Рефт выпустил еще одну стрелу: тенькнула тетива.

— Я вниз! — послышался его крик.

Одной рукой он вынул длинный нож, в другой держал топорик. Бек с полуоткрытым ртом смотрел, как Рефт направляется к лестнице. Но ничего не мог сказать, зажатый между ужасом остаться здесь в одиночестве и страхом спуститься.

Он силой заставил себя выглянуть в окно. Союз растекался по площади; люди в тяжелой броне и те, кто за ними. Десятки. Сотни. Из зданий в них летели стрелы. Всюду трупы. С мельничной крыши упал камень и огрел по шлему солдата Союза; тот брякнулся. Но они были уже везде — мчались по улицам, ломились в двери, добивали пытающихся уползти раненых. Возле моста стоял офицер Союза, махал мечом в сторону зданий. В щегольской форме, с такой же золотой тесьмой, как у того пленного, которого забрал Хлад. Бек поднял лук, прицелился, наконец-то натянул тетиву и… ничего не смог. В ушах стоял безумный шум, глушивший мысли. Дрожь била такая, что затмевалось зрение, и в конце концов, зажмурившись, Бек послал стрелу куда попало. Единственную, которую получилось пустить. Бежать слишком поздно. Они уже обступили дом. Он в ловушке, взаперти. Раньше надежда еще была, а теперь всюду солдаты Союза. В лицо полетели опилки, и он, пятясь, отполз глубже на чердак и плюхнулся на задницу, скребя пятками по половицам. В оконную раму глубоко вонзился арбалетный болт. Он пробил ее наискось, и сквозь расщепленное дерево в каморку торчал блестящий наконечник. Бек лежал, упав на локти, и безумно на него таращился. И так же безумно хотел домой, к маме. Именем мертвых, он хотел к маме. Как такое хотеть мужчине?

Бек кое-как поднялся, и стали слышны грохот, возня и крики. Они доносились отовсюду — вытье и рев, стоны и вопли, не вполне человеческие, — внизу, снаружи, внутри. Голова шла кругом от одного звука. Они что, уже в доме? Пришли за ним? А он стоит и истекает потом. От него отсырели ноги. Слишком мокро.

Да это он обоссался. Обоссался, как дитя малое, и даже не заметил, пока не начало остывать.

Он вынул отцовский меч. Ощутил его вес. Казалось, он должен был придать сил, как это неизменно случалось прежде. Но вместо этого Бек лишь еще сильнее почувствовал тоску по дому. По душной клетушке, в которой он всегда вынимал меч, по отважным мечтам, навевавшимся под шелест ножен. Теперь же с трудом верилось, что те мечты вообще приходили на ум. Бек тронулся к лестнице, с прищуром глядя на нее боковым зрением, как будто это могло его как-то уберечь.

Комната внизу полна движения, теней, полутеней и вспышек света сквозь выбитые ставни. Разгромленная мебель, поблескивание клинков. Дверь равномерно сотрясалась: кто-то ломился снаружи. Смешанная разноголосица. То ли наречие Союза, то ли вовсе не слова, а бессвязные возгласы, выкрики и вопли. Двое фладдовых ребят-северян лежали на полу. Один истекал кровью. Второй как в забвении повторял: «Нет, нет, нет…» Рохля Кольвинг с диким полубезумным видом колотил солдата Союза, который пытался протиснуться в дверь. Из затенения выскочил Рефт и огрел южанина по шлему топориком, тот грохнулся на Кольвинга, попытался встать, получил по панцирю, и наконец третий удар попал в уязвимое место между панцирем и шлемом, отчего солдат поник головой.

— Не пускай их! — крикнул Рефт в броске к двери, подпирая ее плечом.

В окно около лестницы вломился солдат Союза. Бек мог ударить его в спину, возможно, даже оставшись незамеченным. Но он цепенел от мысли, что случится, если удар не получится, и что будет потом. Поэтому он не сделал ничего. Вот тоненько закричал Брейт и кинулся на солдата со своим копьишком, но тот рассек мальчугана мечом от плеча до середины груди. Брейт взвизгнул, так и не выпустив копьеца, а солдат пытался вырвать из него меч, забрызгивая обоих черной кровью.

— Пособи! — вслепую орал прижатый к стене Стоддер, бессильно сжимая в руке резак. — Пособи!

