Рикке пошевелила занемевшими пальцами ног, глядя на расходящуюся рябь.

— Какая-то унылая идея.

— Если ты ждала оптимистичных высказываний от отшельницы, чья голова сшита золотой проволокой, то ты еще большая дура, чем кажешься. Что само по себе было бы достижением.

Рикке бросила на нее взгляд, но Кауриб уже снова смотрела перед собой.

— Я думала, то, что было в моих видениях — золотая проволока и все такое, — может быть просто… ну ты понимаешь…

— Нет, не понимаю. Попробуй говорить словами.

— Каким-нибудь символом, что ли?

— Символом чего?

— Видения просто приходят к мне, я их не понимаю.

Ведьма зашипела от отвращения:

— Задача видящей не в том, чтобы понимать свои видения, девчонка! Так же как задача горшечника не в том, чтобы понимать свою глину.

— Наверное… — Рикке скривилась, попытавшись переступить с ноги на ногу на скользком дне и ударившись пальцем об острый камень. — Но мы ведь сейчас говорим не о горшках? Или мы уже говорим о горшках?

Ведьма раздосадованно зашипела:

— Задача горшечника в том, чтобы подчинить глину своей воле! Придать ей форму, превратить ее во что-либо полезное. Или прекрасное.

— То есть… я должна подчинить своей воле видения? Чтобы превратить их во что-то прекрасное?

— А! Луч света наконец озарил долгую ночь твоего невежества! — Ведьма презрительно зашипела. Кажется, она могла выразить шипением очень многое. — И мне пришлось потратить всего лишь половину утра на объяснения!

— Но…

— Девочка, я не твоя наставница, не твоя учительница и не твоя мудрая бабушка. Ты хочешь, чтобы я огласила тебе правила — но их нет, этих правил. Ты совсем как эти старые дураки маги, которые хотят сковать весь мир цепями закона. Или старые дураки едоки, которые хотят засадить весь мир в клетку своими молитвами. Или как эти новые дураки, которые хотят поработить весь мир железом и заставить его повиноваться. Долгий Взгляд — это магия, дурочка! — Старуха воздела увядшие руки к небу, и ее вопль разнесся до далеких гор: — Это дьявол, которого не засадишь в клетку! Это демон, рвущий все цепи!

Она опустила руки.

— Там, где есть правила, не может быть никакой магии.

— Что ж, значит, мне придется самой искать ответы, — скорбно проговорила Рикке.

Кауриб опустила взгляд к своим стопам, погруженным в озеро.

— Страх подобен холодной воде. Когда его мало, это неплохо: он помогает сосредоточиться на том, что важно. Но если его слишком много, он тебя просто заморозит. Ты должна создать в своем мозгу коробочку, положить туда свой страх и запереть его на замок.

— Это очень похоже на то, что могла бы сказать моя наставница.

— Без сомнения, я могу быть превосходной наставницей. Но не твоей.

Рикке услышала позади хруст шагов и обернулась с улыбкой, ожидая увидеть на берегу Трясучку или Изерн. Вместо этого она увидела шанка, приближавшегося ковыляющей трусцой, словно одна его нога была длиннее другой. С каждым шагом от когтистой лапы твари веером разлеталась вбок галька. В руках у него было копье с нанизанной на него рыбой, она еще извивалась и хлопала хвостом, блестя серебристой чешуей на утреннем солнце.

— Ага! — Кауриб улыбнулась, и чудовищный шрам, рассекавший ее верхнюю губу, растянулся вдоль проволоки — весьма неаппетитным образом, подумала Рикке. — Завтрак!

— Как тебе удалось заставить шанка служить тебе? — спросила Рикке.

Пришедший воткнул свое копье вместе с рыбой в гальку возле кромки воды. Ее отец всегда говорил о плоскоголовых как о животных, о бедствии, с которым бесполезно пытаться договориться. И вот один из них шаркает по берегу в поисках хвороста, чтобы развести костер, словно какой-нибудь обыкновенный рыбак! Н-ну… Если у обыкновенных рыбаков головы бывают проклепаны шипами.

— Точно так же, как заставляют служить любого другого, — ответила Кауриб. — Предлагая им взамен то, чего они хотят.

