«Как знакомо… Иного я и не ожидал».

Глокта зашаркал по плиткам пола, подволакивая безжизненную ногу; под сводчатым лепным потолком звонким эхом разносился стук трости.

Среди дворян открытого совета лорд Ингелстад, хозяин этого в высшей степени роскошного холла, занимал в высшей степени скромное положение. За последние годы дела благородного семейства серьезно пошатнулись, от былого богатства и влиятельности не осталось и следа.

«И чем ничтожнее человек, тем на большее притязает. Почему они вечно не могут понять? Неужели не ясно, что на фоне большого ничтожное выглядит еще ничтожней?»

Где-то в сумраке невидимые часы исторгли из механического чрева несколько гулких ударов.

«Как уже, оказывается, поздно. Чем ничтожнее человек, тем дольше заставляет ждать. Это греет ему душу. Но я умею быть терпеливым, когда нужно. На пышных приемах без меня не скучают, восторженные почитатели у порога не толпятся, прекрасные женщины не высматривают с замиранием сердца мой силуэт… Благодаря заботам гурков из императорских тюрем все это осталось в далеком прошлом».

Прижав к пустым деснам язык, Глокта переставил ногу и застонал — в спину как будто вонзились сотни игл, от боли задергалось веко.

«Я умею быть терпеливым. Единственная хорошая вещь, когда каждый шаг — испытание. Ступать осторожно учишься с поразительной скоростью».

Ближайшая дверь внезапно распахнулась. Глокта резко обернулся, так, что хрустнула шея, и ему стоило немалого труда подавить страдальческую гримасу. На пороге стоял лорд Ингелстад — крупный, румяный, добродушный на вид мужчина. С дружелюбной улыбкой он жестом пригласил Глокту пройти в комнату.

«Словно нам предстоит любезная светская беседа».

— Простите, наставник, что заставил вас ждать. С того дня, как я приехал в Адую, у меня столько посетителей! Прямо голова кругом! — «Будем надеяться, что она не открутится напрочь». — Очень, очень много посетителей! — «И все с интересными предложениями. В обмен на голос. В обмен на помощь при выборах следующего короля. Что ж, от моего предложения будет болезненно отказываться». — Наставник, позвольте предложить вам вина?

— Нет, благодарю. — Глокта, прихрамывая, вошел в комнату. — Я заглянул ненадолго. У меня тоже много дел.

«Ты же знаешь, что сами собой выборы нужного результата не дают».

— О, разумеется! Пожалуйста, садитесь.

Беззаботно опустившись в кресло, Ингелстад указал рукой на противоположное. Глокта медленно сел и, немного поерзав, выбрал удобное положение, в котором спину не крутило от боли.

— О чем вы хотели со мной поговорить?

— Я пришел от имени архилектора Сульта. Скажу без обиняков — надеюсь, вы не обидитесь: его преосвященству нужен ваш голос.

Тяжелые черты лица аристократа исказились в притворном изумлении.

«Чересчур фальшивое притворство».

— Кажется, я не совсем вас понимаю. Для решения какого вопроса ему нужен мой голос?

Глокта вытер слезящийся глаз.

«К чему кружить, словно в бальном зале? Ты не создан для этого, а у меня нет ног».

— Для решения вопроса, кто взойдет на престол, лорд Ингелстад.

— Ах, вот оно что! — «Вот оно что. Придурок». — Наставник Глокта, я безмерно уважаю его преосвященство. — Он подчеркнуто смиренно склонил голову. — Не хочется разочаровывать ни его, ни вас, но совесть не позволяет мне поддаться на уговоры и принять чью-либо сторону. Мы, члены открытого совета, наделены священным доверием, поэтому мой долг — отдать свой голос за того, кого из множества прекрасных кандидатов я считаю лучшим. — Его губы тронула самодовольная усмешка.

«Отличная речь. Деревенский дурачок, может, и купился бы. Который раз за последние несколько недель я слышу подобное? После показательного выступления обычно начинается торг — подробное обсуждение стоимости священного доверия. Какое количество серебра перевесит драгоценную совесть, какое количество золота разорвет крепкие узы долга… Только я сегодня не в настроении торговаться…»

Глокта высоко вскинул брови.

