Этим она, пожалуй, и была, по правде говоря.
— Отчего бы нам не проверить?
Она прыгнула вперед, клинки скрестились с лязгом и звоном. На голом правом плече ее Коска заметил длинный шрам. И еще один — близ кисти, который отчасти скрывала черная перчатка.
Он махнул в сторону этого шрама мечом.
— Левой рукой сражаешься? Надеюсь, не из жалости к старику?
— Жалости? Думала, ты знаешь меня лучше.
Один удар он отбил, но второй последовал так быстро, что Коска едва успел увернуться, отделавшись прорехой в куртке, оставленной ее клинком.
Вскинул брови.
— Хорошо, я малость сбросил вес в последнем запое.
— Не мешало бы еще сбросить, на мой взгляд. — Монца, прикусив зубами кончик языка, двинулась вокруг него.
— Хочешь встать спиной к солнцу?
— Нечего было учить меня грязным трюкам. Может, левой поработаешь, чтобы немного уравнять силы?
— И лишиться преимущества? Думал, ты знаешь меня лучше!
Коска сделал обманное движение вправо, ушел влево, и клинок ее проткнул пустоту. Она была проворней, конечно, но левой рукой действовала далеко не так быстро, как правой. Топнув по ноге Монцы, он снова чуть не опрокинул ее и, улучив момент, кончиком клинка прочертил легкую царапину поперек шрама у нее на плече, превратив его в крест.
Она взглянула на порез, в конце которого выступила капелька крови.
— Мерзавец старый.
— Так, мелочь… на память обо мне.
Красуясь, он описал мечом круг, хлестнул им воздух. Она сделала выпад, и клинки их вновь залязгали, сходясь, рубя, парируя. С той же ловкостью, с какою можно было бы шить в перчатках. Когда-то на них специально приходили посмотреть, но, похоже, время не пощадило обоих.
— Один вопрос… — Он заглянул ей в глаза. — Почему ты меня предала?
— Устала от твоих идиотских шуточек.
— Я это заслужил, конечно. Каждого наемника поджидает предательский удар, в грудь или в спину. Но от тебя?.. — Он сделал колющий выпад, сопроводил его рубящим, заставив ее шарахнуться назад, морщась. — После всего, чему я тебя научил… всего, что дал тебе — защиту, деньги, общество равных?.. Ты была для меня как родная дочь!
— Мать, скорее. Ты напивался так, что гадил в штаны. Я была перед тобой в долгу, но всему есть предел. — Она вновь двинулась вокруг него, сохраняя расстояние между кончиками мечей не более чем в толщину пальца. — Я бы отправилась за тобой в ад, но не хотела брать туда своего брата.
— Почему? Ему там было самое место.
— Заткнись, дерьмо! — Она обманула его финтом, сменила угол атаки, и ему пришлось отпрыгнуть назад — с изяществом полудохлой жабы. Он уже и забыл, какого труда требует фехтование. Легкие горели, руку от плеча до кисти нестерпимо ломило. — Не я, так кто-нибудь другой сделал бы это… Сезария! Виктус! Эндиш! — Каждое ненавистное имя сопровождалось резким выпадом и лязгом меча о меч. — Они из кожи вон лезли, лишь бы избавиться от тебя в Афьери!
— Не говори мне об этом проклятом месте!
И, парировав следующий удар Монцы, он перешел в атаку с почти былой мощью, загоняя ее в угол крыши. Понимал, что должен закончить бой раньше, чем умрет, выдохшись. Сделал выпад, поймал ее меч своим. Под скрежет сцепившихся эфесов опрокинул ее спиной на зубчатый парапет, увидел улицу далеко внизу за ее головой. Лица их оказались так близко, что он ощутил на щеке ее прерывистое, горячее дыхание. И чуть не поцеловал ее… и чуть не столкнул с крыши. Не сделал ни того, ни другого лишь потому, видимо, что не мог понять, чего ему хочется больше.
— С правой рукой ты была лучше, — прохрипел он.
— А ты был лучше десять лет назад.
Она выскользнула из-под его меча, и невесть откуда взявшийся мизинец руки в перчатке ткнул Коске в глаз.
— И-и-и! — завизжал он, схватившись свободной рукою за лицо. В следующий миг в промежность ударило колено, и боль пронзила его молнией от низа живота аж до шеи. — А-а-а… — Он выронил клинок и скорчился, не в силах вздохнуть.
