— Хочешь, руки стряпчего тоже примут участие? — спросила Шай. — Три гроша — и он твой на целый день.

— Только два, — прищурился Свит.

— По рукам! — кивнула она.

Какой смысл торговаться, когда цены и так малы до невозможности?

— Надеюсь, стряпчему понравится, — ухмыльнулся Лэмб, когда Лиф и Свит отправились обратно, к Братству, при этом разведчик вовсю разглагольствовал о прелестях ушедших лет.

— Он тут не для своего развлечения.

— Как и никто из нас, я полагаю.

Несколько мгновений они ехали молча. Только они и небо, такое огромное и бездонное, что казалось, вот-вот притяжение земли исчезнет, и ты улетишь в синюю высь, чтобы не остановиться никогда. Шай слегка пошевелила правой рукой. Она еще плохо слушалась, боль из локтя и плеча отдавалась в шею и вниз, к ребрам, но с каждым днем становилось все легче. Наверняка все наихудшее осталось позади.

— Я сожалею… — ни с того ни с сего сказал Лэмб.

Шай глянула на него. Старик сгорбился и ссутулился, будто у него на шее висел якорь.

— Да я не сомневалась ни единого дня.

— Я не об этом, Шай. Я сожалею… о том, что произошло в Эверстоке. О том, что я сделал. И чего не сделал. — Он говорил все медленнее и медленнее, пока Шай не стало казаться, что каждое слово ему достается в тяжелой борьбе. — Прости, что прежде никогда не рассказывал, кем был до того, как приехал на ферму твоей матери… — Она смотрела на него с пересохшим ртом, но Лэмб только хмурился, потирая большим пальцем культю отрубленного. — Все, к чему я стремился, это — похоронить прошлое. Стать никем и ничем. Ты можешь понять меня?

— Могу. — Шай сглотнула. У нее самой хватало воспоминаний, которые она не прочь была бы утопить в самой глубокой трясине.

— Но семена прошлого всегда дают всходы, как говорил мой отец. Я — набитый дурак, который получает один и тот же урок, но продолжает ссать против ветра. Прошлое невозможно похоронить. Во всяком случае, не такое, как у меня. Эта срань всегда вылезет наружу.

— Кем ты был? — Голос Шай показался едва слышным хрипом в безграничном пространстве. — Солдатом?

— Убийцей, — его взгляд стал еще тяжелее. — Давай называть вещи своими именами.

— Ты сражался на войне? На севере?

— И на войне, и в стычках, и в поединках. Больше, чем можно представить. Когда меня не вызывали на поединки, я начинал вызывать сам. Когда закончились враги, я принялся за друзей.

До того Шай думала, что любой ответ лучше, чем никакого. Но теперь она не была в этом уверена.

— Полагаю, у тебя были на то причины, — пробормотала она так тихо, что фраза превратилась во вкрадчивый вопрос.

— Вначале хорошие. Потом дрянные. А потом я обнаружил, что вполне способен проливать кровь без причины, и совсем отказался от этой срани.

— Но теперь у тебя есть причина.

— Да. Теперь есть. — Он вздохнул и даже немного выпрямился. — Эти дети… Наверное, это единственное, что я в жизни сделал хорошего. Ро и Пит. И ты.

— Если ты и меня причислил к чему-то хорошему, — фыркнула Шай, — тогда ты в полной растерянности.

— Да, — Лэмб казался таким удивленным и заинтересованным, что она с трудом выдержала его взгляд. — Так получилось, что ты — одна из лучших людей, кого я знаю.

Шай отвела взгляд, растирая онемевшее плечо. Она всегда полагала, что ласковые слова гораздо тяжелее проглотить, чем суровые. Все дело в том, к чему вы привыкли.

— У тебя чертовски узкий круг друзей.

— Враги для меня привычнее. Но даже так. Не знаю, как так вышло, но у тебя доброе сердце, Шай.

Она вспомнила, как он нес ее от дерева, пел колыбельные детям, смазывал ей ожоги…

— У тебя тоже, Лэмб.

— О! Я могу обманывать людей. Клянусь могилами предков, я могу одурачить даже себя самого. — Он оглянулся назад, на ровную линию горизонта. — Нет, Шай, мое сердце не доброе. Там, куда мы едем, нас подстерегают опасности. Если повезет, то небольшие. Хотя за свою жизнь я не могу похвастаться особым везением. Послушай меня. Если я скажу, чтобы ты не стояла у меня на пути, не стой. Слышишь меня?

