— У вас есть план? — Голос Трясучки дрогнул, растаял в мертвящей тьме.

— Какой еще план, дурак? Они думают, что мы шпионы, работаем на врага. Уверены в этом! Попытаются заставить нас говорить и, поскольку мы не сможем сказать ничего такого, что им хочется слышать, попросту убьют!

Раздался звериный рык, снова загремели цепи.

— Зря дергаешься, не вырваться.

— А что я должен делать? — спросил Трясучка, судя по голосу, готовый расплакаться. — Висеть и ждать, пока нас не придут резать?

У Монцы самой непривычно сжалось горло. Глаза защипало. Способа спастись она не видела. Надежды нет… да и откуда ее взять человеку, закованному в цепи, голому, сидящему во тьме кромешной, глубоко под землей?..

— Не знаю, — прошептала она. — Не знаю.

Заскрежетал отпираемый замок, и Монца торопливо вскинула голову. По телу пробежал холодок. Дверь отворилась со скрипом, в глаза ударил слепящий свет. По каменным ступеням, шаркая ногами, спустилась темная человеческая фигура с факелом. Следом — еще одна.

— Ну, что мы тут поделываем?

Женский голос. Лангриер. Та самая, что их арестовала. Та самая, что столкнула Монцу с лестницы и отняла кольцо. А с ней — Пелло, усатый сержант. Оба в грязных кожаных передниках, в толстых рукавицах. Готовые к трудам палачей. Пелло принялся обходить подвал, зажигая факелы на стенах. В чем не было необходимости — они могли бы принести с собой фонари. Но при факелах, конечно, было страшнее. Как будто Монца и так уже не боялась дальше некуда. Свет озарил шершавые каменные стены, поросшие мхом, склизкие от сырости. Два стола, заваленные разнообразными железными инструментами. Далекие от изысканности вида.

В темноте, кажется, было лучше…

Лангриер разожгла жаровню, склонилась над ней, терпеливо раздувая угли. Круглое лицо ее при каждом выдохе озарялось оранжевым светом.

Пелло сморщил нос.

— Кто написал?

— Он, — сказала Лангриер. — Но какая разница?

Монца смотрела, как та засовывает в угли железные прутья, и горло у нее сжималось все сильнее. Бросила взгляд на Трясучку, он тоже глянул на нее. Молча, ибо сказать было нечего.

— Погоди, скоро они оба описаются.

— Хорошо вам говорить, не вы убираете.

— Убирала и похуже. — Лангриер посмотрела на Монцу скучающе. Без ненависти. Пустыми глазами. — Дай им попить, Пелло.

Тот поднес Монце кувшин. И хотелось бы плюнуть ему в лицо и обложить непристойной бранью, но она умирала от жажды. Да и не время было выказывать гордость. Поэтому Монца открыла рот, он приставил кувшин к ее губам, и она начала пить. Закашлялась, снова припала к горлышку. Вода потекла по подбородку, закапала на холодные каменные плиты под ногами.

Глядя, как она пытается отдышаться, Лангриер сказала:

— Видите, мы тоже люди. Но предупреждаю честно — это последняя доброта, которую мы оказываем, если вы не станете помогать.

— Война, парень. — Пелло подошел с кувшином к Трясучке. — Война, и вы на другой стороне. На милосердие у нас времени нет.

— Поведайте нам что-нибудь, — сказала Лангриер. — Хоть что-то, что я смогу передать своему полковнику, тогда мы оставим вас в покое, на время, и все будут гораздо счастливее.

Монца посмотрела ей в глаза, пытаясь принять самый убедительный вид.

— Мы не на стороне Орсо. Как раз наоборот. Приехали сюда…

— Но форма у вас — его, не так ли?

— Мы думали смешаться с его солдатами, если те возьмут город. А сюда приехали, чтобы убить Ганмарка.

— Генерала Орсо? — Пелло, подняв брови, взглянул на Лангриер.

Та пожала плечами:

— Может быть, и так. А может, они талинские шпионы. И убить собирались герцога. Что, по-твоему, вероятнее?

Пелло вздохнул.

— Мы не новички в этом деле. Правильным ответом девять раз из десяти оказывается тот, что напрашивается сам собой.

— Девять из десяти. — Лангриер развела руками, словно извиняясь. — Так что попробуйте рассказать что-нибудь поинтереснее.

— Я не знаю, черт возьми, ничего поинтереснее, — сквозь зубы прошипела Монца. — Это все, что…

Лангриер внезапно с размаху саданула кулаком ей по ребрам.

