— Можешь ехать на вьючной лошади. До холмов всего день или два.

— Почему бы и нет? — За несколько сотен миль верхом на муле его задница приобрела твердость деревяшки.

Плотники в амфитеатре уже беспорядочно слонялись, начав утреннюю работу. На открытой стороне они возводили несколько рядов скамеек, чтобы принять как можно больше зрителей. Сквозь стойки, поперечины и укосины виднелись темные склоны холмов. Постройка делалась на тяп-ляп, криво, косо, из необструганных досок, кое-где Темпл разглядел стволы деревьев с торчащими ветками.

— Всего несколько недель до большой схватки.

— Жалко, что мы ее пропустим, — сказал Берми. — А теперь давай поспешим, большая часть парней уже далеко впереди.

Темпл засунул новенькую лопату под один из ремней вьючного седла, двигаясь все медленнее и медленнее, пока совсем не остановился. Вот уже пару дней он не видел Шай, хотя продолжал все время думать о долге. Он подумал — наверное, она продолжает упорные поиски. Можно только восхищаться человеком столь целеустремленным, невзирая на цену, невзирая на трудности. Особенно когда ты сам ничего не можешь довести до конца. Даже если очень хочешь.

Он размышлял мгновение, другое, стоя по щиколотки в полузамерзшей жиже, а потом шагнул к Берми и положил ладонь на плечо стирийца.

— Я не еду. Огромное спасибо за предложение, но у меня есть дело, которое я должен закончить. И долг, который нужно отдать.

— С каких пор ты заморачиваешься долгами?

— С этих самых, как я думаю.

Берми смотрел озадаченно, будто размышлял — не шутка ли это?

— Я могу тебя переубедить?

— Нет.

— Твое мнение всегда менялось от дуновения ветерка.

— Похоже, люди меняются.

— А твоя лопата?

— Возьми себе. Это подарок.

— Тут дело в женщине, да? — прищурился Берми.

— Да, но это не то, что ты подумал.

— А она-то что думает?

— Тоже не об этом, — фыркнул Темпл.

— Ладно, поглядим, — Берми запрыгнул в седло. — Ты еще пожалеешь, когда мы вернемся с самородками, здоровенными, как конские яблоки.

— Думаю, я пожалею даже раньше. Такова жизнь.

— Это точно! — Стириец, прощаясь, приподнял шляпу. — С этой сволочью не поспоришь!

Он пришпорил коня и порысил по главной улице. Грязь полетела из-под копыт прямо на подвыпивших старателей, не успевших убраться с дороги.

Темпл глубоко вздохнул. Трудно сказать, не начал ли он сожалеть прямо сейчас? Потом нахмурился. Один из пошатывающихся старателей — старик с бутылкой в руке и дорожками слез на щеках — выглядел знакомым.

— Иосиф Лестек? — Темпл поддернул штаны и перебрался через улицу. — Что случилось?

— Позор! — воскликнул актер, стуча себя в грудь. — Толпа… безвкусица… Мое выступление… освистали. Культурная феерия и… позор! — Он схватил Темпла за грудки. — Меня прогнали со сцены! Меня! Иосифа Лестека! Я владел театрами Мидерленда, как будто они были моими собственными! — Он вцепился в собственную рубаху, измаранную спереди. — Забросали дерьмом! И заменили на три девки с голыми сиськами! Под восторженные рукоплескания, должен заметить. Это все, что нужно зрителями в наше время? Сиськи?!

— Думаю, они всегда пользуются успехом…

— Все кончено! — взвыл Лестек в небо.

— Заткни пасть! — отозвался кто-то из окна.

— Давай, я отведу тебя к Камлингу, — сказал Темпл и взял актера под локоть.

— Камлинг?! — Старик вырвался, размахивая бутылкой. — Гребаный червяк! Сраный предатель! Он вышвырнул меня из своей гостиницы! Меня! Меня! Лестека! Но я отомщу ему!

— Не сомневаюсь.

— Он еще увидит! Они все увидят! Мое лучшее представление еще впереди!

— Они все увидят, но, думаю, лучше утром. Есть еще гостиницы…

— Я без гроша! Я продал фургон, спустил за бесценок реквизит, заложил костюмы! — Лестек рухнул в грязь на колени. — У меня остались лишь те тряпки, что на мне.

Темпл выдохнул пар и поднял глаза к звездному небу. Видимо, в этот раз он выбрал трудный путь. Странное дело, но мысль его обрадовала. Наклонившись, он помог старику подняться на ноги.

