за эту штуку тетке действительно спишут ее долги?

— На сегодня может быть. Но ты ведь знаешь, как это бывает. Раз задолжал — должен всю жизнь. — Глубокий снова харкнул и, поскольку переулок под ногами шатался уже не столь размашисто, побрел вперед, крепко стискивая свою ношу в кулаке. Нет уж, не будет он класть эту штуку в карман, откуда ее сможет щипнуть любой малолетний поганец. В Сипани полно поганого ворья. Когда он был здесь в прошлый раз, у него сперли отличные носки, и он на обратном пути натер пару жутко болезненных мозолей. Кто носки-то спер? Поганые стирийцы. Нет уж, он не выпустит эту штуку из рук. И пусть эти мелкие засранцы попробуют до нее добраться!