Монца была не из тех, кто дожидается приглашения. Она мгновенно сделала выпад, но он, будучи наготове, ушел в сторону и ответил двумя резкими ударами, сверху и снизу. Клинки залязгали, сходясь, проскальзывая друг по другу, отталкиваясь, засверкали в пробивавшихся сквозь древесные кроны солнечных лучах. Безупречно вычищенные кавалерийские сапоги Ганмарка скользили по камням легко, будто в танце. Он атаковал со скоростью молнии, она парировала раз, другой, потом едва не пропустила удар, спаслась, кое-как увернувшись. И вынуждена была быстро отступить на несколько шагов, чтобы перевести дух и вновь собраться с силами.

«Бегство от врага — постыдное дело, — писал Фаранс, — но зачастую лучше, чем альтернатива».

Ганмарк приближался к ней, описывая маленькие круги сверкающим кончиком меча, и Монца не отрывала от него глаз.

— Вы слишком раскрываетесь, боюсь. Страсти в вас много, но страсть без дисциплины — все равно, что гнев ребенка.

— Может, заткнетесь, и сразимся?

— О, я в состоянии говорить и рубить вас на части одновременно.

И он пошел в атаку всерьез, тесня ее в другой конец сада. Монца лишь отчаянно отражала удары, пытаясь, конечно, при случае его достать, но слишком редко и без малейшего толку.

Один из лучших фехтовальщиков в мире, говорили о Ганмарке. И поверить в это было нетрудно, тем более что сейчас он действовал левой рукой. И получалось это у него куда лучше, чем у Монцы правой на пике ее мастерства — раздробленного сапогом Гоббы, разбросанного по склону горы под Фонтезармо. Ганмарк был быстрее, сильнее, резче. А это означало, что ее единственная надежда — быть умнее, изобретательней, бесчестней. Злее.

Она пронзительно вскрикнула, атакуя, сделала обманное движение влево, нанесла удар справа. Ганмарк отпрыгнул, и Монца метнула ему в лицо сорванный с себя шлем. Он заметил это как раз вовремя, чтобы пригнуться, и только крякнул, когда шлем стукнул его по макушке. Монца вновь атаковала, но он уклонился, и клинок ее лишь резанул золотой галун у него на плече. Она снова нанесла удар, он парировал, успев вернуться в боевую стойку.

— Нечестно.

— Да пошел ты.

— Пойду, пойду… когда убью вас.

Он нанес рубящий удар, и Монца, вместо того, чтобы отпрыгнуть, ринулась вперед. Мечи сцепились, скрежетнув рукоятями. Она подставила ему подножку, но он ловко перескочил через ее ногу, ни на миг не утратив равновесия. Лягнула его в колено, и нога у Ганмарка подогнулась. Ударила мечом со всей мочи, но он все же увернулся, и удар пришелся на ствол дерева. Аккуратно подстриженная зеленая крона затрепетала.

— Существуют способы проще, чтобы подрезать изгородь, если такова ваша цель.

И не успела она опомниться, как он уже атаковал, обрушив на нее шквал хлестких ударов. Монца перепрыгнула через окровавленный труп талинского гвардейца, нырнула за массивные ноги статуи и, укрываясь за ними от меча Ганмарка, попыталась придумать что-нибудь еще. Тем временем распустила ремешки кирасы и сбросила ее с себя. Броня не была защитой от столь искусного фехтовальщика, а тяжесть только утомляла.

— Что, Меркатто, уловки кончились?

— Для тебя найдутся, гадина!

— Ищите в таком случае поскорее. — Ганмарк ткнул мечом между ног статуи, и Монца едва успела отпрыгнуть. — Поймите, вам не удастся победить только потому, что вы считаете себя обиженной и действия свои оправданными. Побеждает тот, кто фехтует лучше, а не злится сильнее.

Он сделал вид, будто собирается обойти вокруг правой ноги «Воителя», но метнулся влево, перепрыгнув через труп Сальера, привалившийся к пьедесталу. Монца вовремя заметила это, отбросила его меч в сторону, рубанула сама, метя в голову, — без особого изящества, зато со всей силой. Но Ганмарк присел, и клинок Кальвеца лязгнул о мускулистую ногу статуи. Брызнули мраморные осколки. Рукоять меча сотряслась так, что Монца ее еле удержала. В руке вспыхнула боль.

Ганмарк, нахмурившись, бережно коснулся поврежденной мраморной ноги.

