Пустое. Ни к чему это все. Достоинство — штука бесполезная и для живых, не говоря уже о мертвых.

Впрочем, склоны оказались лишь преддверием к побоищу в круге Героев. Великий Уравнитель позабавился сегодня на славу, соль шутки явив не сразу, но постепенно, по восходящей. Зоб и не помнил, доводилось ли ему когда-то видеть столько мертвецов в одном месте. Груды, связанные кровавой пуповиной, сцепленные оковами смертных объятий, которых уже не расцепить, не порвать. Голодные птицы в нетерпении приплясывали по камням, выжидали своей очереди. Суетились мухи на открытых ртах, застывших глазах, отверстых ранах. И откуда, из каких щелей берется вдруг разом столько мух? Попахивало и тем самым геройским духом. Тела взбухали под вечерним солнцем, выпускали наружу внутренности.

Перед такой картиной впору остановиться и поразмыслить о собственной бренности. Однако о ней недосуг было думать десяткам падальщиков без роду и племени, для которых произошедшие убийства равнозначны началу сбора ягод. Они деловито избавляли трупы от одежды и доспехов, собирали в кучи более-менее годные щиты и оружие. Их только слегка расстраивало, что первыми здесь похозяйничали возглавлявшие штурм карлы, сграбастав с поля брани все мало-мальски ценное.

— Стар я для этого вороньего пиршества, — вздохнул Зоб.

Он наклонился размять затекшее колено. Ногу от щиколотки до бедра льдистым жгутом пронимала боль.

— Кернден Зобатый, ну наконец-то он здесь!

Около Героя сидел Жужело, при виде своего воителя он вскочил, отряхивая зад от грязи.

— А то я уже ждать отчаялся!

Меч Мечей в ножнах он закинул на плечо и указал им на долину, откуда они пришли.

— Я уж думал, не решил ли ты по пути сюда осесть на каком-нибудь из тех вон хуторов.

— Да уж и впрямь надо было.

— Хм, а кто б тогда показал мне судьбу?

— Ты рубился?

— Да уж как водится. В самой гуще. Здесь мне равных нет, как в песнях поется. Ох, и пришлось мечом помахать.

А на самом, гляньте-ка, ни царапины. Зоб ни разу не видел, чтобы Жужело выходил из боя хотя бы со ссадиной. Скребя в затылке, он хмуро оглядел побоище. Ветер решил дохнуть свежим дыханием, взлохматил одежды на трупах.

— Много народу полегло.

— Ага, — отозвался Зоб.

— Груды и груды.

— Да.

— Хотя в основном Союз.

— Да.

Жужело стряхнул меч с плеча и воткнул в землю, руки сложив на гарде, а подбородком уткнувшись в рукоять.

— И все равно, даже если рубишь врага, сам этот вид, знаешь… заставляет задуматься о том, такая ли уж хорошая штука эта война.

— Ты шутишь?

Жужело помолчал, вращая меч по оси, пока кончик запятнанных ножен не съехал на такую же запятнанную траву.

— Теперь уж и не знаю. Агрик убит.

Зоб замер с приоткрытым ртом.

— Бросился в бой в передних рядах. Убит оказался здесь. По-моему, заколот мечом, куда-то вот сюда, — Жужело ткнул себе в бок, — в подреберье, и меч, вероятно, вышел наружу…

— Какая уж теперь разница, — досадливо отмахнулся Зоб.

— Наверно, никакой. Грязь есть грязь, прах есть прах. На нем все равно была тень с той самой поры, как убили его брата. Это было видно по нему. Во всяком случае, мне. Парень все одно долго бы не протянул.

Вот уж утешение.

— Как остальные?

— Весельчаку Йону поставили зарубку-другую. Брека нога по-прежнему беспокоит, хотя он об этом не говорит. Ну а так все в добром здравии. Во всяком случае, не хуже прежнего. Чудесница вот думает, как бы нам похоронить Агрика рядом с братом.

— Хорошо.

— Тогда давай, наверное, выроем яму, пока никто другой на то место не покусился?

Зоб со вздохом огляделся по сторонам.

— Если у вас отыщется свободный заступ. А я подойду сказать слова.

Конец дня вполне в духе его начала. Не успел Зоб отойти на пару шагов, как у него на пути оказался Хлад.

— Тебя желает Доу, — сказал он скользким шепотом, и шрамом, и угрюмой ухмылкой напоминая самого Великого Уравнителя, не иначе.