Рикке наблюдала за бурчащим и причмокивающим плоскоголовым, который, просунув кончик языка между огромными зубами, аккуратно складывал собранные палочки на галечном круге, почерневшем от костров, которые разводили здесь многие годы.

— Значит, они такие же, как люди?

— О нет, — и Рикке ощутила руку Кауриб на своем плече, легкую, но сильную. Мягкий голос ведьмы проговорил ей на ухо: — Им можно доверять. Это их я должна благодарить за возвращенную мне жизнь.

— Что? Шанка?

— Да. Если благодарность уместна, учитывая, что это вряд ли можно назвать жизнью.

Рикке смотрела, как плоскоголовый возится с кремнем и кресалом, то и дело роняя их и шаря по всему пляжу, чтобы их подобрать.

— Я бы не сказала, что их пальцы хорошо приспособлены для шитья.

— А что, тебе этот шов кажется аккуратным?

Рикке кашлянула и решила, что лучше будет воздержаться от ответа.

— Шанка не любят мыться, и у них совсем нет чувства юмора, но они понимают, что значит союз плоти и металла. Хотя бы этому они смогли научиться у Мастера Делателя.

Шанка склонился над костром, сложив кривые губы трубочкой и пытаясь дыханием выманить огонек из кучи топлива.

— А куда делись остальные? — спросила Рикке.

— Кто, мужчина со стальным глазом и женщина с железным характером? Они какое-то время сидели с тобой, делая вид, будто нисколько не волнуются, но спустя несколько дней им надоела рыба. Ни один не хотел отпускать другого охотиться в одиночку, так что они отправились вместе.

— Погоди-ка, — прервала Рикке. — Несколько дней?

— Ну да. Ты спала четыре дня. Они хорошие спутники. Если женщина хочет, чтобы ее воспринимали всерьез как ясновидящую, ей стоит иметь при себе интересных людей.

— Я выбрала их не за то, что они интересные!

— Вот именно. Это они выбрали тебя, что говорит как о тебе, так и о них.

— Хорошо говорит или плохо?

Кауриб не ответила. Лишь устремила на Рикке взгляд своих ярко-голубых глаз и продолжала молчать. Рикке не очень-то нравилось, когда на нее так смотрят, особенно если смотрит ведьма — и особенно если это ведьма с лицом, прошитым проволокой.

— Пожалуй, я поем, если ты не против поделиться своим завтраком.

Шанка уже подвесил рыбу над огнем, и от трапезы шел такой запах, что слюнки текли. Впервые за много недель Рикке ощутила, что голодна. Она потерла ладонью урчащий живот — тереть там нынче было почти нечего. Одежда висела на ней, словно тряпки на пугале.

— Когда мои интересные друзья вернутся, мы, наверное, двинемся обратно. До Уфриса долгий путь.

— Ты уже собираешься уходить?

То, как Кауриб это сказала, оставило у Рикке тревожное ощущение. Словно ее ждал какой-то неприятный сюрприз. Чем старше она становилась, тем меньше приятных сюрпризов встречалось в ее жизни.

— Ну да… Я ведь чувствую себя лучше. — С легким беспокойством Рикке накрыла ладонью свой левый глаз: прохладный и слегка влажный, в точности как другой. — То, что ты со мной сделала, помогло.

— Я окружила твой Долгий Взгляд рунами. Рунами, способными его запереть.

— Запереть, вот как? Это здорово!

С момента пробуждения ее не посещали ни видения прошлого, ни призраки будущего. Мир казался более обыкновенным, чем когда-либо со времени поединка, когда она силой заставила свой Долгий Взгляд раскрыться. (Не считая, конечно, того, что она стояла по колено в заколдованном озере рядом с женщиной, вернувшейся из страны мертвых, для которой плоскоголовые готовили завтрак.) Рикке глубоко вдохнула, расправила грудь и выпустила воздух.

— Со мной все хорошо!

— До поры до времени.

Рикке почувствовала, как у нее опускаются плечи.

— Мне снова станет хуже?

— Когда руны сотрутся, тебе снова станет хуже — а потом еще хуже, чем прежде. Мы должны нарисовать их так, чтобы они не стерлись. Мы должны вытатуировать их на твоей коже иглой из вороньей кости, чтобы заковать Долгий Взгляд до тех пор, пока ты жива.

Рикке воззрилась на нее:

— Я думала, это демон, рвущий все цепи?