— Без сомнений, этот мир мог бы быть лучше во многих отношениях, — проговорила Рикке, выпуская со вздохом облачко пара.

— Вот спасибо сердечное, ты просто открыла мне глаза! — отозвалась Изерн, окидывая ее насмешливым взглядом. — Однако, если я чему-то и выучилась за эти тридцать шесть зим, так это тому, что мир не меняется сам. Если хочешь, чтобы рана зажила, готовься зашивать.

Среди всего этого страдания Рикке чувствовала себя еще более беспомощной, чем когда-либо.

— Что я могу сделать?

— Ты? Рикке с Долгим Взглядом? А разве не ты увидела, что сюда идут люди Черного Кальдера? Ты, может, спасла всю армию. Спасла всех нас.

— Может быть.

Это верно, после битвы люди смотрели на нее по-другому. Так, словно ее уважали, что было приятной переменой. Так, словно ее боялись — и это было не так приятно. Так, словно ее ненавидели — пара человек, — что оказалось и неприятно, и приятно в одно и то же время. Рикке никогда не думала, что станет настолько важной фигурой, чтобы ее ненавидели.

— Ты больше не пустое место, Рисковая Рикке. — Изерн широко раскрыла глаза: — Твоя легенда растет!

— Легенда! — фыркнула Рикке. — Я никто и ничто.

— О да, но разве не с этого начинаются все лучшие легенды? Что-то мне подсказывает, что ты лучше многих других приспособлена для того, чтобы вести нас к светлому будущему.

— Ты спятила? Какой из меня, к черту, вождь?

— Никакой, пока ты тащишься позади всех и ноешь о том, какая ты вся бесполезная. Подними факел повыше!

— Ага. Однако скоро тебе придется найти кого-то другого, чтобы его держать. На закате я должна быть на совещании. — Рикке выпятила грудь. — Меня позвала леди-губернаторша Брок!

— Что, она надеется с помощью твоей женской хитрости убедить своего сына отказаться от поединка?

Рикке снова сдулась.

— Если она рассчитывает на мою женскую хитрость, то, должно быть, ее дела совсем плохи.

— О, я подозреваю, что в тебе больше хитрости, чем ты думаешь. Кто, как не ты, вообще навел парня на мысль о том, чтобы драться?

И Изерн бросила на нее косой взгляд, словно речь шла о каком-то коварном плане, который они вместе изобрели.

— Что?!

— С этими твоими львами и волками, и кровавыми кругами…

— Это то, что мне показали! В видении! Ты сама спросила меня, что я видела!

Изерн на мгновение приостановила работу:

— Ты не можешь выбирать, что видеть. Но ты можешь выбрать, что говорить. Пару минут назад ты говорила о том, чтобы изменить мир, а теперь не можешь изменить даже мозг одного парня? Причем это не самый большой мозг в округе, признаем уж честно. — Она перекусила нитку и протянула руку за бинтами. — Я знаю, тебе нравится думать, что ты вся такая беспомощная, что кони несут твою повозку неведомо куда, а тебя швыряет в ней взад-вперед и ты ничего не можешь сделать, но если ты посмотришь вниз, то обнаружишь, что вожжи-то в твоих руках!

Она снова окинула Рикке своим косым взглядом:

— Может, пора уже применить их по назначению, а? А теперь подними этот гребаный факел повыше!

Молодой Лев и вообще никогда не выглядел плохо, а гнев особенно был ему к лицу, и то, что его поцарапали в бою, было ему к лицу, и даже его несколько насупленный вид смотрелся не так уж плохо. В общем и целом, Рикке едва ли удалось бы представить себе большего красавчика, чем он.

Проблема была лишь в том, что в смертельных поединках не всегда побеждают красавчики. Если на то пошло, в истории полно безобразных чемпионов. Возможно, потому, что они проводят в тренировках то время, которое красавчики проводят, прихорашиваясь перед зеркалом. Впрочем, Рикке держала эти мысли при себе, поскольку все и так были на нервах. В конце концов, Лео поставил их будущее на исход своего поединка с одним из самых опасных людей на Севере, и едва ли не единственным, кто не считал эту идею худшей из всех придуманных с тех пор, как из грязи вылепили первый меч, был сам Лео, широко известный своим неблагоразумием.

