По мнению Шай, все это заняло времени не больше, чем три вдоха-выдоха, если бы она не затаила дыхание. Ее бросило в жар, голова кружилась, мир заиграл слишком яркими красками. Она моргнула, не вполне отдавая себе отчет, что же произошло. Но не двинулась с места. Она не шевелилась, и никто не шевелился. Только Лэмб шагал вперед — глаза блестели от слез, одна половина лица изуродована шрамами и забрызгана кровью, губы растянуты в безумной улыбке, обнажая зубы. На каждый выдох он издавал приглушенный рык, будто занимаясь любовью.

— Мать вашу, мать вашу… — хныкал Рыжий.

Шай прижатием лезвия ножа к кадыку снова утихомирила его. Здоровенный тесак, размером почти с меч, был засунут у него за пояс, и свободной рукой она вытащила оружие. Подошедший вплотную Лэмб, который едва не касался головой низких стропил, протянул руку и, сграбастав Рыжего за ворот рубахи, вырвал его из ослабевшей хватки Шай.

— Говори!

Северянин дал парню пощечину, настолько сильную, что мог сбить с ног, но сам же и удержал его.

— Я… — проблеял пленник.

Лэмб ударил его снова. От громкого звука вздрогнули купцы в дальнем конце комнаты.

— Говори!

— Чего тебе?

— Кто у вас главный?

— Кантлисс. Его так зовут. — Рыжий торопливо заговорил, захлебываясь слюной и путаясь в словах. — Грега Кантлисс. Я не знал, что они настолько плохие. Просто хотел перебраться отсюда в те края. И заработать чуток деньжат. Я работал на востоке, на переправе. А потом после дождя паром смыло… Я… — Удар. — Мы не хотели этого. Поверьте мне… — Удар. — Среди них есть полные отморозки. Северянин по кличке Рябой. Он стрелял в старика. А все смеялись…

— Ты видел, чтобы я смеялся? — Лэмб шлепнул его снова.

— Я тоже не смеялся! — Рыжеволосый попытался прикрыться слабой рукой. — Мы не хотели участвовать во всех этих убийствах. Потому и ушли от них! Кантлисс обещал нам, что просто ограбим кого-нибудь. А оказалось — мы крадем детей…

Удар Лэмба прервал его словоизлияния.

— Зачем он крал детей?

И подстегнул желание говорить еще одной пощечиной. Лицо парня перекосилось и раздулось с одной стороны. Из носа текла кровь.

— Он говорил, у него есть покупатель. Мы станем богатыми людьми, если доставим детей к нему. Говорил, что дети должны быть невредимы, ни одного волоска на головах. Требовал, чтобы в пути они не нуждались…

— Путь куда? — Очередной удар Лэмба.

— Для начала в Криз, он говорил.

— Это в верховьях Соквайи, — сказала Шай. — Ехать через всю Дальнюю Страну.

— Кантлисса ожидает лодка. Он поднимется вверх по реке… вверх по реке…

— Очень смешно. Потом куда?

Рыжий обмяк, едва ли не потеряв сознание. Веки едва трепетали.

— Не говорил. При мне не говорил. Может, Тэвернер знал… — его взгляд скользнул по трупу, прибитому ножом к стойке бара.

«Вряд ли он что-то способен рассказать», — подумала Шай.

— Кто покупает детей? — спросил Лэмб.

Рыжий качал избитой головой, будто пьяный. Лэмб шлепнул его снова, снова и снова… Одна из купчих спрятала лицо в ладонях. Вторая глядела твердо, но мужчина, сидевший рядом, насильно усадил ее на стул.

— Кто покупает?

— Не знаю, — шепеляво ответил парень, пуская розовые пузыри с разбитых губ.

— Стой на месте.

Лэмб отпустил Рыжего, вернулся к «Шляпе», вокруг башмаков которого натекла алая лужа, снял меч с его пояса, вытащил нож из-под плаща. После перевернул ногой Красавчика, который вперился безжизненным взглядом в потолок, в то время как его кишки вывалились из живота. Северянин взял его мокрую от крови веревку, вернулся к пленному и начал обвязывать один конец вокруг его шеи. Шай наблюдала за этим, оцепенев и ощущая противную слабость. Немудреные узлы, но вполне надежные. Потом Лэмб потащил парня к двери, а тот поплелся за ним, как побитая собака.

Но далеко они не ушли.