— Настоящий вандализм.

И снова ринулся в атаку, первым же ударом вынудив Монцу отступить. Вторым — тоже, и под ногами ее вместо камня оказалась земля. Сражаясь, она не переставала дразнить его, хитрить, пользоваться любой возможностью на чем-то подловить, но Ганмарк все замечал чуть ли не раньше, чем она пускала в ход свои уловки, и отражал их с безупречным мастерством. Казалось, он даже не запыхался. Чем дольше они бились, тем лучше он ее понимал, и тем слабее делалась ее надежда на победу.

— Вам бы придержать свой замах. Он слишком высок, — сказал Ганмарк. — Оставляет вам слишком мало выбора и слишком вас открывает. — Отбил с небрежной легкостью несколько ее рубящих ударов подряд. — Еще вы отклоняете клинок вправо, когда вытягиваете. — Она сделала колющий выпад, он подставил свой клинок. Скрежет металла, поворот запястья и… Кальвец, вырвавшись из ее руки, заскакал по камням. — Поняли, что я имею в виду?

Ошеломленная Монца сделала шаг назад. В глаза ударил блеск летящего к ней клинка Ганмарка. Острие с непревзойденной точностью вошло в левую ладонь, проникло меж косточек, вскинуло ее руку к плечу и прикололо к нему. Мгновением позже явилась боль, когда Ганмарк, чуть повернув меч, вынудил ее упасть на колени и выгнуться назад. И Монца застонала.

— Если принять это от меня вам кажется незаслуженным, представьте себе, что это — подарок от жителей Каприле.

Он снова чуть повернул меч, и Монца ощутила, как острие ввинтилось в плечо, коснулось кости. По руке потекла кровь, закапала на куртку.

— Поцелуй меня в зад!

Она плюнула в Ганмарка, поскольку только это и оставалось, чтобы не завизжать от боли.

На губах его появилась печальная улыбка.

— Благодарю за предложение, но брат ваш был больше в моем вкусе.

Он выдернул клинок, и Монца, качнувшись вперед, упала на четвереньки. Закрыла глаза, ожидая с колотящимся сердцем, что клинок этот сейчас вонзится промеж лопаток, целя в сердце, как вонзился он в спину Бенны.

Очень ли больно будет, и долго ли продлится боль?.. Очень, скорей всего, но недолго.

Она услышала удаляющийся стук каблуков по камню, медленно подняла голову. Увидела, как Ганмарк подошел к Кальвецу, подцепил его ногой и подкинул кверху — точно в подставленную руку.

— Коснулся меня лишь раз, кажется. — Он бросил меч, как дротик, и тот, воткнувшись в землю рядом с ней, покачнулся. — Не попытаться ли довести счет до трех? Что скажете?

Длинный коридор — пристанище шедевров стирийских мастеров — украсился еще и пятью трупами — последним штрихом в убранстве всякого дворца, который, правда, разборчивому диктатору требуется регулярно обновлять во избежание запаха. Особенно в теплую погоду. На полу лежали окровавленные тела одного талинского офицера и двух переодетых гвардейцев герцога, в позах, коим явно недоставало достоинства. Правда, еще один гвардеец, генеральский, умудрился скончаться в относительно уютном местечке — возле одинокого столика, на котором стояла узорчатая ваза.

Последний умер по дороге к дальней двери, оставив за собой на сверкающем полу маслянистый красный след. Коска проткнул ему живот, а ползти, придерживая одновременно кишки, довольно трудно.

Живыми здесь оставались еще сам Коска и два юных штабных офицерика с блестящими мечами и блестящими глазами, полными праведного гнева. Наверняка очень милые люди при других, более благоприятных обстоятельствах. Наверняка у них были любящие матери, которых нежно любили сами. И, безусловно, эти двое не заслужили смерти здесь, в этом изукрашенном святилище жадности, по той лишь причине, что предпочли служить одной своекорыстной стороне, а не другой. Но какой выбор был у Коски, кроме как постараться их убить?.. За свою жизнь борются и ничтожный слизняк, и сорная трава. Так почему должен поступить иначе самый печально знаменитый наемник Стирии?

Офицерики разделились. Один двинулся к стене, где были окна, другой — к противоположной, с картинами, загоняя Коску в конец коридора, суля конец самой его жизни. Талинский мундир прилип к потному телу, в груди жгло. Все-таки сражения не на жизнь, а на смерть — игры для молодых.