Настроение Рикке никоим образом не улучшилось при виде рыцаря-герольда, неподвижно стоявшего посередине шатра с письмом от его августейшего величества, протянутом в бронированном кулаке. Проскользнув через полог и увидев его внутри, она первым делом подумала, откуда они берут таких высоких ублюдков. Потом удивилась, почему все остальные не обращают на него внимания. Потом, после особенно яростной тирады, леди-губернаторша прошагала прямиком сквозь него и обратно, и только тут Рикке осознала, что ее левый глаз раскален и что на самом деле рыцаря здесь нет. Или, может быть, пока нет.

После того, как она увидела приближение Черного Кальдера, Рикке начала считать свой Долгий Взгляд благословением. Сейчас он снова казался ей больше похожим на проклятие.

— Я не могу сейчас отступить, — говорил Лео, весь такой насупленный, поцарапанный и прекрасный. — Как я буду выглядеть?

Его мать поглядела на него, словно не веря своим ушам. Ей частенько приходилось это делать.

— На кону стоят вещи поважнее, чем то, как ты будешь выглядеть!

Отец Рикке воспользовался случаем, чтобы вставить слово. Вклинившись между ними двумя, он положил успокаивающую руку на плечо Лео:

— Видишь ли, сынок, ирония жизни состоит в том, что чем старше ты становишься и чем меньше лет остается у тебя впереди, тем больше ты боишься их потерять. Пока молодой, ты можешь чувствовать себя непобедимым, но… — он щелкнул пальцами у Лео под носом, — …вот так, мгновенно, это все может быть у тебя отнято.

— Я это знаю! — возразил Лео. — Вообще-то именно твои рассказы про то, как Девять Смертей сражался на круге, пробудили во мне интерес к поединкам! Все его великие победы, судьба Севера, зависящая от исхода единственного…

Отец Рикке глянул на него с ужасом:

— Парень, я рассказывал об этом в качестве предупреждения, а не для того, чтобы тебя вдохновить!

— А никому из вас не приходило в голову, что я могу победить, черт побери? — Лео яростно сжал покрытый ссадинами кулак. — У нас больше нет сил драться! Никакой помощи ждать не приходится, а у Скейла Железнорукого наготове свежие люди! Это может быть нашим единственным шансом отвоевать Уфрис. Сохранить за собой Протекторат!

Отец Рикке сложил руки на груди, глубоко вздохнул и поглядел на мать Лео из-под нависших бровей:

— Не могу отрицать, что он в чем-то прав.

— Я могу победить! — Лео подошел вплотную к застывшему рыцарю-герольду; большая печать, свисавшая со свитка, которого здесь не было, едва не касалась его лица. — Я знаю, что могу! Рикке это видела!

Отец Рикке и мать Лео одновременно повернулись и посмотрели на нее. Она замерла с широко раскрытым ртом и распахнутыми глазами, словно воровка, застигнутая с рукой в чужом кошельке.

И тут ей пришло в голову, что Изерн, возможно, права. То, что она видела, — это одно, а то, что она говорит, — другое. Между этими двумя вещами не обязательно должна пролегать прямая дорога; там может быть любой лабиринт, который ей вздумается туда поместить. Прости, Лео, я ошиблась. Прости, Лео, но твоя мать права. Прости, Лео, на самом деле лев проиграл, ему оторвали яйца и насадили их на пику.

Может быть, вожжи действительно в ее руках. Может быть, они всегда там были. Может быть, если она послужила причиной всего этого, она же сможет и вернуть все как было.

Однако где-то в дальнем закоулке своей души, темном уголке, о существовании которого она едва подозревала, она обнаружила, что хочет увидеть, как Лео сражается со Стуром Сумраком. Увидеть, как он прольет кровь этого мерзкого ублюдка на глазах всего Севера. Принять свое участие во мщении — за ее отца, за тех раненых на лужайке, за мертвых, уже вернувшихся в грязь, за все дерьмо, через которое ей пришлось пройти в тех промерзших насквозь лесах.

Она могла сказать что угодно. И предпочла сказать правду.

— Я видела, как лев сражался с волком в кровавом круге, и лев победил.

Мать Лео приложила кончики пальцев к вискам: