— В точности мои мысли! — визгливо вставил Морвир. — Такого пятна на своей совести я иметь не хочу! Поэтому и добавил вам в тарелки экстракт вдовьего цветка. Надеюсь, вы чувствуете себя вполне счастливыми в эти последние мгновенья перед агонией?

На него, мгновенно онемев, недобро уставились все шестеро.

— Шутка, разумеется, — хихикнул он, сообразив, что словесная эскапада его ни малейшего успеха не имела.

Трясучка медленно выдохнул. Меркатто кисло усмехнулась. Дэй хмуро уставилась в тарелку.

— Куда забавней, на мой взгляд, — сказала Витари, — было бы попросту съездить кому-нибудь по физиономии.

— Юмор отравителя. — Коска метнул в Морвира свирепый взгляд, впечатление от коего было несколько подпорчено дребезжанием вилки, зажатой в его трясущейся руке, о тарелку. — Мою возлюбленную убили ядом. С тех пор я не питаю ничего, кроме отвращения, к вашему ремеслу. И ко всем, естественно, кто им занимается.

— Вряд ли я должен нести ответственность за действия всех людей, работающих в одной со мной области. — Морвир счел за лучшее не упоминать о том, что в данном случае ответственность лежала лично на нем. Сефелина, великая герцогиня Осприйская, наняла его около четырнадцати лет назад, дабы убить Никомо Коску. В результате весьма досадного недоразумения он промахнулся и убил его любовницу.

— Ос я давлю, где вижу, не дожидаясь, пока меня ужалят. По мне, так презрения заслуживают все эти люди, если их вообще можно назвать людьми. Отравители — ничтожнейшие из трусов.

— Уступающие только пьяницам, — не замешкался с ответом Морвир, брезгливо оттопырив губу. — Эти отбросы человечества могли бы даже вызвать сострадание, не будь они столь мерзки. И предсказуемы, как животные. Пьяница, подобно ручному голубю, стремящемуся домой, всегда возвращается к бутылке. Не в силах измениться, выбрав для себя бегство единственным способом спасения от несчастий. Ибо в трезвом виде он задыхается в мире, который для него полон лишь боли старых неудач и страха новых. Вот истинная трусость. — Довольный собой, Морвир поднял бокал и сделал большой глоток вина. Пить много он не привык и чувствовал уже изрядную тошноту, но все же выдавил улыбочку.

Худая рука Коски, следившего за тем, как он глотает вино, стиснула край стола с такой силой, что костяшки побелели.

— Как мало вы меня понимаете! Я могу бросить, когда захочу. Собственно, уже бросил. Вот увидите. — Наемник поднял ходившую ходуном руку. — Мне бы только полстаканчика сейчас, чтобы перестать трястись, как паралитик!

Все засмеялись, напряжение схлынуло, но Морвир перехватил взгляд, брошенный на него Коской. Убийственно злой. Старый пропойца мог казаться безвредным, как деревенский дурачок, но некогда он считался одним из опаснейших людей в Стирии. Не принимать такого человека всерьез было бы верхом глупости. Морвир же глупостью не страдал. И давно не был тем маленьким сироткой, который, когда его били, плакал по матери.

Осторожность — на первом месте, всегда. И всюду.

Монца говорила мало, только по делу, и ела мало, с трудом управляясь с вилкой искалеченной рукой. Сидела во главе стола, но держалась, тем не менее, в стороне. На расстоянии, которое командир должен сохранять между собой и рядовыми, наниматель — между собой и наемниками, а женщина, которую ищут, — между собой и всеми остальными, если она наделена хоть крупицей разума. Держаться в стороне было нетрудно. Она занималась этим годами, предоставляя говорить, смеяться и очаровывать Бенне. Командиру очарование ни к чему. Женщине-командиру — тем более. И так приходилось все время отводить глаза от Трясучки, упорно поедавшего ее взглядом. То, что произошло в Вестпорте, было слабостью. И повторения допускать она не собиралась.

— Вы вроде как давно знакомы, — сказал Трясучка, переведя, наконец, взгляд с Монцы на Коску. — Старые друзья?

— Скорей, родственники. — Наемник взмахнул вилкой столь неистово, что только чудом не выколол никому глаз. — Мы сражались плечом к плечу, будучи благородными воинами Тысячи Мечей, самой знаменитой бригады наемников во всем Земном круге!

