— Оглянись, — процедила Монца сквозь зубы, видя, что покачивается уже весь «Воитель».

— Держите меня за…

Последнее слово заглушил громкий треск. Нога статуи подломилась, и все тяжелое мраморное туловище неумолимо устремилось вперед.

Ганмарк не успел повернуться, как острие огромного меча Столикуса вонзилось ему в спину, повалило на колени и, выйдя из живота, с грохотом ударило в камень. Монце брызнули в лицо мелкие жалящие осколки и кровь. Взвилось облако белой пыли — статуя, упав, раскололась на куски. Подломилась и вторая нога, и на пьедестале остались лишь благородные ступни. Уцелевшая гордая голова величайшего воина истории упокоилась на его же бедрах и воззрилась сурово на генерала Орсо, насаженного на исполинский меч.

Ганмарк издал звук, с каким вода выливается из треснувшего чана, кашлянул на грудь своего мундира кровью. Затем голова его поникла, меч выпал из обмякшей руки.

Мгновенье царила тишина.

— Вот это, — прохрипел Коска, — я и называю счастливой случайностью.

Четверо мертвы, осталось трое. Монца заметила, что кто-то крадется по колоннаде, дотянулась до меча и подняла его в третий раз, морщась от боли. Не зная, какой из рук теперь лучше действовать. Но это оказалась Дэй, с арбалетом наготове. За ней шел Балагур, державший в одной руке нож, в другой тесак.

— Вы убили его? — спросила девушка.

Монца бросила взгляд на труп Ганмарка, нанизанный на гигантский бронзовый вертел.

— Столикус убил.

Коска дополз до вишневого деревца, сел, прислонившись спиной к стволу. Вид у него был такой, словно он наслаждался чудесным теплым деньком. Только вот окровавленные руки, прижатые к животу… Монца, прихрамывая, подошла к нему, воткнула Кальвец в землю и встала на колени.

— Дай взглянуть. — Принялась расстегивать пуговицы мундира, но не успела добраться до второй, как он перехватил ее руки, и раненую, и искалеченную, и спрятал их в своих.

— Много лет ждал, когда же ты начнешь меня раздевать, но сейчас, прости, откажусь. Мне конец.

— Тебе? Никогда.

Он крепче сжал ее руки.

— В самые кишки, Монца. Все кончено. — Посмотрел в сторону выхода из галерей, откуда доносилось приглушенное громыхание — солдаты Орсо с другой стороны пытались поднять решетку. — И у тебя вот-вот появятся новые проблемы. Четверо из семи… да, девочка. — Коска усмехнулся. — Вот уж не думал, что тебе удастся убить четверых из семи.

— Четыре из семи, — пробормотал у нее за спиной Балагур.

— Хотелось бы поскорей добавить к ним Орсо.

— Ну… — Коска поднял брови, — задача благородная, конечно, но боюсь, всех тебе убить не удастся.

В сад вышел Трясучка. Медленно двинулся к ним, даже не взглянув на труп Ганмарка, когда проходил мимо.

— Никого не осталось? — спросил.

— Здесь — нет. — Балагур кивнул в сторону выхода. — Но там еще подошли.

— Видел.

Северянин остановился неподалеку. Топор, помятый щит, бледное лицо, повязка через глаз — все было в темно-красных брызгах и потеках.

— Ты в порядке? — спросила Монца.

— Уж и не знаю.

— Не ранен, я спрашиваю?

Он прикоснулся к повязке.

— Не больше, чем до начала… видать, нынче я любим луной, как говорят жители холмов. — Посмотрел единственным глазом на ее окровавленное плечо, руку в крови. — А вы ранены.

— Урок фехтования оказался опасным.

— Может, перевязать?

Она кивнула в сторону выхода.

— Если мы успеем умереть от кровотечения, нам, считай, повезет.

— И что теперь делать?

Монца открыла рот, но ничего не сказала. Сражаться бесполезно, даже будь у нее на это силы. Дворец набит солдатами Орсо. Сдаваться тоже бесполезно, даже будь она готова это сделать. Хорошо, если убьют здесь, а не потащат в Фонтезармо. Бенна часто предостерегал ее против привычки не заглядывать далеко вперед. И, похоже, был прав…

— У меня есть мысль. — На лице Дэй неожиданно расцвела улыбка.

Девушка ткнула пальцем вверх, Монца, щурясь от солнца, посмотрела на крышу. И увидела притулившуюся на краю маленькую фигурку — черную на фоне светлого неба.

