Весельчак Йон тем временем совершил нечто такое, что многие сочли бы немыслимым: он нахмурился еще сильнее, черные глаза, мрачные как две могилы, толстые пальцы раздирают густую свалявшуюся бороду.

— Что именно?

Зобатый снова взглянул на Раубина.

— Хочешь перекопать все это вдоль и поперек? — Посредник беспомощно развел руками. — Я слышал, что мы узнаем, когда увидим.

— Узнаем, когда увидим? Какого хоть…

— Йон, жаловаться можешь деревьям. Приказ есть приказ.

— К тому же мы ведь уже здесь, верно? — вставил Раубин.

Зоб опять посмотрел на него и громко цыкнул зубом.

— Ну, это ты угадал. Прямо в яблочко. Как и все подобные догадки — когда ни скажешь, не ошибешься. Да, мы здесь.

— Мы здесь, — пропел Брек-и-Дайн, умудрившись по горскому обычаю даже в этих двух словах скакнуть от чуть ли не писка до хрипа, обсосал с косточки последние капли жира и щелчком отправил ее в кусты. — К востоку от Кринны, где и луна не светит, где на сто миль не найти чистого места, чтоб посрать, и где под ногами то и дело путаются бешеные дикари, для которых высшая красота — это протыкать собственные рожи костями. — Здесь он, пожалуй, немного погорячился, потому что и сам был так покрыт татуировками, что кожа у него была скорее синей, нежели белой. Впрочем, Зобатый полагал, что не бывает большего презрения, нежели то, с каким один дикарь относится к другому, тем более если они из разных племен.

— Не стану спорить: здесь, к востоку от Кринны, можно встретиться с очень забавными обычаями. — Раубин пожал плечами. — Но нужная штука находится здесь, и мы тоже здесь. Так почему бы нам попросту не забрать эту поганую штуку и не убраться, на хрен, домой?

— Так, почему бы тебе, Раубин, попросту не забрать эту поганую штуку? — рыкнул Весельчак Йон.

— Потому что моя, мать твою, работа — это, мать твою, сказать тебе, чтобы ты, Йон, мать твою, Непролаз, забрал ту или иную, мать ее, штуку.

Наступила продолжительная и очень противная пауза. Как сказали бы горцы, противнее даже, чем отродье человека и овцы. А потом Йон заговорил своим тихим, спокойным голосом, от которого у Зобатого даже после стольких лет знакомства мурашки по рукам побежали.

— Надеюсь, что я ошибаюсь. Клянусь мертвыми, я всей душой надеюсь, что ошибаюсь. Но у меня такое ощущение… — он подался вперед, и всем стало донельзя ясно, сколько у него при себе топоров, — что со мною говорили невежливо.

— Нет, нет, ни в коей мере, я вовсе не…

— Вежливость, Раубин. Эта дрянь не стоит ровным счетом ничего, зато может принести человеку немалую пользу. Скажем, вежливому человеку не придется нести свои мозги в руках, когда нужно будет возвращаться домой. Я понятно выразился?

— Конечно, Йон, понятнее некуда. Я позволил себе лишнее. Я кругом не прав, куда ни кинь, и оченно извиняюся. Никоим образом не хотел тебя обидеть. Очень уж давит. Со всех сторон давит и ведь не только на меня, но и на всех нас. Ваши головы под топором, но ведь и моя тоже. Пусть не здесь, но вот вернемся домой, и вы сможете убедиться, что если будет что не по-ейному… — Раубина снова передернуло, еще сильнее, чем прежде.

— И все же, мне кажется, немного уважения было бы не…

— Хватит. — Зобатый махнул рукой, пресекая разговор. — Все мы сидим на одной и той же треклятой дырявой шлюпке и вместе тонем, и такие споры нам не помогут. Нам нужна любая пара рук, способная вычерпывать воду, хоть мужских, хоть женских.

— Я всегда готова помочь, — сказала Чудесница, являвшая собой воплощенную невинность.

— Ну уж… — Зобатый сел на корточки, вынул нож и принялся чертить на земле карту деревни. Как это много-много лет назад делал Тридуба.

— Пусть мы не знаем точно, что это за вещь, но нам, по крайней мере, известно, где она находится. — Нож царапал землю; воины собрались вокруг и смотрели — кто стоя, кто сидя, кто на корточках. — Большой дом, что посередине, с резными головами вроде бы лис на коньках. Ежели меня спросить, то я скажу, что это драконы, но это, знаете ли, другая история. Вокруг идет забор, в нем двое ворот, на север и на юг. Вот дома и хижины. Это, полагаю, свинарник. А это, вероятно, кузница.