— Так, мелочь… на память обо мне. — Следом кончик ее меча оставил у него на щеке жгучую царапину.
— Ох!
Он медленно осел на крышу. Снова оказавшись на коленях. С которых, видно, и вставать на самом деле не стоило…
До слуха со стороны лестницы донеслись чьи-то аплодисменты.
— Витари… — прохрипел Коска, когда она вышла на солнце и оказалась перед ним. — И почему ты… вечно застаешь меня… в самые унизительные моменты моей жизни?
— Нравится мне это, вот почему.
— Суки… счастья своего не понимаете… вам такой боли никогда не испытать…
— А ты роди попробуй.
— Заманчивое предложение… не будь у меня отбито необходимое место… непременно поймал бы тебя на слове…
Но, как с ним часто бывало, попытка остроумия пропала втуне. Витари напряженно уставилась куда-то вдаль, за зубчатый парапет, и Монца тоже. Коска кое-как поднялся на ноги. С видневшегося в просвете между двумя башнями холма с западной стороны города спускалась длинная колонна всадников, и по небу бурым облаком расползалась пыль, поднятая конскими копытами.
— Вот они, — сказала Витари.
Где-то в городе зазвонил колокол, потом еще один, и еще.
— И вот, — сказала Монца.
Появилась вторая колонна. Над холмом с северной стороны заколыхался столб дыма.
Солнце поднималось все выше, припекая увеличивающуюся с годами лысину Коски и покрывая ее несомненно полезным для здоровья загаром, покуда он смотрел, как на полях за городом разворачиваются войска герцога Орсо. Полк за полком без суеты занимали свои позиции, оставаясь на недосягаемом для стрелы расстоянии от стен. На севере перебрался через реку большой отряд и замкнул кольцо окружения. Пехоту, покуда та выстраивалась аккуратными шеренгами, прикрывала конница, потом она отошла, намереваясь, видимо, приступить к уничтожению всего, что осталось по недосмотру уцелевшим во время прошлого похода.
Затем прибыл обоз, и на вытоптанной земле позади боевого строя начали появляться ряды телег и палаток. Защитникам города только и оставалось, что смотреть, как талинцы вокруг него окапываются — размеренно и методично, подобно колесикам единого механизма гигантских часов. Совершенно не в духе Коски, даже когда тот бывал трезвым. Строгий инженерный расчет и никакого артистизма, и все же подобная организованность не могла не вызывать восхищения.
Коска широко раскинул руки.
— Добро пожаловать, всяк и каждый, на осаду Виссерина!
На крыше к тому времени собрались и все остальные поглядеть, как Ганмарк зажимает город в тиски. Монца с угрюмым лицом и развевающимися на ветру черными волосами стояла, упершись левой рукою в бедро, держа бессильную правую на рукояти меча. Трясучка рядом с Коской бросал по сторонам хмурые взгляды из-под насупленных бровей. Балагур, сидя у двери на лестницу, без устали катал кости. Витари и Дэй обсуждали что-то, стоя поодаль, у парапета. Вышел и Морвир, с видом еще кислее обычного, если это, конечно, было возможно.
— Неужто ваше чувство юмора сдалось перед такой мелочью, как осада? Не падайте духом, друзья мои! — Коска дружески шлепнул Трясучку по могучей спине. — Не каждый день случается видеть столь огромную и столь хорошо организованную армию! Впору поздравить друга Монцы, генерала Ганмарка с его исключительной выдержкой и умением наводить порядок. Может, письмо ему напишем?
— Мой дорогой генерал Ганмарк, — сказала сквозь зубы Монца и сплюнула на парапет. — Всегда ваша Монцкарро Меркатто.
— Послание незамысловатое, — заметил Морвир, — но он его, конечно, оценит.
— Сколько ж там солдат… — проворчал Трясучка.
От двери донесся тихий голос Балагура:
— Тринадцать тысяч четыреста. Примерно.
— В основном, талинская гвардия, — Коска взмахнул подзорной трубой. — Несколько полков от союзников Орсо — вон, видите флаги Этризани на правом крыле, ближе к реке? И еще несколько от Сезале в центре. Все, однако, регулярные войска. А наших старых товарищей, Тысячи Мечей, не видать. Досадно. Неплохо было бы возобновить кое с кем дружеские отношения, правда, Монца? С Виктусом, Сезарией, Эндишем. Ну и, конечно, с Карпи Верным.
