— Инглийцы… оттесняют нас… к Стоффенбеку. — Она так тяжело дышала, что ее чуть не вытошнило. — Его величеству… требуется помощь.

Форест улыбнулся. По его загрубелому лицу разбежались морщинки.

— Боюсь, я только что послал человека, чтобы попросить помощи у него.

— Что?.. — непонимающе выдохнула она.

— Лорд-маршал! Они снова наступают! — заорал кто-то.

— Это сражение, мать твою растак! — проревел в ответ Форест. — Конечно, они наступают, что им еще делать?

Он взял Хильди за плечо и, наклонившись вплотную, прошептал:

— На твоем месте я бы сбежал.

И он повернулся прочь, а она осталась пялиться ему в спину.

Широким шагом Форест направился к позициям. Он отослал одного из своих офицеров, хлопнув его по плечу:

— О поражении не может быть и речи, капитан! Просто не может!

Первая атака северян оставила их измочаленными. Еще немного, и они бы не устояли. Повсюду валялись раненые, боевой дух был сломлен. Они нуждались в чем-то, во что можно верить. В ком-то, кто придал бы им смелости. Форест понятия не имел, как это получилось, но, похоже, этим кем-то должен был стать он.

— Король рассчитывает на нас, ребята!

Много лет назад, когда его только произвели в сержанты, он думал, что офицеры знают ответы на все вопросы. Потом, получив офицерский чин, он думал, что все ответы у генералов. Когда король Орсо сделал его генералом, он думал, что ответы у Закрытого совета. И вот теперь, будучи лордом-маршалом, он наконец узнал это наверняка: ответов не было ни у кого.

Хуже того. Их вообще не было.

Единственное, что оставалось, — это смошенничать и действовать так, будто они у тебя есть. Не выказывать страха. Не выказывать сомнений. Как оказалось, командование — это обман. Нужно как можно шире и глубже распространить среди своих людей иллюзию, будто ты знаешь, что делаешь. Распространять иллюзию и надеяться на лучшее.

— Спокойно, ребята! — проревел он.

Конечно, он боялся. Любой здравомыслящий человек боялся бы на его месте. Но это чувство нужно было задавить. Сделаться скалой, опорным камнем. Король рассчитывал на него — король! Рассчитывал на него! Он не мог его подвести.

— Нам нужны резервы! — истерически завопил какой-то майор.

— У нас больше не осталось резервов, — спокойно ответил Форест, несмотря на то что его желудок пытался выбраться наружу через рот, чтобы сбежать в тыл. — Все дерутся. Я предлагаю вам присоединиться.

И он сам вытащил меч. Похоже, момент был самый подходящий. Он носил этот меч сорок лет, с тех самых пор, как его произвели в сержанты. Ни разу не обнажал его в бою, просто не приходилось. Хороший солдат должен уметь маршировать. Соблюдать дисциплину. Быть веселым и жизнерадостным. Иногда от него требуется оставаться там, где он есть. Сама необходимость драться находится где-то в самом низу списка.

Но очень, очень редко этим все же приходится заниматься.

— Король рассчитывает на нас! — проревел он. — Мы не можем его подвести!

Мимо, спотыкаясь, пробежал молодой лейтенантик, и Форест ухватил его свободной рукой за шиворот, едва не стащив с ног.

— Лорд-маршал! — Лейтенант уставился на него круглыми, мокрыми глазами. — Я… Я хотел…

Собирался сбежать, понятное дело. Винить его Форест не мог. Но должен был его остановить.

— Храбрость не значит, что ты не чувствуешь страха, — проговорил он, разворачивая лейтенанта в другую сторону. — Храбрость состоит в том, что ты продолжаешь драться, несмотря на страх. Король рассчитывает на нас, ты понимаешь? Ты что, собираешься дать этим северным мерзавцам нас запугать? На нашей собственной земле? Давай-ка, возвращайся назад!

Он крепко взял молодого парня за плечо и повел к линии укреплений.

— И стой насмерть!

— Да, сэр! — пробормотал Стиллмен, на подкашивающихся ногах ковыляя обратно к позициям. — Конечно, сэр… насмерть.

Стиллмен так и собирался, стоять насмерть. И он действительно стоял, но потом как-то так получилось, что ноги сами понесли его прочь, к вершине холма. Чертовы ноги!