Трактирщик выбежал из-за барной стойки и загородил выход, подтверждая истину, что с первого взгляда никогда нельзя судить о способности человека на поступок. Он комкал в руках тряпку, будто мог защититься ею от зла. Шай не верила, что это чем-то поможет, но не могла не испытывать уважение к его кишкам. Оставалось надеяться, что Лэмб не разложит их рядом с потрохами Красавчика, которые валялись на окровавленных досках.

— Это неправильно, — сказал хозяин заведения.

— И каким образом, умерев, ты сумеешь это исправить? — Голос Лэмба звучал мягко и не содержал ни тени угрозы. Ему не нужно было кого-то пугать. Два мертвеца отлично справлялись с этой работой и без него.

Глаза трактирщика забегали, но не нашлось ни одного героя, чтобы встал рядом с ним. Все выглядели напуганными, словно Лэмб являлся олицетворением самой смерти. Только старая духолюдка сидела, выпрямившись и внимательно наблюдая за событиями, да ее спутник, одетый в шубу, закинул ногу за ногу и, не делая резких движений, подливал себе выпивку.

— Неправильно… — Голос трактирщика был слаб, как разбавленное водой пиво.

— Коль это произошло, то это правильно, — ответил Лэмб.

— Мы должны собрать людей, судить его, как положено, допросить свидетелей…

— Все, что ты должен, — старик шагнул вперед, — это спросить себя, хочешь ли ты стоять на моем пути.

Хозяин харчевни шагнул в сторону, и Лэмб поволок парня мимо него.

Шай поспешила следом, внезапно ощутив, что может двигаться.

Дождь из ливня перешел в размеренную морось. Лэмб протащил Рыжего через залитую водой улицу к арке городских ворот, достаточно высокой, чтобы проехал всадник. Или чтобы повесить пешего.

— Лэмб!

Шай спрыгнула с крыльца харчевни, проваливаясь по щиколотки.

— Лэмб!

Он взвесил веревку на ладони и забросил ее на перекладину.

— Лэмб!

Шай наконец-то перебралась через улицу, выдергивая ноги из липкой грязи. Северянин натянул свободный конец веревки, и парень привстал на цыпочки, когда петля затянулась у него под горлом, глупо озираясь, будто не соображая, что происходит.

— Тебе не кажется, что с нас хватит повешенных? — выкрикнула Шай, поравнявшись с ними.

Лэмб не отвечал, наматывая веревку на кулак.

— Никому это не надо!

Он молча сопел, продолжая поднимать Рыжего. Шай вцепилась в веревку и принялась пилить ее мечом около самой его шеи. Лезвие оказалось достаточно острым. Справилась она быстро.

— Убирайся прочь!

Парень моргал, глядя на нее.

— Беги, мудила гребаный!

Она пнула Рыжего под зад. Он отбежал на несколько шагов, споткнулся, повалился лицом в грязь, с трудом поднялся и скрылся в темноте все еще с воротником из петли на шее.

Шай повернулась к Лэмбу. Отчим глядел на нее, стоя с обрывком веревки в одной руке и мечом в другой. Смотрел и не видел, кажется. Он был вроде как не в себе. Неужели этот же человек склонялся над кроваткой Ро, когда девочка горела в лихорадке, и пел ей? Пел отвратительно, но ведь старался. И лицо его тогда кривилось от сострадания. А теперь Шай видела пустоту в его черных глазах, и страх охватил ее. Будто оказалась на краю бездны, и потребовалась каждая крупица храбрости, чтобы не кинуться наутек.

— Приведи их коней! — рявкнула она Лифу, появившемуся на пороге с плащом и шляпой Лэмба в руках. — Всех троих, живо!

Он кинулся выполнять поручение. А Лэмб все стоял, глядя вслед Рыжему, а дождь постепенно смывал кровь с его лица. Когда Лиф подвел ему самого могучего коня, северянин схватился за луку, попытался вскочить верхом, но лошадь дернулась и отступила. Лэмб покачнулся, попытался поймать стремя, но опять промахнулся и упал с громким плеском в лужу. Перевернулся и встал на четвереньки. Шай бросилась к нему:

— Ты ранен?

Он поднял взгляд, в глазах стояли слезы, и прошептал:

— Мертвецы, Шай, мертвецы…

Стараясь изо всех сил, она подняла его. Дьявольски трудная задача — старый хрыч весил, как покойник. Оказавшись на ногах, он схватил Шай за рукав и притянул к себе.

— Обещай мне… — тихо проговорил он. — Обещай мне, что больше никогда не встанешь на моем пути.