Бек не повернулся и не ударился бежать. Он лишь тихо, пятясь, взошел наверх тем же путем, каким спустился, поспешил к открытому шкафу, выдернул из него единственную полку и нырнул в затянутое паутиной нутро. Он сунул пальцы в щель между створками и закрыл их изнутри. Вжался в темноту, как в плохоньком детском укрытии. Наедине с отцовым мечом, своим прерывистым дыханием и криками товарищей, которых забивали внизу.

Сцепив руки за спиной, лорд-губернатор Мид обозревал окрестности из северного окна зала. Время от времени он степенно кивал, выслушивая разрозненные сообщения. Как гогочущие гусята вокруг гусыни, толпились офицеры — метафора вполне уместная, учитывая, что в военном деле Мид смыслил не больше той гусыни. Финри держалась позади, чтобы не привлекать внимания. Ужас как хотелось что-нибудь вызнать, но не хотелось тешить чужое злорадство унизительным выспрашиванием. Тихо изнывая, она тайком грызла ногти и прикидывала планы мести, один несбыточней другого. Увы, с какой стороны ни гляди, а приходилось признать, что укора прежде всего достойна она сама. В самом деле, прояви она терпение, лукавую обходительность и мнимую покорность, как просил Гар, рукоплещи она льстиво корявому начальствованию Мида — тогда бы, глядишь, влезла к нему в доверие, как кукушка к голубю в гнездо.

Надо же, старому болвану хватило тщеславия повесить на стену собственный увеличенный портрет в батальном стиле. Может, еще не слишком поздно разыграть из себя заблудшую овечку и просочиться под сень его чванливой благодати, изобразив притворное раскаяние. А когда представится возможность, вонзить ему в спину нож с удобной короткой дистанции. В том, что она его так или иначе вонзит, Финри не сомневалась — это был, так сказать, зарок. Ей не терпелось лицезреть эту пергаментную стариковскую физиономию, когда наконец…

— Ой, кто это? — фыркнула рядом Ализ.

— В смысле? — переспросила Финри и выглянула из восточного окна.

Туда никто не смотрел с той минуты, как на севере завязалось сражение. А между тем из лесов объявился какой-то оборванец, воздвигся на небольшом каменном выступе, пристально глядя в сторону Мидовской ставки. Черные патлы трепетали на ветру. Разумеется, с солдатом Союза у этого бродяги не было даже отдаленного сходства. Финри нахмурилась. Люди Ищейки должны идти на расстоянии следом, а в этой одинокой фигуре было что-то… что-то не то.

— Капитан Хардрик, — окликнула Финри. — Вон там, часом, не человек Ищейки?

— Где? — непринужденно спросил подошедший Хардрик. — Право, и не знаю.

Человек на камне поднес что-то ко рту и запрокинул голову. Над пустыми полями поплыла длинная, печальная нота.

— Ой, рожок! — прыснула Ализ.

Минорная эта нота резанула Финри по нутру; она все поняла. А поняв, схватила Хардрика за руку.

— Капитан, срочно скачите к генералу Челенгорму и сообщите, что нас атакуют.

— Что? Но помилуйте…

Бестолковая улыбка сошла с лица Хардрика, когда он поглядел на восток.

— Ой, — растерянно выдохнула Ализ.

Внезапно из-за деревьев выступили люди — дикого вида, патлатые, одетые в какое-то тряпье, а многие так и вовсе полуголые. Теперь, когда горнист оказался среди сотен собратьев, до Финри дошло, что ее в нем смутило. Он был в подлинном смысле великанского роста. Хардрик застыл с раскрытым ртом; Финри, впившись капитану в руку, тащила его к дверям.

— Срочно! Отыщите генерала Челенгорма! Отыщите моего отца! Сию же минуту!

— Но мне нужны приказания…

Капитан глянул на Мида, все так же упоенно наблюдающего за штурмом Осрунга вместе с другими офицерами, за исключением пары, неспешно направившейся взглянуть, что там за звук.

— Кто это? — недоуменно спросил один.

Рассусоливать у Финри не было времени. Она испустила пронзительнейший, длиннющий, ужасающий девчачий визг, на какой только была способна. Один музыкант резко сфальшивил, другой выронил смычок и бесшумно покинул помещение. Все, кроме Хардрика, ошарашенно повернулись к Финри. Она с облегчением заметила, что визг капитана подбодрил: он уже бежал к двери.

— Какого черта… — начал Мид.