— Ваша благородная позиция, лорд Ингелстад, заслуживает восхищения. Если бы каждый человек имел похожие принципы и силу характера, в каком чудесном мире мы жили бы! Крайне благородная позиция! Особенно для человека, которому грозит потерять… в общем-то, абсолютно все, если не ошибаюсь. — Он взял трость и, морщась от боли, сдвинулся на край кресла. — Но вас, как вижу, не переубедить… Я, пожалуй, пойду…

— Наставник, вы о чем? — На пухлом лице Ингелстада появилась тревога.

— Как — о чем? О взятках, незаконных сделках…

Румянец на щеках дворянина потускнел.

— Наверное, произошла ошибка…

— Уверяю вас, никакой ошибки! — Глокта достал из внутреннего кармана пальто стопку бумаг. — Старшие члены гильдии торговцев шелком в своих признаниях часто упоминали ваше имя. Весьма часто. Понимаете? — Он развернул хрустящие листы так, чтобы лорд Ингелстад тоже видел записи. — Здесь вас называют «соучастником» — заметьте, не я придумал это слово. Здесь — «главным выгодоприобретателем» грязнейшей контрабандной операции. А вот здесь, — мне даже неловко говорить, — здесь ваше имя находится в опасной близости от слова «измена».

Ингелстад обмяк и, привалившись к спинке кресла, дрожащей рукой со стуком поставил бокал на стол; на полированное дерево плеснулись темные капли вина.

«Ай-ай-ай! Право, их лучше поскорее вытереть, иначе останется ужасное пятно. Некоторые пятна вывести невозможно».

— Впрочем, его преосвященство, — продолжал Глокта, — считает вас своим другом, поэтому убрал имя Ингелстад из исходных документов. Он понимает, что вы просто пытались спасти семью от разорения, и искренне вам сочувствует. Однако архилектор будет крайне разочарован, если вы откажете ему в поддержке на голосовании, а тогда его сочувствие быстро иссякнет. Вы догадываетесь, о чем я?

«По-моему, я объяснил все четко и ясно».

— Догадываюсь, — хрипло отозвался аристократ.

— И что там с узами долга? Как, по-вашему, — они ослабли?

Ингелстад нервно сглотнул, его лицо побелело, как полотно.

— Я бы приложил все силы, чтобы помочь его преосвященству, не сомневайтесь, только… дело в том… — «Ну-ну… И что теперь? Предложишь в отчаянии заключить сделку? Попытаешься всучить взятку? Или даже воззовешь к моей совести?» — Вчера ко мне приходил представитель верховного судьи Маровии. Человек по имени Харлен Морроу. Он произнес похожую речь… и присовокупил похожие угрозы.

Глокта нахмурился.

«Неужели? Маровия и его гнусный червяк… Вечно они путаются под ногами. Либо идут на шаг впереди, либо дышат в затылок…»

— И что мне делать? — В голосе Ингелстада зазвенели визгливые нотки. — Я не могу поддержать вас обоих! Наставник, я просто уеду из Адуи! Навсегда! Я… Я воздержусь от голосования…

— Ничего подобного, мать вашу, вы не сделаете! — прошипел Глокта. — Вы проголосуете так, как я говорю, и к черту Маровию! — «Не придавить ли его покрепче? Подло, но… ничего не поделаешь. Руки у меня и так замараны по локоть. Подлостью больше, подлостью меньше…» — Вчера в парке я наблюдал за вашими дочерьми, — меняя интонацию, вкрадчиво промурлыкал он. На лице дворянина померкли последние краски. — Какие юные невинные создания! Какие нежные бутоны! Еще немного — и распустятся. Все три наряжены по последней моде, одна прелестнее другой. Самой младшей… лет пятнадцать?

— Тринадцать, — сипло выдохнул Ингелстад.

— Ах, тринадцать? — Глокта обнажил в улыбке беззубые десны. — Рано она у вас расцвела. Девочки впервые приехали в Адую, если не ошибаюсь?

— Впервые, — прошептал он.

— Я так и думал. Их восторженная оживленность во время прогулки по садам Агрионта всех просто очаровала! Клянусь, самые видные столичные женихи уже готовы выстроиться в очередь. — Улыбка Глокты постепенно угасла. — Сердце кровью обливается, как подумаешь, что столь хрупкие создания бросят в одну из страшнейших исправительных колоний Инглии! Там красота, изысканные манеры и мягкий характер привлекают внимание иного рода, куда менее лестное. — Медленно наклонившись к Ингелстаду, он с деланым ужасом передернул плечами и прошипел: — Такой жизни я не пожелал бы и собаке. А виной тому — неблагоразумие отца, который мог этого не допустить.