— Не думаю, — покачал головой Вест. — С этими джентльменами, вы, без сомнения, знакомы, кроме сержанта Пайка.

Человек с обожженным лицом кивнул.

— Приятно познакомиться.

«Всегда приятно встретить того, кто уродливее тебя».

— Моя сестра сообщила мне… радостную новость.

Глокта поморщился, боясь взглянуть на старого друга.

— Простите, мне следовало просить вашего разрешения, Вест. Но дела, заботы, времени в обрез…

— Да, конечно. — Вест пристально посмотрел на него. — Она мне объяснила. Я рад, что о ней будет кому позаботиться.

— Не беспокойтесь, я пригляжу за ней. Ее больше никто не обидит.

— Вот и славно. — Впалые щеки Веста дрогнули, он потер скулу. Под ногтями черной каймой запеклась кровь. — За все надо платить. За все наши поступки, да, Занд?

Глаз Глокты задергался.

— Похоже на то.

— У меня зубы выпали.

— Вижу. Сочувствую. Впрочем, суп…

«Совершенно ужасен».

— И хожу я с трудом…

— Как я тебя понимаю! Ничего, трость станет твоим лучшим другом.

«Как вскоре стала моим».

— Я превратился в жалкого калеку.

— Мне больно за тебя.

«По-настоящему больно. Больнее, чем за себя».

— И как ты это терпишь?

— Понемногу, дружище. Понемногу. Держусь подальше от лестниц — и от зеркал.

— Разумный совет, — сказал Вест и гулко закашлялся. — Похоже, мне уже недолго осталось.

— Да что ты!..

Глокта протянул руку, будто хотел похлопать друга по плечу, ободрить и утешить, но тут же неловко отдернул ее.

«Не получится».

Вест облизнул пустые десны.

— Так мы и умираем — не в атаке, не в ореоле славы. Мы просто разваливаемся на куски, рассыпаемся в прах.

Глокта хотел сказать что-то жизнеутверждающее.

«Мне этого не дано. Такие слова должны звучать из юных уст, изо рта, полного зубов».

— На поле боя погибают счастливчики. Они остаются в памяти вечно юными, осененными славой.

— Это для счастливчиков, — прошептал Вест. Глаза его закатились, он покачнулся и накренился вбок.

К нему подскочил Челенгорм, подхватил на руки, не дал упасть на пол. Веста стошнило.

— Быстро назад, во дворец! — приказал Крой.

Бринт распахнул дверь, Челенгорм и Крой вынесли Веста в коридор. Обмякшие ноги волочились по полу, плешивая голова безвольно свисала на грудь. Глокта ошарашенно глядел им вслед, разинув беззубый рот, словно пытаясь что-то пожелать напоследок своему другу. Удачи, доброго здоровья, хорошего дня.

«Ни одно из них не подходит».

Дверь захлопнулась. По лицу Глокты пробежала судорога, веко задергалось, по щеке сползла слеза.

«Это не слезы сожаления, не слезы скорби, не слезы сочувствия. Я ничего не чувствую, ничего не боюсь, ни о чем не пекусь. Той части меня, что была способна плакать, я лишился в императорских тюрьмах. Это просто соленая водица — инстинктивная реакция изувеченного организма. Прощай, брат. Прощай, мой единственный друг. Прощай, призрак юного красавца Занда дан Глокты. От тебя ничего не осталось. Да оно и к лучшему. Человек в моем положении не может позволить себе такие излишества».

Он вздохнул и утер лицо рукой. Доковылял до стола, сел и собрался с мыслями. В изувеченной ноге вспыхнула боль. Он решил заняться документами.

«Признания, поручения, скучные отчеты о положении дел в стране…»

Из-за книжного шкафа вышел высокий худощавый человек с обожженным лицом и встал перед Глоктой, скрестив руки на груди. Похоже, он отстал, когда все в суматохе покинули кабинет.

— Сержант Пайк, да? — пробормотал Глокта.

— Меня знают под этим именем.

— Под этим именем?

Изуродованное лицо скорчилось в подобии улыбки.

«Пожалуй, пострашнее моей».

— Неудивительно, что вы меня не узнаете. В кузнице произошел несчастный случай в самую первую неделю. В Инглии часто подобное случается.

«Инглия? Этот голос… Знакомый голос…»

— Еще не признали? А если я поближе подойду?