Монца нахмурилась. Воспоминания Коски о кровавом прошлом упорно возвращали ее к решениям, принятым когда-то, и свершенным в результате делам, которые хотелось бы навеки забыть.

— Мы прошли с боями всю Стирию вдоль и поперек, когда генералом был Сазин. Вот было времечко для наемников! Потом все стало как-то… сложнее.

Витари фыркнула.

— Хочешь сказать, опаснее?

— Один черт. Раньше люди были богаче, стены ниже, и раны заживали быстрее… А потом Сазин поимел стрелу в руку, потерял эту самую руку и умер. И меня выбрали капитан-генералом. — Коска потыкал вилкой мясо. — Хороня старого волка, я понял, что сражаться — слишком тяжелая работа. И захотел, подобно многим высокопоставленным людям, заниматься ею как можно реже. — Он одарил кривой ухмылкой Монцу. — Поэтому мы разделили бригаду пополам.

— Ты разделил ее пополам.

— Одну половину возглавил я, вторую — Монца со своим братом. После чего мы распустили слух о ссоре между нами. И начали наниматься на разные стороны при всяком разногласии, какое находилось — а найти их было нетрудно, — и… делали вид, что сражаемся.

— Делали вид? — пробормотал Трясучка.

Трясущиеся нож и вилка Коски с лязгом столкнулись над тарелкой.

— Мы неделями гонялись друг за другом, подчищая тем временем страну, устраивали изредка безобидные стычки и в конце каждого сезона становились богаче, не потеряв при этом ни одного человека. Гнильцой попахивает, конечно. Но так же выгодно, как война всерьез. Мы пару раз даже целое сражение изобразили, верно, Монца?

— Было дело.

— А потом она заключила договор с Орсо, великим герцогом Талина, и решила, что хватит с нее изображать. Решила, пора устроить настоящее сражение, с наточенными мечами и выпадами без промаха. Надумала взять верх, да, Монца? Позор на твою голову, ты ведь не сказала мне, что с притворством покончено. Я мог бы предупредить своих парней и спасти в тот день несколько жизней.

— Парней… — фыркнула она. — Признайся уже, что тебя никогда не волновала ничья жизнь, кроме собственной.

— Кое-кого я все-таки ценил выше. Правда, выгоды из этого никогда не извлекал, как и они сами. — Коска все сверлил налитыми кровью глазами лицо Монцы. — Кто из твоих людей пошел против тебя? Карпи Верный, да? Неверный, как оказалось?

— Был верным — лучше пожелать невозможно. Покуда не всадил в меня нож.

— И теперь, конечно, занимает кресло капитан-генерала?

— По слухам, втиснул-таки в него свою жирную задницу.

— Как ты — свою тощую… после меня. Но на то, чтобы он это сделал, должны были дать согласие кое-какие другие капитаны, не так ли? Милейшие парни… Эндиш, выродок. Сезария, жирная пиявка. Виктус, глумливый червяк. Они ведь оставались при тебе, эти прожорливые свиньи?

— Рыл из кормушки не вынимали. Но все трое предали меня, как тебя в свое время. Так что ничего нового ты мне сказать не можешь.

— Никто не бывает благодарен в конечном счете. Ни за победы, которые им приносишь. Ни за деньги, которые даешь. В какой-то миг ты им надоедаешь, и как только учуют что получше…

Терпение Монцы лопнуло. Командиру нельзя раскисать при подчиненных. Женщине-командиру — тем более.

— И как этакий знаток человеческой природы докатился до состояния одинокого нищего пропойцы, а, Коска? Не притворяйся, будто я не давала тебе шанса — тысячу раз. Ты профукал их, как все, что имел. И сейчас меня интересует один вопрос — этот ты тоже собираешься профукать? Сделаешь, о чем я прошу? Или останешься мне врагом?

Коска ответил ей печальной улыбкой.

— Для людей нашей профессии враги — предмет гордости. Если жизнь нас с тобой чему-то и научила, так это тому, что приглядывать нужно за друзьями. Мои поздравления повару.

Он бросил вилку в тарелку, встал и удалился из кухни почти по прямой линии.

Монца обвела взглядом угрюмые лица оставшихся за столом.