— Это почему? Ты убьешь меня?

Она думала, что наполовину пошутила, но его бесстрастный голос заставил смех умереть.

— Я не могу предположить, что я сделаю.

В тишине налетел порыв ветра, волнуя высокие травы, и Шай показалось, что она услышала отголоски криков. Без сомнения, в них звучал страх.

— Ты тоже услышал?

Лэмб уже разворачивал коня в сторону Братства.

— Что я говорил о везении?

Среди фургонов царила полная неразбериха. Все смешалось в кучу. Люди орали друг на друга, фургоны сталкивались. Собаки кидались под колеса, а дети орали в ужасе. Казалось, что Гластрод восстал из мертвых и желает уничтожить человечество.

— Духолюды! — донесся до Шай чей-то вопль. — Они пришли за нашими ушами!

— Утихомирьтесь! — орал Даб Свит. — Никакие это не гребаные духолюды, и им дела нет до ваших ушей! Такие же путешественники, как и мы!

Присмотревшись к равнине на севере, Шай заметила цепочку всадников, пока что не более чем пятнышки между бескрайней черной землей и бескрайним белесым небом.

— Откуда ты знаешь? — возмутился лорд Ингелстед, прижимая к груди наиболее ценное имущество, как будто собирался дать деру, хотя трудно предположить, куда бы он смог убежать.

— Да оттуда! Кровожадные духолюды не едут просто так по равнине! Вы ждете здесь и постарайтесь не покалечить друг дружку. Мы с Кричащей Скалой едем на переговоры.

— Если это путешественники, они могут что-то знать о детях, — сказал Лэмб, направляя коня следом за разведчиками. Шай тоже не собиралась оставаться в стороне.

Если раньше Шай казалось, что их собственное Братство — грязное и невзрачное, то теперь она убедилась, что они выглядят подобно королевскому кортежу по сравнению с той чередой оборванцев, на которую они наткнулись. Измученные, с лихорадочным блеском в глазах. Кони исхудали настолько, что выпирают ребра и желтые зубы. Горстка шатающихся фургонов, а позади несколько тощих коров, таких, что дунет ветер и улетят. Вне всяких сомнений, Братство проклятых.

— Как дела? — спросил Свит.

— Как дела? — Их предводитель, здоровенный ублюдок в рваном мундире солдата Союза с потрепанным золотым галуном, свисающим с рукавов, остановил коня. — Как дела? — Наклонившись с коня, он плюнул на землю. — Не далее чем год назад мы ехали в ту сторону, а теперь, мать его так, не став ни на медяк богаче, возвращаемся обратно. Эти парни по горло сыты Дальней Страной. Мы возвращаемся в Старикленд. Хотите совета? Делайте то же самое.

— Что, никакого золота? — спросила Шай.

— Возможно, девочка, какое-то и есть, но я не спешу умереть ради него.

— Ничто не дается с легкостью, — заметил Свит. — Опасность есть всегда.

— Я смеялся над опасностями, когда вышел в путь в прошлом году! — фыркнул мужчина. — Заметно, чтобы я сейчас смеялся? — Шай уж точно не замечала. — Криз погружен в кровавую войну, убийства каждую ночь, и в сражение ввязываются все новые и новые люди. Они больше не трудятся хоронить мертвецов как следует.

— Насколько я помню, им всегда больше нравилось откапывать, чем закапывать, — проговорил Свит.

— А стало еще хуже. Мы поднялись в Бикон, на холмы, чтобы найти себе работу. Местность кишела людьми, жаждущими того же.

— Бикон кишел? — удивился Свит. — Когда я там был прошлый раз, то не насчитал и трех палаток.

— Там сейчас целый город. Был, по крайней мере…

— Был?

— Мы оставались там день или два, а потом ушли в глухомань. Вернулись в город, проверив несколько ручьев и не найдя ничего, кроме стылой грязи. — Он замолчал, глядя в никуда. Один из его товарищей сдернул с головы шляпу с наполовину оторванными полями и внимательно изучал ее. Удивительно сочеталось каменное лицо и выступившие на глазах слезы.

— Ну, и? — потребовал Свит.

— Все исчезли. В лагере было двести человек или даже больше. Все исчезли, вы понимаете?