— Правду! — Вторым ударила с другой стороны. — Правду! — Последовал удар в живот. — Правду! Правду! Правду! — выкрикивала она с каждым ударом, брызжа Монце в лицо слюной.

Под сырыми сводами подвала заметалось эхо, заглушая сдавленный хрип Монцы. Она не могла сделать ничего из того, чего отчаянно требовало тело, — ни рук опустить, ни согнуться, ни упасть, ни даже вздохнуть. Была беззащитна, как туша на крюке в мясницкой лавке. И, когда Лангриер устала выбивать из нее кишки, лишь немо содрогалась некоторое время в своих оковах, покуда напряжение отпускало сведенные мышцы. Наконец ее вырвало водой, после чего Монце удалось со стоном втянуть в грудь воздух. И ее вырвало снова. Спутавшиеся волосы упали на лицо, она повисла безвольно на цепях, подобно мокрой простыне на веревке, поскуливая при каждом вдохе, как побитая собака, не в силах остановиться… да и не желая.

Услышала, как зашаркали по камню сапоги Лангриер, двинувшейся к Трясучке.

— Итак… она — полная дура, это ясно. Дадим шанс тебе, верзила. И начнем с простого. Как звать?

— Кол Трясучка, — осипшим от страха, напряженным голосом ответил он.

— Трясучка! — Пелло захихикал.

— Северянин. И кто только придумывает им такие смешные имена?.. А как ее имя?

— Меркатто. Она называет себя Монцкарро Меркатто.

Монца медленно покачала головой. Не потому, что Трясучка выдал ее имя. А потому, что понимала — правда не поможет.

— Да что ты? У меня, в моей скромной камере — Палач Каприле собственной персоной? Дурак, Меркатто уже полгода как нет в живых! А я начинаю уставать. Ты, видно, думаешь, что мы бессмертны, поэтому можно попусту тратить время?

— Они последние глупцы? — спросил Пелло. — Или отчаянные смельчаки? Как по-вашему?

— Не вижу разницы.

— Придержать его?

— Давай, коль ты не против. — Лангриер покрутила локтем, поморщилась. — Чертово плечо разболелось. К дождю, как всегда.

— Ох уж это ваше чертово плечо…

Пелло повернул ворот, загромыхала цепь, отпущенная на длину шага. Руки у Трясучки опустились. Но если он и испытал облегчение, то ненадолго. Пелло, зайдя сзади, пнул его под колени, вынудив на них упасть, отчего руки снова вздернулись кверху, потом наступил сапогом ему на икры, не давая таким образом подняться.

— Послушайте! — Несмотря на холод, по лицу Трясучки покатился пот. — Мы не работаем на Орсо! Я ничего не знаю о его войске. Ничего… вообще ничего не знаю!

— Это правда, — прохрипела Монца, но так тихо, что никто не услышал. И даже это ничтожное усилие снова вызвало у нее рвотные спазмы, от которых заломило ребра.

Пелло, обхватив одной рукою Трясучку за шею, другою с силой запрокинул ему голову, вынудив поднять лицо вверх.

— Нет! — пронзительно закричал Трясучка, косясь вытаращенным глазом на Монцу. — Это все она! Меркатто! Она меня наняла! Убить семь человек! Отомстить за ее брата! А я… а я…

— Держишь? — спросила Лангриер.

— Держу.

Трясучка завопил громче:

— Это она! Хочет убить герцога Орсо! — Его трясло так, что зубы клацали. — Мы уже убили Гоббу и банкира! Банкира… как его… Мофиса! Отравили, а еще… еще… убили принца Арио в Сипани! У Кардотти! А теперь…

Тут Лангриер положила конец этим ненужным признаниям, сунув ему в зубы обгрызенную деревяшку.

— Не хотелось бы, чтобы ты откусил себе язык. Я пока еще не услышала ничего ценного.

— У меня есть деньги, — прохрипела Монца, к которой, наконец, вернулся голос.

— Что?

— У меня есть деньги! Золото! Целые ящики! Не здесь, правда, но… Это золото Хермона! Только…

Лангриер засмеялась.

— Не поверите, но здесь вспоминают о припрятанных где-то сокровищах все. Не помогает, увы.

Пелло ухмыльнулся.

— Имей я хотя бы десятую часть того, что обещали мне в этом самом подвале, так был бы богачом. Но я — не богач, коли вам интересно.