Из лесу вылетела стрела и вонзилась в дерево рядом с Ищейкой.
— Дерьмо! — вскрикнул он, плюхаясь на зад и доставая из-за спины свой собственный лук. Как всегда, не вовремя, с опозданием, потому что рядом — матерясь — прильнул к земле Доу. Доставая секиру, он чуть не выбил уголком лезвия ему глаз.
Ищейка только хотел приказать своим людям остановиться и даже вскинул руку, а те уже кто попадал на пузо, кто прыгнул за дерево или за камень. Обнажив оружие, воины тревожно глядели в сторону леса.
Из чащи донесся окрик:
— Вы с Бетодом? — Выговор у невидимого стрелка был необычный.
Переглянувшись, Ищейка и Доу одновременно пожали плечами.
— Нет! — крикнул Доу. — А если ты — с ним, то приготовься сдохнуть!
Повисла пауза.
— Мы не с ним и никогда с этим ублюдком не будем!
— Вот и славно! — вступил Ищейка, чуть приподнявшись и натянув лук. — Тогда покажитесь!
Шагах в шести от него из-за дерева вышел человек. От изумления Ищейка чуть не разжал пальцы, что держали стрелу. Вокруг него и его отряда тем временем из зарослей выходили все больше людей, несколько дюжин: волосы всклокочены, лица вымазаны в бурой грязи и синей краске. Из одежды на них были неровные лоскуты меха и шкур, зато наконечники копий и стрел, грубо сработанные мечи блестели острой и начищенной сталью.
— Горцы, — пробормотал Ищейка.
— Да, мы горцы и этим гордимся! — донесся из лесу громоподобный голос.
Горцы расступились, образуя проход, и Ищейка изумленно моргнул — из чащи вышла девочка лет десяти, грязная и босоногая. На плече она несла здоровенный молот с рукоятью в шаг длиной и брусом стали размером с кирпич на месте головки. Было видно, что оружие — не ее, ибо даже нести молот ей приходилось совсем нелегко.
Следом за ней показался мальчишка с круглым щитом за спиной — тоже не по размеру широким — и огромной секирой, которую он волок обеими руками. Рядом вышагивал второй мальчик с копьем вдвое выше себя самого; под наконечником копья в лучах солнца сверкало золото. Малец то и дело поглядывал вверх, чтобы не зацепиться копьем за ветку.
— Я сплю, — пробормотал Ищейка. — Ущипните меня.
Доу нахмурился.
— Если это сон, то какой-то странный.
Впрочем, дети пришли не одни. Позади них шагал какой-то огромный детина, на шее у которого болталось необычное ожерелье — из костей пальцев. Из человеческих пальцев вперемешку с деревянными табличками со странными символами. Детина лыбился в бурую с проседью бороду, однако Ищейке от этого легче не стало.
— Твою мать, — простонал Доу. — Давай вернемся на юг и забудем об этом.
— Почему? Ты знаешь его?
Доу отвернулся и сплюнул.
— Это ж Круммох-и-Фейл.
В тот миг Ищейка чуть не взмолился, чтобы Круммох сразу их всех перебил, без разговоров. Даже дети знают: на всем проклятом Севере нет безумнее ублюдка, чем вождь горцев Круммох-и-Фейл.
Приближаясь к Ищейке и Доу, он отводил в сторону копья и стрелы.
— Не надо, в этом больше нет нужды, красавки мои, — приговаривал он. — Мы ведь друзья… по крайней мере, у нас общий враг, что гораздо лучше, да? Там в холмах всем врагов хватит. Луна знает, я люблю хороший бой, но переть в гору, когда на ней засел Бетод и его жополизы? Силенок не напасешься. Даже для ваших южных приятелей это слишком.
Побрякивая ожерельем, он подошел почти вплотную к Ищейке и Доу. За спиной у него, тревожно вцепившись в гигантское оружие и глядя на пришельцев, остановились трое детей.
— Я Круммох-и-Фейл, — представился здоровяк. — Вождь всех горцев. Ну, тех, что хоть чего-то да стоят. — Он осклабился, будто пришел на свадебный пир. — А кто заправляет вашей веселой братией?
У Ищейки снова засосало под ложечкой, но делать было нечего.
— Я.
Круммох выгнул брови.
— Правда, что ли? Такой малыш командует большими дядьками? Должно быть, имя у тебя большое, звучное?
— Я Ищейка. Это — Черный Доу.
— Чудная у тебя армия, — заметил Доу, хмуро глядя на детей.