— С чудесным утром всех! — Вот уж не думала она, что будет когда-нибудь так рада услышать нытье Кастора Морвира. — Я надеялся увидеть знаменитую коллекцию герцога Виссерина, но, кажется, основательно заблудился. Может, кто-нибудь из вас, добрые люди, подскажет, где ее искать? Говорят, у герцога имеется величайшее творение Бонатине!

Монца указала окровавленным пальцем на мраморные обломки.

— Кое-что от него еще осталось!

Рядом с отравителем появилась Витари и проворно принялась спускать веревку.

— Мы спасены, — сказал Балагур таким тоном, каким обычно говорят: «Мы погибли».

Радоваться у Монцы уже не было сил. И уверенности в том, что она и впрямь рада, тоже не было.

— Дэй, Трясучка, идите первыми.

— Конечно. — Дэй, бросив арбалет, кинулась к веревке.

Северянин еще мгновение хмуро смотрел на Монцу, потом последовал за ней.

Балагур уставился на Коску.

— А с ним что?

Старый наемник, казалось, задремал.

— Будем поднимать. Берись.

Бывший арестант обхватил его рукой за спину, приподнял. Коска тут же очнулся и поморщился.

— Ох… нет, нет, нет, нет, нет.

Балагур осторожно опустил его, и Коска, тяжело дыша, покачал головой.

— Не стану я мучиться с веревкой лишь для того, чтобы помереть на крыше. Здесь место не хуже всякого другого, да и время пришло… Я много лет обещал это сделать. И на сей раз, наконец, сдержу слово.

Монца присела рядом с ним на корточки.

— Уж лучше я опять назову тебя вруном, и давай, прикрывай мне спину дальше.

— Я прикрывал ее только потому… что мне нравилось смотреть на твою задницу. — Он ухмыльнулся, сморщился и глухо зарычал.

Грохот у выхода усилился.

Балагур протянул Коске его меч.

— Когда придут… не хотите?

— Зачем? Он уже сделал свое дело, довел меня до этого плачевного состояния. — Коска попытался подвинуться, снова сморщился. Лицо его приобрело тот восковой оттенок, какой бывает у мертвецов.

Витари и Морвир втянули на крышу Трясучку. Монца кивнула Балагуру.

— Ваш черед.

Тот постоял еще мгновение над Коской неподвижно, потом заглянул ему в глаза.

— Хотите, я останусь?

Старый наемник взял его могучую руку в свои, сжал ее и улыбнулся.

— Тронут бесконечно вашим предложением. Но — нет, мой друг. То, что мне предстоит, лучше встретить в одиночестве. Киньте за меня разок кости.

— Кину.

Балагур выпрямился и зашагал, не оглядываясь, к веревке.

Монца смотрела ему вслед. Руки, плечо, бедро горели огнем. Измученное тело ломило. Взгляд ее скользнул по трупам, валявшимся в саду. Сладкая победа. Сладкая месть. Люди превратились в мясо.

— Окажи мне одну любезность. — Коска улыбнулся так печально, словно догадывался о ее мыслях.

— Ты пришел мне на помощь. Так и быть, одну окажу.

— Прости меня.

Монца издала странный звук — то ли крякнула, то ли подавилась.

— Мне казалось, это я тебя предала?

— Какое это теперь имеет значение? Предают все. Прощают единицы. Я хочу уйти без всяких долгов. Кроме тех, конечно, что остались у меня в Осприи. И в Адуе. И в Дагоске. — Коска слабо отмахнулся окровавленной рукой. — Скажем так — без долгов перед тобой, и довольно.

— Это я могу сделать. Мы квиты.

— Хорошо. Жил я дерьмово. Приятно сознавать, что хоть умру как надо. Ступай.

Частью своей души она хотела остаться с ним, быть рядом, когда солдаты Орсо ворвутся в галереи, сделать все, чтобы долгов и впрямь не осталось. Но эта часть занимала не слишком большое место в ее душе. К сантиментам у Монцы никогда не было склонности. Орсо должен умереть. И кто убьет его, если она здесь погибнет? Выдернув Кальвец из земли, она сунула его в ножны и отвернулась. Ничего больше не сказав, ибо толку от слов в такие моменты никакого. Прихрамывая, доковыляла до веревки, обвязала ее как можно туже вкруг бедер, намотала на запястье.