— И сколько же там может быть народу? — спросил Йон. Чудесница почесала шрам на черепе, скорчила рожу и уставилась в небо.

— Бойцов — человек пятьдесят-шестьдесят… Несколько стариков, несколько дюжин женщин и детей. Кто-то из них тоже, вероятно, способен держать оружие.

— Женщины драться лезут, — усмехнулся Никогда. — Стыдоба!

— Загнать этих тварей обратно к очагу, да? — осклабилась Чудесница.

— О, очаг… — Брек тоже уставился в пасмурное небо, как будто оно было устлано не тучами, а счастливыми воспоминаниями.

— Шестьдесят воинов? И нас всего семеро, не считая обузы. — Весельчак Йон согнул язык лодочкой и по аккуратной дуге пустил струйку слюны через башмаки Раубина. — Дело дрянь. Нам нужно больше народу.

— Тогда бы нам жратвы не хватило. — Брек-и-Дайн сокрушенно погладил живот. — Ее и так не очень…

Зобатый перебил его.

— Сдается мне, что придется выполнять планы с теми людьми, которые у нас есть. Ясно как день, что честный бой с шестью десятками нам не сдюжить. — Ну, и ведь люди шли в его дюжину не для честного боя. — Надо нам хотя бы часть устранить.

Никогда поморщился.

— Интересно, есть ли смысл спрашивать, почему ты смотришь на меня?

— Потому, красавчик, что для уродливых мужиков нет никого противнее и хуже, чем красивые мальчики.

— Факты — упрямая вещь, с ними не поспоришь. — Никогда вздохнул и отбросил назад свои длинные волосы. — Красивое лицо — мое проклятие.

— Тебе проклятие, а мне — благословение. — Зобатый ткнул в северный край нарисованной на земле карты, где был изображен деревянный мост, перекинутый через речку. — Приложишь свою ненаглядную красоту к мосту. Там наверняка стоит стража. Устрой им развлечение.

— Ты имеешь в виду, застрелить кого-то из них?

— Лучше выстрели куда-нибудь рядом с ними, но чтобы заметили. Давайте не убивать никого без необходимости, ладно? При иных обстоятельствах они вполне могли бы оказаться неплохими людьми. — Никогда скептически вскинул бровь.

— Ты так думаешь?

Вообще-то Зобатый так не думал, но у него не было никакого желания и дальше отягощать свою совесть. Она и без того не очень-то хорошо держалась на плаву.

— Устрой им небольшую пляску, и будет с них.

Чудесница хлопнула себя ладонью по груди.

— Очень жаль, что я этого не увижу. Когда начинается музыка, не найдешь плясуна лучше, чем наш Никогда.

— Не переживай, моя милая, я еще потанцую для тебя.

— Все обещаешь, обещаешь…

— Да, да. — Зобатый махнул рукой, пресекая и эту беседу. — Вот когда покончим с этим дурацким дельцем, ты сможешь посмешить нас, если, конечно, живы будем.

— Может, еще и тебя рассмешим, а, Жужело? — сказала Чудесница.

Уроженец долины сидел, скрестив ноги, и держал меч на коленях.

— Может быть, — отозвался он, пожав плечами.

— Мы все туточки — маленький сбитый отряд, и нам нравится дружелюбное поведение.

Жужело коротко взглянул на мрачного Весельчака Йона.

— Это заметно.

— Мы почти что как братья, — сказал Брек, усмехаясь всем своим татуированным лицом. — Мы делим между собой опасность, делим еду, делим вознаграждение, а иной раз случается, что даже смех делим.

— Никогда не ладил со своими братьями, — откликнулся Жужело.

Чудесница громко фыркнула.

— Ну, малыш, кто скажет, что ты не осенен благословением? Ты получил второй шанс пожить в любящей семье. Если протянешь подольше, то, глядишь, и разберешься, что к чему.

Жужело медленно кивнул, и тень от капюшона проползла по его лицу сначала вверх, потом вниз.

— Ни дня без нового урока.

— Хороший совет, — похвалил Зобатый. — А теперь все прочистили уши и слушаем. Как только Никогда выманит несколько человек на себя, мы прокрадемся через южные ворота. — И он поставил на земле крест, чтобы показать, где именно. — Идем двумя группами, по одной с каждой стороны главного дома, где находится эта вещь. По крайней мере, где эта вещь должна находиться. Я, Йон и Жужело заходим слева. — Йон снова сплюнул, Жужело чуть заметно кивнул. — Чудесница, ты с Брейком и Гордяем заходишь справа.