Он стремительно метнулся к столу. Глокта не успел даже приподняться с места, как Пайк налетел на него и сбил на пол. Бумаги разлетелись по кабинету. Глокта ударился затылком о каменные плиты пола, сипло застонал.

Холодная сталь клинка коснулась шеи архилектора. Пайк склонился над Глоктой; месиво жутких шрамов вблизи выглядело еще отвратительнее.

— А теперь? Узнаешь?

Левый глаз Глокты задергался.

«Изменился, полностью изменился. Но я его знаю».

Внезапно его словно ледяной водой окатило.

— Реус, — выдохнул он.

— Ну наконец-то, — удовлетворенно кивнул тот.

— Ты выжил, — прошептал Глокта. Первоначальное изумление сменилось восторженным удивлением. — Ты выжил. Нет, надо же, какой живучий! Я и не предполагал…

Он расхохотался, по щеке ручьем текли слезы.

— Чего смешного-то?

— Да все! Оцени юмор ситуации: я одержал победу над могущественными противниками, а мне самому приставил нож к шее Салем Реус! Самым опасным оказывается клинок, о котором не подозреваешь.

— От этого клинка тебе не уйти.

— Тогда давай. Я готов. — Глокта откинул голову, вытянул шею, прижал ее к холодному металлу. — Я давно готов.

Реус зажал рукоять ножа в кулаке. Обожженное лицо задрожало, воспаленные щелки глаз почти сомкнулись от напряжения.

«Вот… сейчас».

Обезображенные губы Реуса кривились. Жилы на шее вздулись. Он приготовился нанести удар.

«Ну же!»

Глокта часто, коротко задышал, в горле першило. Он замер в предвкушении…

«Вот сейчас… наконец-то…»

Рука Реуса не двигалась.

— Что-то тебя удерживает, — с присвистом прошептал Глокта сквозь сомкнутые пустые десны. — Не жалость. Не слабость. Все это из тебя выморозили в Инглии. Ты ни разу прежде не задумывался, что будет после того, как ты меня убьешь. Это тебя и удерживает. Вся твоя выносливость, вся твоя хитрость, все твои невероятные усилия — неужели это все было напрасно? Что тебе остается? Тебя отыщут, отправят назад… А у меня есть что тебе предложить.

Изуродованное лицо Реуса напряглось.

— Что ты можешь мне предложить? После этого?

— О, это пустяки. Я каждое утро вставая с постели вдвое больше страдаю от боли и в десять раз — от унижения. А такой человек, как ты, мне может быть очень полезен. Ты доказал свою способность к выживанию, утратил все — и совесть, и жалость, и страх. Мы с тобой оба все потеряли — и выжили. Я понимаю тебя, Реус, понимаю, как никто другой.

— Меня зовут Пайк.

— Разумеется. Подними меня, Пайк.

Нож медленно соскользнул с шеи. Тот, кто некогда был Салемом Реусом, встал над Глоктой, угрюмо глядя на него.

«Кто бы мог предугадать такой поворот судьбы?»

— Ну, вставай.

— Тебе легко говорить. — Глокта напряженно вздохнул, с усилием застонал и перекатился на живот. Медленно, мучительно поднялся на четвереньки.

«Воистину героическое достижение».

Он осторожно проверил вывернутые суставы, поморщился. Кости с громким щелканьем встали на места.

«Ничего не сломано. То есть сломано, но не больше, чем прежде».

Он протянул руку и, вцепившись двумя пальцами в набалдашник, подтащил к себе трость. Острие ножа оцарапало ему позвоночник.

— Не делай глупостей, Глокта. Не то я…

Он вцепился в край стола и подтянулся, вставая на ноги.

— Да, да, ты вырежешь мне печень и все такое… Не беспокойся. С моими увечьями я могу только срать самостоятельно. Кстати, хочу тебе кое-что показать. Думаю, что ты оценишь. А если нет… Ну, тогда перережешь мне горло.

Глокта доковылял до тяжелой двери кабинета, прошаркал в приемную. Пайк шел рядом, словно тень, пряча нож в рукаве.

— Ждите здесь, — бросил он двум практикам в приемной и захромал к выходу, мимо громадного стола, где сидел хмурый секретарь.

По широкому коридору в центре Допросного дома Глокта двигался быстрее. Трость цокала по плиткам пола. Голова ныла, но он гордо вздернул подбородок и презрительно скривил губы. Клерки, практики, инквизиторы с поклонами отступали, спешили убраться с дороги.