— Ладно. — Зоб почувствовал неудержимое желание вновь взяться за заусенцы. — Скажи им, что я сейчас подойду. Я же недолго там буду?

Вместо ответа Хлад пожал плечами. Если у Зоба учиненная мясорубка не вызывала добрых чуств, то Черный Доу деяниями дня был, похоже, доволен. Он стоял, прислонясь к камню, с недоеденным яблоком в руке, лицо забрызгано кровью.

— Зобатый, репей старый! Куда ты, черт возьми, подевался?

— Честно говоря, ошивался по хромоте своей в хвосте.

Неподалеку от вождя бдили с обнаженными мечами Треснутая Нога и несколько его карлов. С учетом одержанной победы что-то многовато стали.

— Я уж думал, ты убился, — сказал Доу.

Зоб поморщился, подволакивая пылающую ногу. Не знаю, как вы, а мы не против еще немного пожить.

— Да вот прыти не хватило оказаться среди убитых. За молодыми разве угонишься. Стоять я буду там, где укажешь, а вот переть на скорости вперед — это занятие для молодых.

— Но ведь я как-то успел с передними рядами.

— Не у всех такой аппетит к крови, как у тебя, вождь.

— Да, я такой. Даже не припомню, когда за день все так славно удавалось.

Доу положил руку Зобу на плечо и вывел его на пятачок между камнями, откуда открывался вид на юг через долину. То самое место, где стоял Зоб, когда впервые заметил приближение Союза. Как все изменилось за считаные часы.

В скудеющем предзакатном свете обветшалая стена словно ощетинилась отблесками оружия. То же самое вниз по склону. Там копали рвы, затачивали колья, Герои превращались в крепость. Несколько ниже южный склон холма, как мусор, устилали тела, далеко, до самых огородов. От одного трупа к другому перепархивали вначале люди, затем вороны — мусорщики, каркающие счастливым хором. Согнанный подневольный люд стаскивал в кучи для предания земле раздетые тела — один труп неотличим от другого. Когда человек умирает в мирное время, по нему текут потоки слез, собираются процессии; родственники, друзья и знакомые говорят друг другу слова утешения. Того же, кто погибает на войне, хорошо если присыплют количеством грязи достаточным, чтобы он не смердел.

Доу поманил пальцем:

— Хлад.

— Да, воитель.

— Я слышал, в Осрунге пленен кто-то из знати. Офицер Союза или еще кто. Почему бы его сюда не притащить и не посмотреть, что из него можно вытянуть в плане полезных сведений?

Глаз Хлада оранжево блеснул в луче заката.

— Сделаем.

Он пошагал, переступая трупы легко, как палые листья. Доу проводил его хмурым взглядом.

— Надо ж чем-то загружать подчиненных, да, Зобатый?

— Наверное.

Интересно, чем Доу собрался загрузить, черт возьми, самого Зоба.

— Н-да, за день сделано немало.

Доу отбросил огрызок яблока и хлопнул себя по животу с видом человека, который сегодня впервые наелся вдосталь, а несколько сот трупов — это так, объедки.

— Так точно, — ответил Зоб.

Может, ему и самому не мешало попраздновать. Выдать коленце, хотя бы одной ногой. Спеть, чокнуться со всеми кружкой браги. Но нет, все болит. Болит, и спать охота, а проснуться в доме у воды, и никогда больше не видеть ни единого поля сражения. Тогда не придется нести околесицу над прахом Агрика.

— Ну вот. Оттолкнул их назад, к реке. По всей линии, — Доу величаво махнул на долину рукой с почерневшей запекшейся кровью под ногтями. — Ричи одолел частокол и выпнул Союз из Осрунга. Скейл занял Старый мост. Золотой отогнал всю эту братию через отмель. Там его остановили, но… Прямо-таки настораживает: слишком уж все гладко у меня получается.

Черный Доу подмигнул Зобу. Не сигнал ли это к тому, чтобы в спину вогнали нож?

— Надеюсь, народ теперь не будет брюзжать, что я не такой боец, за которого меня принимали?

— Да нет, наверно.

Как будто Доу его за этим позвал.

— Вообще-то Хлад говорил, я тебе для чего-то нужен.

— А что, паре старых вояк после битвы и поболтать нельзя?

Ножу в спине Зоб удивился бы куда меньше, чем этому.