— В моей палатке хватит места на двоих, если ты сможешь терпеть мой храп.

— Я не заслуживаю такой доброты! — пошатнулся Лестек.

— Я тоже, — пожал плечами Темпл.

— Мальчик мой… — пробормотал актер, и его стошнило на рубаху Темпла.

Шай нахмурилась. Она была уверена, что Темпл сейчас взгромоздится на вьючную лошадь и уедет прочь, растоптав копытами ее детскую доверчивость и растворившись без вести. Но он всего лишь отдал старателю лопату и попрощался с ним. А потом потащил измазанного дерьмом старика к недостроенной кузнице Маджуда. Люди — загадка без ответа.

Теперь она часто не спала по ночам. Следила за улицей. Думала, вдруг увидит въезжающего Кантлисса, хотя понятия не имела, как он выглядит. Или надеялась ненароком повстречать Пита и Ро, но сомневалась, что сумеет узнать их. Но главным образом она размышляла. О брате и сестре, о Лэмбе, о предстоящем поединке. О лицах и событиях, которые начала забывать.

Джег с надвинутой на глаза шляпой повторял: «Драконица, Драконица…» Додд, удивленно смотревший на ее стрелу в своей груди. И тот служащий из банка, который обратился к ней так вежливо, будто видел перед собой важного посетителя, а не грабителя: «Чем могу вам помочь»? Дело закончилось тем, что она убила его ни за что ни про что. И та девчонка, которую повесили, перепутав с ней. Она покачивалась с петлей на шее, и открытые глаза будто говорили: почему я, а не ты? Но Шай не знала ответ даже приблизительно.

В эти неспешные, темные часы ее голова полнилась сомнениями, как дырявая шлюпка болотной водой, погружаясь и погружаясь, несмотря на безумное отчерпывание. Она представляла смерть Лэмба, как будто она уже настала, Пита и Ро, чьи кости белели где-то на равнине. Из-за этих мыслей она чувствовала себя предательницей, но как выгнать из головы мысль, которая там уже поселилась?

Здесь только смерть давала ответы на все вопросы. Только она могла положить конец спорам и разногласиям, задушить надежду и перечеркнуть планы. Лиф, сыновья Бакхорма, целая куча духолюдов там на равнинах. Люди в Кризе, погибшие в драках, или от горячки, или по глупой случайности, как тот пастух, которого лягнула в лоб кобыла его брата, или торговец башмаками, найденный утонувшим в сточной канаве. Смерть ходила среди них, а когда настанет пора, то придет к каждому.

По улице простучали копыта. Шай вытянула шею, разглядев мерцающие факелы и людей, жмущихся к зданиям, чтобы убраться с дороги дюжины проскакавших всадников. Глянула на Лэмба, который возвышался под одеялом весь в обрывках теней. На голове виднелось только ухо и большая отметина на нем. Зато хорошо слышалось глубокое ровное дыхание.

— Ты проснулся?

— Теперь да, — вздохнул он.

Приезжие осадили коней перед Игорным Храмом Мэра, отсветы факелов скользнули по их обветренным суровым лицам. Шай отвернулась. Ни Ро, ни Пита среди них не было. Как, впрочем, и Кантлисса.

— К Мэру прибыли еще головорезы.

— Слишком много вооруженных мужчин, — пробормотал Лэмб. — Не надо быть гадальщиком на рунах, чтобы понять — кровь близко.

Снова стучали копыта. Взрыв хохота и негромкий женский крик сменились стуком молотка от близкого амфитеатра — напоминание о приближающемся зрелище.

— А что делать, если Кантлисс не приедет? — проговорила она в темноте. — Как мы тогда найдем Пита и Ро?

Лэмб медленно сел, причесывая пальцем седые лохмы.

— Будем продолжать искать.

— А что, если… — Все время, пока Шай об этом думала, она не находила сил высказать вслух. До сих пор. — Вдруг они умерли?

— Мы будем искать, пока не удостоверимся окончательно.

— А что, если они погибли на равнинах и мы никогда не узнаем наверняка, так это или нет? Каждый минувший месяц увеличивает вероятность, что мы никогда ничего не узнаем. Все меньше надежд их разыскать, и все больше вероятность потерять навеки. — Голос ее сорвался на писк, но она ничего не могла с собой поделать. — Они могут быть где угодно, живые или мертвые. Как мы найдем двоих детей в этих пустошах, даже не нанесенных на карты? Когда нам придется оставить поиски? Когда мы сможем остановиться?