Он выронил свой меч, подобрал его с земли и вместе с ним ухватил горсть овечьего дерьма. А ведь он всегда так заботился о своей внешности! И вот теперь он весь перемазан глиной, забрызган грязью, а теперь еще и измазался в дерьме в буквальном смысле.

Ему всегда казалось, что он будет одним из храбрецов. Он поздравлял себя с этим еще сегодня утром, надевая мундир. Ты храбрец, Стиллмен!

А потом пришли северяне со своими кошмарными боевыми воплями и убили капрала Бланда. Убили так, что… кажется, мозги бедняги оказались у Стиллмена на нагруднике? Или это были не мозги? Его тошнило. Он даже вытошнил немного, но все ограничилось едким жжением в глубине носоглотки.

Он осмотрелся вокруг, поглядел на людей, которыми должен был командовать. Всюду царила сплошная неразбериха. Он не имел понятия, где кончалась его рота и начиналась следующая. Половина лиц были незнакомыми — или, может быть, на них было настолько безумное выражение, что они казались чужими. Грязь, кровь и оскаленные зубы. Звери. Дикари.

Потом снова послышались боевые кличи, этот протяжный волчий вой, словно вышедший из тьмы где-то за краем карты. Стиллмен похолодел с головы до ног. Нерешительно сделал полшага назад.

— Я… — пробормотал он. — Я просто…

Он что, плачет? Глаза были мокрыми. Все выглядело размытым. Кровь и ад, неужели он трус?

Вдруг он понял, что обмочился: почувствовал теплоту, распространяющуюся вниз по штанам. Гребаный мочевой пузырь! Ему можно доверять не больше, чем гребаным ногам!

Он знал, что его отец и дядья, так же как и его дед — а все они были солдатами, — смотрели бы на него сейчас с глубочайшим отвращением. На труса.

Ализ, его нареченная, чьи глаза так обворожительно блестели, когда она увидела его в мундире: что бы она подумала, увидев его испачканную дерьмом руку и темное пятно, расползающееся по штанинам?

Но, по правде говоря, ему было наплевать. Главное, чтобы не пришлось драться.

Один из людей стоял, стиснув зубы, прижав руку к окровавленному боку, а в другой сжимая копье. Вот это — храбрость.

Другой изрыгал ругательства во всю мочь своих легких. «Суки! Гады! Ну, иди сюда, мерзавцы!» Это — храбрость.

Еще один лежал, содрогаясь, глядя большими глазами, белый как простыня, не считая красной струйки, вытекающей из уголка рта, все еще держа слабеющей рукой знамя их роты. Это — храбрость.

Стиллмену было наплевать.

Он слышал, как другие офицеры выкрикивают ободряющие реплики: «Держись! Не дрейфь! Держи строй! Ни шагу назад! За Союз! За короля!»

Для него это были фразы на иностранном языке. Как можно держать строй, когда вверх по холму на тебя катится волна кровожадных убийц? Как можно держать строй, слыша ужасный вой северян, вопли умирающих товарищей, и непрерывный лязг металла, и гром далеких пушек, отдающийся в ушах звенящим эхом?

Только безумцы могут держать строй в таких условиях. Те, что были изначально безумны, или обезумевшие в процессе.

Сверху посыпались стрелы — тихо, почти что нежно. Одна воткнулась в землю рядом с ним. Другая отскочила от чьего-то плеча и улетела, вращаясь.

— Помогите! — скулил кто-то. Кровь и ад, это что, он?.. Нет. Нет, не он. У него рот был закрыт.

Он слышал, как они надвигаются. Улюлюкающий вой, который служил им боевым кличем, и звон стали. Дождь пошел сильнее, забарабанил по металлу. Стиллмен стоял на трясущихся ногах, его нижняя губа прыгала, словно он собирался отдать какой-то приказ, словно собирался выкрикнуть что-то ободряющее.

— Держись!.. — просипел он.

Он увидел, как люди впереди пятятся назад, оскальзываясь на мокрой, покрытой грязью траве, как качаются их копья. Он услышал рычащие выкрики на северном наречии — голоса почти не напоминали человеческие. Они идут! Они идут.

Он увидел взблеск стали и кровь, черным фонтаном взметнувшуюся вверх. Один из союзных солдат упал, широко раскинув руки. В цепочке образовалась брешь, и из нее посыпались северяне.