— О, еще бы! Они такие смельчаки! Который с копьем — мой сын Скофен. Тот, что с секирой, — мой сын Ронд. — Круммох свел брови к переносице и посмотрел на девочку. — А вот этого паренька я что-то не упомню.
— Я твоя дочь! — вскрикнула девочка.
— Неужто у меня сыновья закончились?
— Скенн вырос, и ты дал ему собственный меч, а Скефт еще слишком мал и не может носить за тобой оружие.
Круммох покачал головой:
— Не дело девке за мной молот таскать.
Девочка бросила оружие на землю и пнула папашу по щиколотке.
— Тогда носи его сам, старый ублюдок!
— Ай! — завопил Круммох и тут же расхохотался, потирая ногу. — Вот я тебя и вспомнил, Изерн. Стоило тебе пнуть меня… Хорошо, будешь носить за мной молот. Самым мелким — самое крупное, э?
— Подать тебе секиру, пап? — с трудом приподнял боевой топор самый маленький мальчик.
— Или молот? — Девчонка отпихнула братца в сторону, поднимая брошенное оружие.
— Нет, лапоньки, мне сейчас некогда языком молоть, а нужных слов у меня и так хватает. Если все пройдет гладко, то скоро увидите, как ваш папочка будет убивать. Однако сегодня молоты и топоры нам не нужны, мы не для того пришли.
— Тогда зачем? — спросил Ищейка, опасаясь услышать ответ.
— Сразу к делу и на любезности нет времени? — Закинув руки за голову, Круммох размял шею и потряс в воздухе ногой. — Я пришел сюда, потому что однажды ночью проснулся и вышел во тьму, и луна заговорила со мной. В лесу заговорила, понимаете? Голосами деревьев и голосами сов шептала она, и знаете ли вы, что она мне сказала?
— Что у тебя гребаные мозги набекрень? — прорычал Доу.
Круммох шлепнул себя по ляжке.
— Черный Доу, у тебя жуткая харя, зато милые речи. Нет, луна сказала, что… — он пальцем поманил к себе Ищейку, как будто собирался поведать некий секрет, — с вами пришел Девять Смертей.
— Что с того? — Логен неслышно вышел из-за спины Ищейки, положив левую руку на эфес меча. Его сопровождали Тул и Молчун, хмуро глядевшие на разукрашенных горцев, грязных детей и особенно на их жирного папочку.
— Вот же он! — взревел Круммох, тыча в сторону Логена пальцем-колбаской. — Отпусти рукоять меча, Девять Смертей, пока я не обоссался! — Он упал на колени. — Это он! Тот самый!
Круммох на четвереньках подполз к Логену и припал к его ноге, как верный пес.
Логен уставился на него.
— Убирайся с моей ноги.
— Слушаюсь! — Круммох отпрянул и плюхнулся на зад. Такого Ищейке видеть не доводилось. Похоже, слухи о сумасшествии Круммоха оказались правдивыми. — Знаешь, Девять Смертей…
— Я много чего знаю.
— Все равно послушай. Я видел, как ты развалил надвое Шаму Бессердечного, будто голубя. Даже мне, благословенному, не удалось бы так убить человека. Восхитительно! — Ищейка нахмурился. Он тоже видел тот поединок, но ничего восхитительного в нем не нашел. — Я сказал тогда, — Круммох поднялся на колени, — и говорил потом, — он поднялся на ноги, — и говорил даже, когда спустился с гор, — он указал на Логена, — что луна любит тебя как никого другого!
Ищейка взглянул на Логена, и тот пожал плечами.
— Откуда тебе знать, что луне нравится, а что — нет? Да и какая разница?
— Какая разница? Ха! Я мог бы любоваться, как ты изрубишь мир на мелкие кусочки, и радовался бы! И вот еще: у меня есть план. Он родился глубоко под горами и вышел из недр земли со студеным ключом, пронесся с потоками под камнями и выплыл на берег священного озера у моих ног, когда я мылся в ледяной воде.
Логен поскреб испещренную шрамами челюсть.
— У нас работа, Круммох. Если есть что сказать, говори прямо.
— Так я и говорю. Бетод ненавидит меня, а я — его, но тебя он ненавидит больше. Ты восстал против него и ты — живое доказательство, что северянин может жить свободно, не преклонив колено и не целуя зад ублюдку в золотой шапке, его жирным сыновьям и ведьме. — Круммох нахмурился. — Хотя ее зад я бы вылизал. Смекаешь, к чему я?